К. Г. Юнг
ПЕРЕЛОЖЕНИЕ ЛИБИДО КАК ВОЗМОЖНЫЙ ИСТОЧНИК ПЕРВОБЫТНЫХ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ИЗОБРЕТЕНИЙ[1]
(с сайта http://jungland.indeep.ru )
В дальнейшем я попытаюсь обрисовать на конкретном примере переведение libido[2] . Однажды я лечил больную, страдавшую кататоническим угнетением[3] . Так как дело шло о легком психозе интроверсии, то нечего было удивляться наличности многочисленных истерических черт. В начале аналитического лечения, рассказывая об одном очень болезненном обстоятельстве, она впала в состояние истерического полуобморока, в течение которого проявила все признаки полового возбуждения. (Все указывало на то, что во время этого состояния она изъяла из сознания мое присутствие по весьма понятным причинам.) Возбуждение перешло в мастурбацию (frictio fomorum). Этот акт сопровождался странным жестом: она делала указательным пальцем левой руки на левом виске очень энергичные кругообразные движения, как если бы она хотела просверлить там отверстие. После этого наступило «полное забвение» происшедшего и ничего нельзя было узнать о странном жесте рукою. Хотя в этом действии легко можно было признать перенесенное на висок ковыряние во рту, в носу и в ушах, которое, являясь прелюдией к онанизму, относится к области ludus sexualis[4] раннего детства, к упражнению, подготовлявшему деятельность пола, однако это действие по впечатлению своему казалось мне все-таки более знаменательным: почему именно — мне было еще не ясно. Много недель спустя я имел возможность говорить с матерью пациентки. От нее узнал я, что пациентка еще ребенком отличалась большими странностями. Будучи двух лет, она обнаруживала склонность, сидя спиною к открытой двери шкафа, целыми часами захлопывать дверь, ударяя в нее ритмически головою[5] , чем доводила всех окружающих до отчаяния. Немного спустя, вместо того чтобы играть, как другие дети, она стала сверлить пальцем в штукатурке стены дома отверстие. Она производила это при помощи небольших вращающих и скоблящих движений и занималась такой работой целыми часами. Для родителей она продолжала быть полною загадкой. (С четырех лет она начала онанировать.) Ясно, что в этом раннем инфантильном действии следует видеть преддверие дальнейших актов. Особенного внимания заслуживает здесь, во-первых, то, что действие производится не на собственном теле, а во-вторых, то, что оно совершается с таким упорством. Невольно усматриваешь причинную связь между этими двумя моментами и говоришь себе, что это упорство проистекает, вероятно, от того, что ребенок совершает это действие не на своем теле; сверля в стене, он никогда не достигает того удовлетворения, какое имеет, совершая то же онанистическое действие на себе.
Несомненно, онанистическое сверление пациентки может быть прослежено вплоть до самого раннего детства, предшествующего периоду местной мастурбации. Психологически это время окутано тьмою, ибо индивидуальное воспроизведение вполне отсутствует, так же как и у животного. У животного в течение всей жизни преобладает то, что свойственно его природе, отсюда определенность образа жизни, тогда как у человека понемногу индивидуальное начало пробивается через родовой тип. Признавая правильность этого соображения, приходится в особенности удивляться поступкам этого ребенка, совершавшимся в столь раннем возрасте и потому непонятным в своей кажущейся индивидуальности. Мы знаем из дальнейшей биографии ребенка, что его развитие, как это и бывает всегда, переплелось с внешними событиями и привело к душевному расстройству, особенно хорошо известному индивидуализмом и оригинальностью своих проявлений, именно к dementia ргаесох. Своеобразие этой болезни, по-видимому, покоится (о чем мы упомянули выше) на более сильном проявлении фантастического образа мыслей и вообще ранних инфантилизмов; из этого мышления проистекают многочисленные соприкосновения с мифическим творчеством, и все, что мы принимали прежде за оригинальные и совершенно индивидуальные создания, часто оказывается ныне не чем иным, как образованиями, весьма близкими продуктам стародавнего времени. Полагаю, что этот критерий приложим ко всем образованиям этой странной болезни, вероятно также и к специфическому симптому сверления. Мы видели уже, что онанистическое сверление пациентки относится к раннему детству; это означает, что ныне оно было вызвано из того прошлого и произошло именно тогда, когда больная после нескольких лет замужества, потеряв своего ребенка, с которым она себя отождествила в своей чрезмерно нежной любви, впала в прежнюю мастурбацию. Когда ребенок умер, то у матери, тогда еще вполне здоровой, выступили симптомы раннего инфантилизма в форме почти нескрываемых приступов мастурбации, связанных с упомянутым сверлением. Было замечено, что первичное сверление обнаружилось в то время, которое предшествовало локализированию инфантильной мастурбации на половом органе. Это констатирование потому имеет особенное значение, что сверление должно быть отличаемо от подобной, но позднейшей привычки, которая проявилась после мастурбации. Позднейшие дурные привычки обычно представляют собою замену уже вытесненной мастурбации или попыток в этом направлении. В качестве такой замены эти привычки (cocaние пальцев, жевание ногтей, дерганья, ковыряние в ушах и в носу и т. д.) сохраняются дальше и у взрослых как вполне определенные симптомы вытесненной массы.
Как выше было сказано, деятельность либидо протекает первоначально в области функции питания, причем в акте сосания пища принимается при помощи ритмического движения со всеми знаками получаемого удовлетворения. С ростом индивида и с развитием его органов либидо пролагает себе пути к новым потребностям, к новой деятельности и к новому удовлетворению. Тогда дело идет к тому, чтобы первичную модель ритмической деятельности, порождающую чувство удовольствия и удовлетворения, перенести в область других функций. И, как конечную цель, именно сексуальности. Значительная часть «либидо голода» должна быть преобразована в «либидо пола». Этот переход совершается не вдруг, в период половой зрелости, как это обычно полагают специалисты, а очень постепенно в течение большей части детства. Либидо лишь с большим трудом и крайне медленно может освободить себя от своеобразия функции питания, чтобы войти в своеобразие функции пола. В этой переходной стадии, насколько я об этом могу судить, различимы две эпохи: эпоха сосания пальцев и эпоха передвинутой (verlagerten) ритмической деятельности. Сосание пальцев относится по своему характеру еще совершенно к питательной функции, но имеет перед ней то преимущество, что в собственном смысле функция питания уже отсутствует и налицо только ритмическое действие, конечною целью которого является удовольствие и удовлетворение без принятия пищи. Вспомогательным органом выступает здесь рука. В эпоху переложенной ритмической деятельности роль руки как вспомогательного органа становится еще яснее, обретение удовольствия имеет место уже не в области рта, а в других областях. Возможностей здесь много. Большею частью предметом интереса либидо становятся прежде всего другие отверстия в теле, далее — кожа и особенные места последней. Выполняемая здесь деятельность, как-то трение, сверление, дерганье и т. п., проходит в известном ритме и служит к порождению чувства удовольствия. После более или менее продолжительного пребывания либидо на этих «станциях» деятельность идет дальше, пока не достигает половой области и не становится там поводом к первым онанистическим попыткам. На своем пути либидо уносит с . собою немало элементов из функции питания в половую область, чем и объясняются легко эти многочисленные и внутренние соприкосновения между функциями питания и пола. Если после оккупации половой области обнаруживается какое-нибудь препятствие к применению той формы либидо, которая стоит теперь на очереди, то по известным законам происходит регрессия к ближайшим предшествующим «станциям» обеих упомянутых эпох. Чрезвычайно важно то обстоятельство, что эпоха передвинутого ритмического действования в общих чертах совпадает с периодом развития духа и языка. Я бы предложил обозначить период от рождения до оккупации пола, которая большею частью происходит между тремя и пятью годами, как предполовую ступень развития; эту ступень можно сравнить со стадией куколки у бабочки. Она характеризуется различным смешением элементов функции питания и пола. На этой дополовой ступени могут быть некоторые регрессии; должно быть (если судить по сделанным до сих пор наблюдениям), так обычно бывает и с регрессией при dementia ргаесох. Приведу два кратких примера. В одном случае дело идет о молодой девушке, которая, будучи невестой, заболела кататонией. Увидев меня в первый раз, она внезапно подошла ко мне, обняла меня и сказала: «Папа, дай мне есть!» Другой случай имел место с одной молодой служанкой, которая жаловалась, что ее преследуют электричеством и причиняют ей в половом органе странное чувство: «Как если бы там внизу что-то ело и пило», — говорила она.
Эти регрессивные явления показывают, что прежние станции либидо способны подвергнуться регрессивной оккупации. Если это так при современном состоянии, то можно понять, что на отдельных стадиях развития человечества этот путь прохождения был более отчетлив, нежели ныне. Поэтому принципиально важно узнать, сохранились ли следы такого прохождения в истории.
Мы обязаны заслуженному труду Абрагама[6] тем, что внимание наше было обращено на фантазию сверления, общую народам различных эпох; эта фантазия нашла свою обработку в значительном труде Адальберта Куна[7] . Благодаря этим исследованиям возникает возможность предположить, что похититель огня Прометей — брат индусского Bramantha, мужского символа, деревянного трута, от трения которого возникает огонь. Индусский похититель огня носит также имя Mataricvan[8] , а самая деятельность приготовления огня передается в гиератических текстах[9] всегда глаголом Manthami, что означает трясти, терпеть, при помощи трения вызывать нечто Кун привел в связь этот глагол с греческим глаголом, что значит учиться, а затем выяснил также и средство понятий Tertium comparationis[10] лежит, по-видимому, в ритме; в движении взад и вперед в духе. По Куну, корень или через связь свою с μανυανω (μάυημα, μαυηοίζ) προμηυεομαί ведет к Прометею — Προμηυενζ[11] .
Ныне компетентные филологи держатся скорее того воззрения, что Прометей лишь потом получил значение «предумыслителя» (в противовес Эпиметею[12] ); первоначально слово «Прометей» имело отношение к индусским, так что этимологически не следует приводить его в связь с Προμευευζ, μαυημα, μανυανω.
Наоборот, соединенное с Agni, pramathi — предусмотрительность, никакого отношения к manthami не имеет. Все, что можно констатировать в этом запутанном вопросе, так это то, что мышление, предусмотрительность, предумышление встречаются в связи со сверлением и добыванием огня; этимологически твердое отношение между употребляемыми для этих понятий словами современная наука пока еще не в состоянии установить. Наряду с перенесением коренных слов из одного языка в другой для этимологии должно иметь значение также и перенесение или же местное возрождение некоторых первичных образов и воззрений.
Pramantha как орудие огненного жертвоприношения (manhana) понимается индусами чисто половым образом: Pramantha как фаллос или мужчина; лежащее под ним дерево, подвергающееся сверлению как vulva[13] или женщина. Полученный огонь есть дитя, божеский сын Agni[14] . Культ называет оба куска дерева Pururavas и Urvaci[15] ; олицетворенные, они представляются как муж и жена. Из полового органа женщины рождается огонь. Особенно интересное изображение культового порождения огня (manthana) дает Вебер[16] .
Жертвенный огонь возгорается при помощи трения двух деревяшек; берут кусок дерева со словами: «Ты — место рождения огня», затем кладут на него две былинки: «Вы два ядра», на них то дерево, которое должно лежать внизу (adhararani): «Ты — Urvaci», потом помазывают маслом то дерево, которое должно быть положено сверху (Uttararani): «Ты — сила (semen)», затем кладут Uttararani на Adhararani: «Ты — Pururavas», далее трут один кусок о другой трижды: «Я тру тебя метром Gayatri», «я тру тебя метром Trishtubn», «я тру тебя метром Jagati».
Половая символика этого порождения огня вне всяких сомнений. Мы видим здесь также и ритмику, метр в первичном месте, т. е. как бы сексуальный ритм, который через ритмизирование кликов в период течки дорастает до музыки. Одна песня Ригведы заключает в себе то же воззрение и ту же символику:
«Это коловорот, породитель (penis) наготове, приведи госпожу рода[17] , станем взбалтывать Agni по старому обычаю».
«В обеих деревяшках заключается jatavedas, как в беременных сохранен носимый плод; ежедневно должны восхвалять Agni рачительные, приносящие жертву люди».
«В распростертую вложи посох, ты, которому это ведомо; тотчас же зачнет она и родит оплодотворяющего; сын родился в великолепном дереве[18] , освещая свой путь красным острием».
Наряду с несомненной символикой совокупления мы замечаем здесь, что Framantha одновременно является и Agni, родившимся сыном: фаллос есть сын или сын есть фаллос; вот почему в мифологии Вед Agni носит троичный характер. Таким образом, мы примыкаем снова к культу «отца и сына» кабиров[19] , о котором выше было говорено. И в современном немецком языке сохранились отзвуки этих исконных символов: мальчик зовется Bengel, что значит дубина и кляп, в Гессене мальчик зовется Stift или Bolzen (шкворень, чека, болт). Artemisa Abrotanum, называемая по-немецки Stabwurz, зовется по-английски boy's love[20] . Народное обозначение мужского полового органа «мальчиком» было замечено уже Гриммом. В качестве суеверного обычая культовое порождение огня продержалось в Европе до XIX столетия. Кун упоминает об одном таком случае, имевшем место еще в 1828 г. Торжественное магическое действо называлось в Германии nodfur-Notfeuer, оно направлено было главным образом против падежа скота. Кун упоминает из хроники Zanecrost 1268 г. особенно странный случай этого nodfur, церемонии которого ясно указывают на основное фаллическое значение: «Чтобы сохранить веру в Бога, пусть читатель вспомнит, что, когда в нынешнем (т. е. в 1262 г.) году свирепствовал среди скота мор, обычно называемый здесь легочной чумою, некоторые зверские люди, будучи лишь по внешнему виду, а не по духу своему монастырскими жителями, научали глупцов своего родного города добывать огонь путем трения деревяшек и ставить изображение Приапа[21] , чтобы таким образом помочь скоту. То же самое делал и один цистерцианец[22] из Фенто перед двориком своего дома; он окроплял скот святой водой, в которую предварительно опускал шулята собаки».
Эти примеры, обнаруживающие сексуальную символику порождения огня, подтверждают повсеместную склонность придавать порождению огня не только магическое, но и сексуальное значение, потому что их можно привести из жизни различных эпох и различных народов. Культовое и магическое повторение этого бесконечно древнего изобретения, давно замененного другими изобретениями, показывает, как заматерел дух человеческий и как глубоко укоренилось это старинное воспоминание о добывании огня с помощью сверления. Вначале, пожалуй, можно склониться к тому, чтобы в сексуальной символике культового порождения огня увидеть относительно позднее добавление жреческой учености. Может быть, это и верно для культовой выработки мистерии огня. Но вопрос заключается в том, не было ли вообще порождение огня первоначально половым актом, т. е. игрою в совокупление. Что подобное встречается у первобытных народов — это мы знаем из сообщений об австралийском племени вачанди. Весною они совершают следующие оплодотворительные магические церемонии. Вырывается яма в земле; ей придается такая форма и она так огораживается со всех сторон кустарником, что напоминает собою женский половой орган. Вокруг этой ямы пляшут всю ночь, причем держат перед собою копья таким образом, что последние напоминают мужской орган. Во время пляски они тычут копья в яму с криками: пулли нира, пулли нира, ватака (non fossa, sed cunnus)[23] .
Такие же непристойные пляски встречаются и у других племен[24] .
В этих же весенних магических церемониях заключены элементы игры в совокупление: отверстие и фаллос. Это игрище не что иное, как игра в совокупление; первоначально это было, конечно, просто совокуплением, но только оно сопровождалось сакраментальными церемониями; в такой форме оно сохранялось еще долго в качестве таинства различных культов и впоследствии было вновь введено некоторыми сектами[25] . В церемониях религиозного отправления общин Цинцендорфа встречаются отзвуки сакраментального совокупления так же, как и в других сектах. Об этом будет речь в последней главе.
Легко можно себе представить, что, кроме того вида игры в совокупление, который имеет место у упомянутых австралийских негров, возможен и иной вид той же игры, именно в форме порождения огня. Вместо двух избранных для этого людей совокупление наглядно представлялось двумя человеческими изображениями. Pururavas u Urvaci, phallos и vulva, огнесверлитель и отверстие. Подобно тому как за другими обрядами скрывалась мысль о сакраментальном соитии, так и в описываемом обряде первичным мотивом является тот же самый акт. Оплодотворяющий акт есть высшая точка, подлинный праздник жизни, достойный стать зерном религиозной мистерии. Если мы вправе заключить, что символика игры у вачанди заступила место действительного огня, а отсюда возникла идея об оплодотворении земли, то можно представить себе также и порождение огня как замену соития; а из этого соображения последовательно вытекает, что изобретение добывания огня обязано стремлению поставить на место полового акта символ [26] .
Возвратимся на минуту к инфантильному симптому сверления. Представим себе, что взрослый сильный человек станет с таким же упорством и соответственной энергией, как та девочка, о которой говорилось выше, тереть одну деревяшку о другую или сверлить одною в другой: во время этой игры легко «изобрести» огонь. Большое значение при этой работе имеет ритм[27] . Такая гипотеза представляется мне психологически возможною, но этим еще не сказано, что изобретение огня должно было произойти непременно таким способом. Так же это могло состояться от ударов одного камня о другой. Огонь, конечно, был открыт не только в одном месте. Но что я хочу констатировать здесь, является лишь психологическим процессом, символика которого намекает на подобные возможности добывания огня. Наличность первобытных игр в соитие и ритуальных обрядов, связанных последним, доказана, по-моему, с достаточною очевидностью. Темным пунктом остается еще только настойчивость и энергия такой ритуальной игры. Как известно, эти примитивные обряды совершаются часто с суровою серьезностью и с необычайною затратою энергии, что является огромным контрастом к вошедшей в поговорку личности первобытного человека. Этим путем ритуальное действие теряет вовсе характер преднамеренного напряжения. Если некоторые негрские племена способны целую ночь провести в однообразной пляске под аккомпанемент всего трех нот, то для нашего чувства здесь уже отсутствует характер игры, и это производит на нас впечатление скорее некоторого упражнения. По-видимому, должно иметь место своего рода принуждение, чтобы оказалось возможным перенести либидо на подобное ритуальное действие. Если материал обрядa есть половой акт, то следует признать, что последний и является собственно руководящей мыслью и целью всего упражнения. Но в таком случае подымается вопрос, к чему первобытный человек тщится изобразить символический половой акт или (если уж такой взгляд кажется чрезмерно гипотетичным) напрягать свою энергию в такой мере, чтобы творить нечто практически совершенно лишенное ценности и не испытывать при этом даже никакого особенного удовольствия. Нельзя же сомневаться в том, что и для первобытного человека половой акт является более желанным, нежели бессмысленные и к тому же еще утомительные упражнения. Это нельзя себе объяснить иначе, как тем, что некое принуждение отклоняет в сторону от первоначального предмета и истинного намерения и приводит к порождению суррогатов. (Существование фаллических и оргиастических культов вовсе не указывает со ipso[28] на особенную необузданность жизни подобно тому, как аскетическая символика христианства не есть свидетельство особенной нравственности христиан. Часто чтут как раз то, чем не владеют или чего вовсе нет.) Это принуждение отводит (чтобы выразиться согласно принятой терминологии) известную сумму либидо от собственно половой деятельности и создает в покрытие ущерба символическую замену приблизительно равной значимости. Эта психология подтверждается описанной выше церемонией вачанди; дело в том, что во время всей церемонии никто из мужчин не смеет смотреть на женщин. Эта деталь указывает снова на то, от чего было отведено либидо, но вместе с тем поднимается настоятельный вопрос, откуда исходит это принуждение? Однажды мы уже заметили, что возникает сопротивление примитивной сексуальности, которое ведет к побочному движению либидо на замещение действования, — аналогия, символы. Немыслимо предположить, чтобы дело шло здесь о каком-нибудь внешнем противлении, о реальном препятствии, ибо ни одному дикарю не придет в голову совершить поимку труднонастигаемой добычи при помощи ритуальных чар; дело идет, разумеется, о внутреннем противлении, при котором воля выступает против воли, либидо против либидо, так как психологическое противление как энергетический феномен соответствует известному вкладу либидо. Психологическое принуждение к переведению либидо покоится на первичном несогласии воли с самой собою. В другом месте я остановлюсь на этом первоначальном расщеплении либидо. Здесь нас должна занимать исключительно проблема перенесения либидо. Это перенесение, как многократно было замечено, происходит путем направления его на некоторое подобие. Либидо отнимается от места собственного приложения и переводится на субстрат.
Противление сексуальности имеет своей целью воспрепятствовать половому акту; оно стремится вытеснить либидо из функции пола. Мы видим, например, при истерии, как специфическое вытеснение преграждает пути к актуальному перенесению, вследствие чего либидо вынуждено двинуться другим путем, а именно прежним кровосмесительным путем, т. е. в конце концов к родителям. Если же мы имеем в виду кровосмесительный запрет, препятствующий совершить самое первое сексуальное перенесение, тогда создается иное положение дела и именно от того, что в таком случае не существует никакого другого прежнего реального пути перенесения за исключением ступени дoполового развития, когда либидо связано большую частью с функцией питания. Через регрессию к дополовой ступени либидо как бы десексуализируется. Но так как кровосмесительный запрет означает лишь временное и условное ограничение сексуальности, то на досексуальную ступень оттесняется назад лишь та сумма либидо, которую лучше всего обозначить как кровосмесительную долю последнего. Вытеснение касается, таким образом, лишь той половины либидо, которая стремится длительно фиксироваться на родителях. Если операция отнятия у половой ступени либидо кровосмесительной доли и перенесение последней на дополовую ступень удалась, то эта десексуализированная сумма либидо находит свое внеполовое применение. Следует признать, что эта операция осуществима лишь с большими затруднениями, так как кровосмесительное либидо искусственным путем должно быть отколото от либидо пола, с которым оно искони (через весь ряд животных) было связано. Поэтому регрессия кровосмесительной доли не только сопровождается большими затруднениями, но и привносит на дополовую ступень многие черты сексуальности. Последствием этого является то, что вытекающие отсюда явления хотя носят вполне характер половой деятельности, однако на самом деле не являются таковою. Эти явления связаны с дополовою ступенью, но поддерживаются вытесненным либидо пола, отчего им и придается двойное значение. Сверление огня есть совокупление (и притом кровосмесительное), но — десексуализированное; потеряв свою непосредственную половую ценность, оно стало взамен этого посредствующим фактором размножения рода. Дополовая ступень характеризуется многочисленными возможностями применения, так как либидо на этой ступени еще не нашло своей окончательной локализации. Регрессивно занявшая эту ступень сумма либидо имеет многочисленные возможности применения. Прежде всего — возможность чисто мастурбационной деятельности. При регрессии части либидо речь идет о либидо пола, последнее назначение которого — служить размножению; оттого это либидо обращено к внешнему объекту (в данном случае к родителям); но вследствие этого оно должно вобрать в интроверсию также и это свое предназначение, которое по существу связано с его характером. Отсюда чисто мастурбационная деятельность оказывается недостаточною и какой-нибудь внешний объект должен быть найден непременно, чтобы заступить собою объект кровосмесительный. В идеальном случае подобным объектом является сама мать-земля, кормилица. Психология дополовой ступени привносит сюда компонент питания, а либидо пола — мысль о совокуплении. Таким образом, создаются древнейшие символы землепашества. В этой последней деятельности голод и кровосмешение переплетаются друг с другом. Древнейшие культы матери-земли и все связанные с ними суеверия видели в обрабатывании земли оплодотворение матери. Но цель этой деятельности является десексуализированной, так как дело идет о плодах земли и о питании этими плодами. Вытекающая из кровосмесительного запрета регрессия ведет в этом случае к новой оккупации матери, на этот раз, однако, не как сексуального объекта, а как кормилицы.
Подобной же регрессии к дополовой ступени, точнее, к ближайшей ступени передвинутого ритмического действования обязаны мы, по-видимому, изобретением огня. Интровертированная вследствие кровосмесительного запрета, либидо (назначение которого, между прочим, моторная сторона совокупления) наталкивается, достигнув дополовой ступени, на инфантильное сверление, которому оно, отвечая своей тенденции к реальному, дает внешний материал; materia очень подходящее здесь название, так как объектом является mater. Как я выше старался показать, к инфантильному сверлению должны присоединиться сила и выдержка взрослого человека и соответствующий «материал», чтобы добыть огонь. Если это так, то можно допустить по аналогии с нашим случаем мастурбационного сверления, что и порождение огня состоялось первоначально как такой же квазимастурбационный акт. Доказать это вполне, разумеется, никогда нельзя будет, но мыслимо, что где-нибудь сохранились следы первичных мастурбационных упражнений с целью порождения огня. Мне посчастливилось в одном очень древнем памятнике индусской литературы напасть на отрывок, который, вне всякого сомнения, говорит об этом переходе либидо через онанизм к добыванию огня. Это место находится в «Бридахараньяка — Упанишада»:
«Атман[29] был так велик, как женщина и мужчина, когда они держат друг друга в объятиях. Эта его самость распалась на две части; отсюда произошли муж и жена[30] . — Ее Атман взял себе в жены; отсюда произошли люди. Она же соображала: «Как мог он со мною сочетаться браком после того, как он меня породил из себя самого? Я хочу скрыться!» Тогда она превратилась в корову; он же стал быком и совокупился с нею. Отсюда произошел рогатый скот. — Тогда она обернулась кобылою; он же стал жеребцом; а она ослицею, он — ослом и совокупился с нею. Отсюда произошли однокопытные; она стала козою, он же козлом, она овцою, он овном и совокупился с нею; отсюда произошли козы и овцы. — Так случилось, что он все способное между собою соединиться, вплоть до муравьев, все это создал. — Тогда он познал: «Поистине я сам семь сотворение, ибо я создал весь мир!» После этого он вот так тер руками, которые он держал перед ртом; и тогда произвел он из своего рта, как из утробы матери, при помощи своих рук огонь».
Мы встречаем здесь учение о сотворении мира особенного рода, что требует обратного перевода на язык психологии: вначале было либидо неразлучимое и двуполое[31] , затем последовало разделение на компоненты мужской и женский. С той поры человек знает, что он есть. Затем порывается связь в ходе мысли, возникает пропасть; сюда относится то противление, которое мы постулировали выше в целях объяснения вынужденного сублимирования, а затем следует мастурбационный акт, вынесенный из половой зоны, именно трение или сверление (а здесь сосание пальцев), из которого был добыт огонь[32] . Либидо покидает здесь ту деятельность, к которой оно, собственно, призвано в качестве половой функции и совершает регрессию к дополовой ступени, где оно, согласно сделанным выше соображениям, занимает одну из предшествующих сексуальности ступеней; согласно воззрению Упанишад, это происходит в целях возникновения человеческого искусства, а отсюда (как на то указывают идеи Куна касательно корня) и вообще высшей духовной деятельности. Этот ход развития не представляет собою для психиатра ничего странного, так как уже давно известным психологическим фактом является близость онанизма и чрезмерной деятельности фантазии. Сексуализация духа путем аутоэротизма столь часто наблюдалась, что излишним было бы приводить примеры. Путь либидо шел, следовательно, как мы можем заключить по этим опытным данным, первоначально в том же направлении, как и у ребенка, лишь в обратной последовательности; половой акт был вытеснен из собственно ему принадлежащей зоны и переложен в аналогичную зону рта, причем рту было придано значение женского органа, руке же или пальцам — фаллическое значение. Таким образом, во вновь оккупированную регрессивно деятельность дополовой ступени привносится сексуальная значимость, которая, конечно, этой ступени прежде частично принадлежала, но имела совершенно иной смысл. Некоторые функции дополовой ступени обнаруживают длительную целесообразность и потому впоследствии сохраняются в качестве сексуальной функции. Так, например, зона рта продолжает оставаться эротически важною, что означает, что ее оккупация становится долговременной. Известно, что рот обладает сексуальной значимостью и для животных: во время совокупления жеребцы кусают кобыл, также и коты, петухи и т. п. Другое значение рта — аппарат речи. Он служит существенным образом для порождения приманных звуков; эти звуки представляют собой большею частью те звуки царства животных, которые получили наилучшее развитие. Что касается руки, то мы знаем о ее важном значении как органа контректации[33] , например передние лапы у лягушек. Многообразно-эротическое применение руки у обезьян известно. Когда возникает противление против собственной сексуальности, то запруженное либидо скорее всего доводит до чрезмерного функционирования collateralia[34] те, которые способны компенсировать противление; это происходит с ближайшими функциями, служащими введением к половому акту, т. е. с функциями руки и рта. Половой акт, против которого направлено противление, заменяется сходным актом дополовой ступени, идеальным примером тому является сосание пальцев и сверление, подобно тому как у обезьян нога иногда выполняет функции руки, так и ребенок не затрудняется часто в выборе предмета сосания и всовывает в рот вместо пальцев руки большой палец ноги. Этот «жест» встречается и в индусском ритуале, только там большой палец ноги всовывается не в рот, а держится против глаз[35] . Благодаря половому значению руки и рта этим органам, которые служат на дополовой ступени чувству удовольствия, приписывается способность рождать; эта способность тождественна с упомянутым предназначением, имеющим в виду оттого именно внешний предмет, что дело идет там о либидо пола или о либидо размножения. Если вследствие действительного добывания огня половой характер истраченной на это либидо успел выразиться вполне, то зона рта не имеет адекватной деятельности: рука достигла таким образом своей чисто человеческой цели, совершив первый акт своего искусства.
Рот имеет, как мы видели, еще дальнейшую важную функцию, у которой столько же полового отношения к предмету, как и у руки, именно функцию порождения при-манных кликов. При распадении аутоэротического кольца «рука — рот»[36] , когда фаллическая рука превращается в орудие добывания огня, привлеченное в зоне рта либидо ищет пути к другой функции, который и приводит ее совершенно естественно к уже имеющейся функции криков во время течки. Приток либидо, впадающий сюда, должен был вызвать обычные последствия: именно повышение деятельности вновь оккупированной функции, т. е. выработку при-манных кликов.
Мы знаем, что из первичных звуков некогда образовался человеческий язык. Соответственно психологическому положению вещей следует принять, что язык обязан своим происхождением именно тому моменту, когда влечение, вытесненное назад на дополовую ступень, обратилось наружу, чтобы тем отыскать себе эквивалентный объект. Собственно мышление, как сознательная деятельность, представляет собою, как мы это видели в первой части, мышление с положительным назначением в сторону внешнего мира, т. е. «словесное» мышление. Этот род мышления возник, по-видимому, в вышеозначенный момент. Замечательно, что воззрение это, добытое путем рассуждения, может опять-таки опереться на старинную традицию и некоторые мифологические фрагменты.
В «Aitarey-Upanischad»[37] встречается в учении о развитии человека следующее место (переведенное здесь с перевода Дейсена): « Когда он его высидел, его уста отверзлись как яйцо, и из них появилась на свет речь, а из речи Агни (огонь)». Дальше рисуется, как вновь созданные предметы были введены в человека. Эти места ясно указывают на связь огня и речи. В «Brihadaranyaka-Upanischad» (3, 2) находится следующее место: «Yaynavalkya», — так сказал он, если после смерти этого человека смерть уйдет в огонь, его дыхание — в ветер и его глаза в солнце» и т. д. Другое место из «Brihadaranyaka-Upanischad» (4,3) гласит: «Но если солнце зашло, о Yaynavalkya, и месяц скрылся, и огонь погас, что служит тогда человеку светом? — Тогда речь служит ему светом; ибо при свете речи сидит он и ходит туда и сюда, совершает свою работу и возвращается домой. — Но если солнце зашло, и месяц скрылся, и огонь погас, и голос умолк, что тогда служит человеку светом? — Тогда он сам себе (atman) служит светом, ибо при свете Атмана сидит он и ходит он туда и сюда, совершает свою работу и возвращается домой».
В этом месте мы замечаем, что огонь опять находится в ближайшем отношении к речи. Самая речь называется светом, а свет сводится к Атману, творящей душевной силе, к либидо. Таким образом, индусская метапсихология понимает речь и огонь как эманации[38] внутреннего света, о котором нам известно, что он есть. Речь и огонь суть формы обнаружения либидо, суть первые человеческие искусства, пришедшие из ее переложения (Verlagerung). На это общее психологическое происхождение указывают, по-видимому, некоторые данные по исследованию языка.
Индогерманский корень bha означает представления о свете, сиянии. Этот корень встречается в греческом φάω, φαιωξ, φαο, в древнеирландском ban белый, Banhd, bohen — делать блестящим. Тот же корень bha означает и говорить (баить). Он встречается в санскрите bhan — говорить, в армянском ban — слово, Banhd. Bann, bennen, в греческом φα-μι, έφαυ, φάριξ в лат. fari, fanum.
Корень la, что означает klinge, belle (звучать, лаять) встречается в санскрите: bhas — лаять и bhas — говорить, в литовском balsas — голос, звук. Но, собственно говоря, bhel-so-hellsein (быть светлым), ср. φαλόξ — hell (светлый), в литовском belli — белеть, nhd: blass — бледный.
Корень lа, что означает звучать, лаять, встречается в санскрите las, lasati — зазвучать, сиять, блестеть.
Родственный этому корень leso, что означает begehren (возжелать), встречается в санскрите: las, lasati играть, lash, lashati (возжелать), греческом λαυαυροζ— любострастный, goth, bustus, nhd. Lust, в латинском lascivus.
Следующий родственный корень laso — светить, сиять, встречается в las, lasati.
В этой группе значения возжелать, сиять, играть и звучать соприкасаются. Подобное же архаическое слитие значений в первоначальную символику либидо (как мы вправе уже выразиться теперь) встречается в тех группах египетских слов, которые происходят от двух родственных корней ben и bel и их удвоении benben и belbel. Первоначальное значение этих корней следующее: выбрасывать, выступать, набухать, вздыматься (с побочным значением пениться, пускать пузыри и круглиться). Belbel, сопровождаемое знаком обелиска (первоначально имевшего смысл фаллоса), означает источник света. Обелиск носил наряду с наименованиями techenu наименование benben, реже он назывался berber и belbel. Символика либидо объясняет связь между этими значениями.
Индогерманский корень vel, что означает wallen — вздыматься, а также (об огне) воспылать, встречается в санскрите: ulunka — пожар, жар, греческом βαλεα, аттическом αλεα — солнечное тепло, goth. vulan — wallen, ahd. и nhd, walm— жар. Родственный Индогерманский корень velko — светить, пылать встречается в санскрите: ulka — пожар, греческом βελχαυοξ — vulkanus. Тот же корень vel означает и звучать, в санскрите vani — звуки, пение, музыка, в чешском — volati — звать.
Корень sveno (звучать) мы находим в санскрите: svan, svanati — шелестеть, зазвучать, zend, ganant, латинском sonare, древнеиранское sent, cambr, sain, латинское sonus, англосаксонское svinsian (звучать). Родственный ему корень svenos — шелест, звучание мы находим в ved. svanas (шелест), латинском sonor, sonorus, а также svonos — звук, шелест, древнеиранское son — слово.
Корень sve (n), loc. sveni, dat. sunei (zend. gong) означает солнце (ср. выше: sveno, zend. ganant, goth. sunno, sunno).
И здесь Гёте проложил нам путь:
Р а ф а и л
Звуча в гармонии вселенной И в хоре сфер гремя, как гром, Златое солнце неизменно Течет предписанным путем; И крепнет сила упованья При виде творческой руки. Творец, как в первый день создания, Твои творенья велики!
А р и э л ь
Тише, чу! Шум Гор разлился: Легких эльфов рой смутился, Новый день, гремя, идет. Чу! Шумят ворота неба! Чу, гремят колеса Феба! Сколько шуму свет несет! Трубный звук повсюду мчится; Слепнут очи; слух дивится; Все звучит, и все поет. Поскорей цветов ищите, Глубже, глубже в лес уйдите: Меж кустами под листком День мы тихо проведем.
И о Гельдерлине следует здесь вспомнить: «Где ты? Опьяненная погружается моя душа в сумерки от ниспосылаемой тобою отрады; но вот только что я прислушивался, как восхитительный солнечный юноша, полный золотых звуков, играет свою вечернюю песнь на небесной лире; крутом отзывались леса и холмы».
Подобно тому как в архаическом словоупотреблении огонь и звук речи (приманный клик, музыка) являются формами эманации либидо, так же и свет и звук, входя в душу, становятся Единством — либидо.
Манилий[39] говорит об этом в своих стихах: «Что за чудо было бы не знать мир, если бы к тому способны были люди, в которых мир, как подобие Божие, заключен в виде малого отображения! Или позволительно думать, что люди ведут свой род не из неба, и откуда-нибудь из другого места? Только один человек устремился ввысь с поднятою головою и направил свои звездные очи вверх к светилам».
Понятие, заключенное в санскритском слове Tejas указывает нам на то значение либидо, которое является основополагающим вообще для всего образа мира. Я обязан д-ру Абеггу (Цюрих), отличному знатоку санскрита, следующей сводкой восьми значений этого слова.
Tejas означает: 1) острота, лезвие; 2) огонь, блеск, свет, жар, жара; 3) здоровый вид, красота; 4) огненная и порождающая краски сила в человеческом организме (находящаяся в желчи); 5) сила, энергия, жизненная сила; 6) пылкая натура; 7) духовная, а также магическая сила; влияние, знатность, достоинство; 8) мужское семя.
Отсюда мы можем почувствовать, до какой степени так называемый объективный мир являл собою для первобытного мышления и субъективную картину, и понять, что иначе это и не могло быть. К такому мышлению хочется применить слова из Chorus mysticus[40] . «Все преходящее есть только символ (подобие — Gleichnis)».
По-санскритски огонь — agni[41] ; олицетворенным огнем является бог Agni — божественный посредник, символ которого имеет некоторое соприкосновение с символом Христа. В «Avesta» и в «Ведах» огонь есть посланник богов. В христианской мифологии есть элементы, близкие мифу об Agni. Даниил (44) говорит о трех мужах в огненной печи:
«Тогда Навуходоносор, царь, изумился и в испуге встал, и, начав речь, сказал советникам своим: не троих ли мужей мы бросили в огонь связанных? Они в ответ сказали царю: поистине так, царь!
Он возразил и сказал: вот я вижу четырех музей несвязанных, ходящих среди огня, и нет им вреда; а вид четвертого подобен сыну Божию»[42] .
«Biblia pauperum» (по-немецки: инкунабула[43] -1471 г.) говорит об этом следующим образом: «У пророка Даниила в третьей главе мы читаем, что Навуходоносор, царь Вавилонский, приказал посадить трех детей в пылающую печь, и когда царь подошел к печи и заглянул в нее, то увидел рядом с тремя четвертого, который был подобен сыну Божию. Трое означают для нас Святую Троицу Лица, а четвертый единство Сущности. Стало быть, Христа Даниил обозначает в своем объяснении как троичность Лица и (в то же время) единство Сущности».
После этого мистического толкования «легенда о трех мужах в печи» представляется не чем иным, как чарами огня, причем появляется сын Божий; Троица приводится в связи с Единством или, другими словами: через совокупление рождается дитя. Печь огненная (подобно пылающему треножнику в Фаусте) есть символ матери, в которой «пекутся дети»[44] . Четвертым в огненной печи является сын Божий Христос, ставший в огне зримым богом. Мистическая троица и единство, вне сомнения, имеют связь с символикой пола[45] . О спасителе Израиля Мессии и об его врагах говорится у Исайи: «И свет Израиля будет огнем, и Святой его пламенем».
В одном гимне Ефрем Сирин говорит о Христе: «Ты, что весь огонь, умилосердись надо мною».
Agni есть жертвенный огонь, жертвоприноситель и жертва, подобно Христу. Как Христос оставил в опьяняющем вине свою спасительную кровь в качестве зелья бессмертия, так Agni оставил Soma, святой напиток воодушевления, мед бессмертия[46] . Сома и огонь тождественны в индусской литературе, так что мы в этом напитке без труда открываем снова символ либидо, благодаря чему ряд, по-видимому, парадоксальных свойств этого напитка внутренне легко примирен. Как древние индусы признавали в огне эманацию внутреннего пламени либидо, так видели они и в опьяняющем напитке[47] такую же эманацию либидо. Что Сома определяется в Ведах как истечение семени[48] , подтверждает этот взгляд. Внесение понятия Сома в огонь подобно значению тела Христова как причастия[49] объясняется психологией дополовой ступени, когда либидо служило преимущественно функции питания. Сома есть «питательный напиток», мифическая характеристика которого параллельна таковой огня и его возникновения, почему оба соединены в Agni. Кроме того, напиток бессмертия взбалтывается индусскими богами так же, как высверливается огонь. Отхождение либидо на дополовую ступень объясняет, отчего так много богов обрисовывается сексуально, а с другой стороны, почему они служат пищею.
Как показывает пример приготовления огня, не орудие, которым он добывался, получило впоследствии сексуально-символическое значение, а, наоборот, либидо пола было той действующей силой, которая привела к изобретению подобного орудия, — вот почему и возникшие отсюда греческие учения представляют собой не что иное, как констатирование факта добывания огня с помощью этого орудия. Таким же путем пришли и другие первобытные открытия к своему сексуальному символизму; они также происходят от либидо пола.
До сих пор в наших рассмотрениях, которые исходили из pramantha жертвоприношения Agni, мы занимались лишь одним значением слова manthami или mathаmi, именно тем, которое связано с движением трения. Но как показывает Кун, это слово означает отрывать, к себе тянуть, похищать[50] . Согласно Куну, это значение налицо уже в текстах Вед. Сказание об изобретении огня рассматривает его добывание всегда как насильственное похищение; это добывание связано с распространенным по всей земле мифическим мотивом трудно достижимой драгоценности. То обстоятельство, что во многих местах, не только в Индии, добывание огня представляется первичным похищением, по-видимому, указывает на всеобще распространенную мысль, согласно которой приготовление огня есть нечто запретное, узурпированное, достойное кары, нечто, что может быть достигнуто лишь путем насилия или чаще путем коварства. Тайная кража или хитрый обман, часто являясь в качестве констатируемого врачом болезненного симптома, означают всегда тайное выполнение запретного желания[51] . Исторически эта черта может быть отнесена к тому обстоятельству, что ритуальное приготовление огня совершалось с магическою целью, почему и преследовалось официальным вероисповеданием; с другой стороны, добывание огня само являлось мистериозным обрядом, отчего оберегалось жрецами и облекалось тайною[52] . Ритуальные предписания индусов устанавливают тяжелую кару тому, кто приготовил огонь неверным способом. То обстоятельство, что нечто является мистерией уже само по себе, означает, что это совершается под покровом тайны. Что должно остаться втайне, чего вообще не следует ни видеть, ни делать, некое деяние, сопровождаемое тяжкими наказаниями души и тела, все это, по-видимому, должно быть чем-то вообще запретным, но получившим специально культовое разрешение. После всего того, что выше было сказано о генезисе добывания огня, уже нетрудно более отгадать, что именно является запретным: это онания. Выше я сказал, что то была неудовлетворенность, которая сломала аутоэротическое кольцо перенесенной (verlagerein) половой деятельности на собственное т е л о и открыла таким образом далекие горизонты культуры, но я не упомянул, что это лишь неплотно сомкнутое кольцо перенесенной онанистической деятельности в состоянии замкнуться прочнее, когда сделано другое значительное открытие, именно настоящей онании[53] . Таким путем деятельность переносится на надлежащее место и, смотря по обстоятельствам, обеспечивается на долгое время достаточное удовлетворение; однако сексуальность оказывается обманутой в своих истинных намерениях. Естественное развитие оказывается обойденным, так как напрягшиеся силы, которые могли бы и должны были бы служить культурному росту, отнимаются от последнего благодаря онании: вместо переложения либидо совершается регрессия в половую область, что является прямою противоположностью целесообразному процессу. Но психологически онания есть изобретение, значение которого отнюдь не следует недооценивать: благодаря ему оказываешься огражденным от судьбы, так как половая потребность уже не в состоянии отдать открывшего онанию на произвол жизни. Благодаря онании имеют в руках волшебное средство: стоит только отдаться воображению и при этом онанировать, как получаешь в свое обладание все плотские утехи и при этом не имеешь надобности суровым трудом и тяжелой борьбой с действительностью отвоевывать себе мир своих желаний[54] . А л а д д и н трет свою лампу, и услужливые духи отдают себя в его распоряжение — так изображает сказка тот большой психологический выигрыш, который получается от дешевой регрессии к местному половому самоудовлетворению. Символ Аладдина весьма тонко вскрывает двусмысленность магического добывания огня.
Близкую связь порождения огня с мастурбацией доказывает еще один случай, сообщением которого я обязан доктору Шмиду (Сегу). Некий слабоумный батрак совершил несколько поджогов. На одном пожаре, виновником которого он был, поведение его показалось подозрительном, потому что он, засунув руки в карманы, стоял у двери одного дома, находившегося напротив пожарища, и с видимым удовольствием наблюдал за огнем. Во время освидетельствования в лечебнице для душевных больных он подробно рассказывал о пожаре и при этом делал подозрительные движения рукою, находившейся в кармане брюк. Немедленно произведенное телесное освидетельствование показало, что он онанировал. Впоследствии он признался, что онанировал всякий раз, когда наслаждался зрелищем огня, вызванного его поджогом.
Добывание огня само по себе представляет собою полезный многотысячелетний, лишенный всего фантастического обычай, которому очень скоро стали придавать не более таинственное значение, нежели еде и питью. Но навсегда сохранилась тенденция время от времени приготовлять огонь способом, связанным с мистериозными церемониями, так же как сохранилась ритуальная еда и ритуальное питье; и вот в таких случаях добывание огня должно было происходить согласно точным предписаниям, от которых никто не смел ни в чем отступать. Эта таинственная тенденция, присоединившаяся к технике добывания огня, и указывает на путь к онанистической регрессии, второй путь, всегда открывающийся рядом с культурою. Строгие законы идут навстречу этой таинственной тенденции; рвение, с каким совершаются церемонии, и дрожь религиозного восторга, пробегающая у присутствующих на мистериях, имеют прежде всего своим источником эту тенденцию, ибо церемония, будучи практически бессмысленной, является с психологической точки зрения действием, полным самого глубокого смысла: она представляет собою точно обозначенную законами замену онанистической регрессии[55] . Закон не может относиться к содержанию церемонии, так как для ритуального действия, собственно говоря, совершенно безразлично, совершается ли оно так или иначе. Тогда как чрезвычайно существенно, отводится ли запруженное либидо путем бесплодной онании или оно переводится на путь сублимирования. Эти строгие предохранительные меры имеют в виду прежде всего именно онанию[56] .
Я обязан Фрейду дальнейшим примечательным указанием на онанистическую природу похищения огня или, точнее, мотива трудно обретаемой драгоценности (к которому и относится, собственно говоря, похищение огня). Неоднократно встречается в мифологии формулировка вроде следующей: драгоценность должна быть сорвана с дерева табу или оторвана, что является запретным и опасным поступком; примером могут служить райское дерево и сады Гесперид[57] . С особенною ясностью это вытекает из старинного варварского обычая культа Дианы Арицийской[58] : жрецом богини может стать лишь тот, кто отважится в ее священной роще оторвать ветвь. Выражения «оторвать» (abreissen), «стирать» (abreiben) сохранились в вульгарном языке как символы онанистического акта. Таким образом, понятия «тереть» (reiben) и «рвать» (reissen), заключающиеся в слове manthami и связанные между собою, по-видимому, через миф о похищении огня, сочетаются в акте онании, причем reiben употребляется в собственном смысле, a reissen — в переносном. Поэтому можно ждать, что в самом глубоком душевном пласту, именно в кровосмесительном, который предшествует аутоэротической стадии[59] , оба значения сливаются воедино; но за недостатком мифологической традиции это обстоятельство могло бы быть доказано лишь этимологически.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Verlagerung (нем.) — переведение, переложение, перенос. В психоаналитической литературе широко распространен термин Ubertragung (нем.) — (англ.) — перенос. В отличие от Verlagerung он используется для обозначения проекции внутренних качеств пациента на внешний мир. В данном тексте перенос (Verlagerung) обозначает чаще всего «переложение» либидо в ходе онто- и филогенеза в разные «точки» своего осуществления. — Примеч. пер.
[2] L i b i d о (лат.) — страсть, желание. У 3. Фрейда обозначает энергию сексуального влечения. К. Г. Юнг использует это понятие шире: как жизненную энергию человека вообще. — Примеч. пер.
[3] Кататоническое угнетение — обездвижимость, застывшая поза, мышечное напряжение, отказ от речи. — Примеч. пер.
[4] Ludus sexualis (лат.) — сексуальные игры. — Примеч. пер.
[5] Это специфическое качание головой я наблюдал у одной страдающей кататонией: оно возникало из движений, сопутствующих соитию, которые мало-помалу передавались вверх; так уже давно описал это качание и Фрейд, усматривая в нем перенесение снизу вверх. Я был бы благодарен нашим критикам, если бы они вместо бесконечных словесных споров попытались когда-нибудь подвергнуть обсуждению такое простое обстоятельство.
[6] Abraham. Traum und Mythus. Deuticke. 1909 (А б р а г а м. Сон и миф).
[7] A. Kuhn. Mythologische Studien. Bd.l: Die Herabkunf des Feuers und Gottertrankes (А. Кун. Труды по мифологии. Нисхождение огня и Божественного напитка).
[8] Матаришван — мифологический персонаж («Ригведа»), похитивший в изначальном мире огонь для богов и Ману (первочеловека). Мифологически еще связан с ветром. Также — тайное имя бога Агни. Этимологически (совр. иссл.) — «растущий в матери», или как обозначение куска дерева для добывания огня с символикой полового акта. — Примеч. пер.
[9] То есть в священных, жреческих. — Примеч. пер.
[10] Tertium comparationis (лат.) — третье сравниваемое, искомое третье.
[11] Санскритское Pramathys, связанное с pramantha и имеющее двойное значение «трута» и «разбойника», создает переход к Прометею. Однако приставка pra наводит на некоторое филологическое сомнение, так что целый ряд авторов не признает этого словопроизводства. Согласно другой точке зрения, турический Зевс носит интересующее нас здесь прозвище Про-μανυευζ, вследствие чего и Προ-μηυευζ может быть вовсе не первичное индогерманское коренное слово, имеющее отношение к pramantha, а просто эпитет. По-видимому, отношение Прометея к pramantha вовсе не такое непосредственное, как это предполагает Кун. Но вопрос о наличии косвенной связи этим вовсе не исключается. Особенно важно значение Προ-μγυευζ как эпитета к Ιυάζ: «пламенный» является «Промыслителем». (Pramati — предусмотрительность есть атрибут Agni, хотя pramati и другого словопроизводства.) Прометей принадлежит к роду флегийцев, которых Кун поставил в неоспоримую связь с индусским жреческим Bhrigu (Bhrigu — υλεγυ, связь по созвучию доказана). Bhrigu, как Mataricvan (разрастающийся в матери), также похититель огня. Кун приводит одно место, согласно которому Bhrigu возникает на пламени подобно Agni («В пламени родился Bhrigu, Bhrigu жарился, но не сгорел»). Это взгляд приводит к родственному корню Bhrigu, именно bhraj — светить, лат. fulgeo, греч. φλεγW φλεγυα φλεγευ (санскр. bharas — блеск, лат. — fulgur). Bhrigu является, таким образом, блистающим. Φλεγυαζ зовется одна порода орлов за огненно-желтый цвет. Ясна связь с φλεγειυ — гореть. Флегийцы были, следовательно, огненными орлами. (Орел как тотем огня у индейцев.) К флегийцам принадлежал и Прометей. Путь от Pramantha к Прометею идет, следовательно, не через слово, а через зрительный образ, и мы поэтому должны придать Прометею тот же смысл, который получается из индусской символики огня для Pramantha. Корень manth переходит, по Куну, в немецком языке к mangeln (недоставать), rollen (катать белье). Manthara значит мутовка для масла. Когда боги создали amrita (напиток бессмертия), разбалтывая океан, они пользовались горою Mandara как мутовкой (см. Кун). Штейнталь обращает внимание на латинское выражение поэтического языка: mentula — мужской детородный орган, причем menth-manth. Я еще прибавлю к этому: mentula есть уменьшительное от menta или mentha (μενυα) — мята. В древности мята называлась «короной Афродиты». Ментою она была названа, так как своим запахом проникает в душу, уже самый запах менты возбуждает дух. Это приводит нас к корню ment в слове mens — дух, англ, mind; этим параллельное развитие к словопроизводству pramantha — Προμευευζ может считаться законченным. Можно присовокупить еще только, что особенно развитый подбородок называется mento (mentum). Такое развитие подбородка встречается, как известно, у приапической фигуры Пульчинелло, так же как и острые бороды и уши сатиров и других приапических демонов; вообще все выступы на теле могут получить значение мужского, а все углубления — женского элемента. Это относится как к одушевленным, так и к неодушевленным предметам. Впрочем, вся установленная связь может быть подвергнута сомнениям.
[12] Эпиметей — имя брата Прометея, означающее «позднемыслитель», «крепок задним умом». — Примеч. пер.
[13] Vulva (лат.) — оболочка, матка. — Примеч. пер.
[14] Агни — огонь, и бог огня, и один из богов древнеиндийской мифологии («Ригведа»). — Примеч. пер.
[15] Пуруравас и Урваши — смертный и богиня. В древнеиндийской мифологии Урваши полюбила Пурураваса и согласилась жить с ним на земле, но с с условием, что никогда не увидит его без одежды. Гандхарвы (полубоги) решили расстроить любовь. Ночью они похитили барашков, привязанных к ложу Урваши, и, сверкнув молнией, осветили бросившегося в погоню Пурураваса. Урваши исчезла. Пуруравас долго скитается в поисках Урваши, пытается стать гандхарвом. Для этого гандхарвы дают ему священную жаровню, принеся на которой жертву, можно стать гандхарвом. Пуруравас теряет жаровню, и ему приходится добывать огонь трением дощечек друг о друга, дощечек, выструганных из смоковницы. — Примеч. пер.
[16] То, что называется gulya (pudendum), обозначает место рождения бога — yoni; огонь, который там рождается, носит название благодатного. Katyayanas Karmapradira. Этимологическая связь bohren-gebohren допустима. Германское boron (bohren) исконно родственным лат. forare и греч. φαραω — пахать, орать. Предполагают здесь индогерманский корень со значением «нести», санскр. bhar, греч. φερ — лат. fer: отсюда староверхненемецкое boran — gebaren, англ to bear, лат. fero и fertlis, fordus (беременный), греч. φοροζ. Walde приводит forare в связь с корнем bher. Ср. ниже фаллическую символику плуга.
[17] Госпожа являлась таковою и всего рода человеческого. Viopatm есть женская деревяшка. Viopati есть атрибут Agni, мужская деревяшка. Мысль о происхождении людей из огневицы следует той же логике наизнанку, какой руководствуется приведенная мысль о ткацком челноке и рукоятке меча. Роль совокупления в появлении на свет человека должна таким путем отрицаться; это вызвано первобытным сопротивлением сексуальности, мотивы которого будут ниже подробнее рассмотрены.
[18] Дерево как символ матери известно современному исследователю снов (ср. S. Freud. Traumdeutung. S. 211). Штекель толкует дерево как символ женщины вообще. Далее, дерево является народным обозначением для грудей. Христианская символика дерева стоит, конечно, особо. Ila, дочь Manu (в древнеиндийской мифологии. — Примеч. пер.), который с помощью своей рыбы пережил потоп и потом родил со своею дочерью людей.
[19] К а б и р ы — божества малоазийско-греческого происхождения (о «Самофракийских» божествах см.. Вестник древней истории. 1990. № 3. С. 97). — Примеч. пер.
[20] В о у' s love (англ.) — кустарниковая полынь. — Примеч. пер.
[21] Приап — римский эквивалент греческого Пана. — Примеч. пер.
[22] Цистерцианец — монах католического ордена цистерцианцев (бернардинцев), в воззрениях которых вкраплены языческие элементы. — Примеч. пер.
[23] Non fossa, sed cunnus (лат.) — не яма, а женский половой орган. — Примеч пер.
[24] Эта первобытная игра приводит к фаллической символике плуга. Άροΰν значит пахать, но имеет наряду с этим и поэтическое значение «забеременеть». Латинское означает только пахать, но фразеологическое выражение fundum alienum агаге (пахать чужую пашню) означает быть в связи с женой соседа или односельчанина. Превосходное изображение фаллического плуга встречается на одной вазе в флорентийском археологическом музее. На ней изображены шесть голых, итифаллических мужчин, которые несут плуг в форме фаллоса. Carrus navalis (карнавал, буквально — корабельная колесница) нашего весеннего праздника представлял собой в средних веках плуг.
[25] Старинный обычай новобрачных проводить «первую ночь» на пашне имел своим значением сделать последнюю плодоносной: этот обычай заключает в себе первичную идею в ее наиболее элементарной форме; аналогия здесь нашла в себе наиболее ясное выражение: так как я оплодотворяю женщину, я оплодотворяю самое землю. Этот символ переводит либидо пола на обработку и обсеменение пахотной земли. Ср.: Man-h а г d t. Wald und Feldcoulte (М а н х а р д т. Лесные и полевые культуры); здесь можно найти множество доказательных примеров.
[26] Больная г-жи Шпильрейн (Jahr. HI. S. 371) приводит в несомненную связь огонь и рождение, она говорит об этом следующее: «Железом пользуются в целях просверливания земли, в целях добывания огня. С помощью железа можно из камня создать холодных людей». Просверливание почвы имеет у больной значение оплодотворения и рождения. Страницей далее она говорит: «Раскаленным железом можно просверлить гору. Железо раскаляется, если им сверлить камень» Ср. этимологию bohren и gebaren, приведенную выше. В «Синей птице» Метерлинка Дети, которые ищут в стране нерожденных детей синюю птицу, встречают мальчика, ковыряющего в носу. О нем говорится, что он изобретает новый огонь, чтобы опять согреть землю, когда она охладеет.
[27] Ср. интересные доказательства в книге Бюхера: Arbeit und Rhytmus, 1899 («Работа и ритм»).
[28] С о i р s о (лат ) — само по себе. — Примеч. пер.
[29] Атман — первосушность и всебытие в индуизме, понятие которого, переведенное на язык психологии, покрывается понятием либидо.
[30] Атман понимается как извечно двуполое существо — соответственно теории либидо. Мир возник из возжелания: ср. «Брихадараньяка — Упанишада» I, 4, I (Дейсен). «1. Вначале этот мир был только Атманом — он посмотрел вокруг себя: и вот он ничего не увидел, кроме самого себя. 2 Тогда объял его страх поэтому боится тот, кто один. Тогда он по-думал: чего мне бояться, когда нет тут никого, кроме меня? 3. Но он не имел никакой радости; поэтому не имеет никакой радости тот, кто один. Тогда он возжелал второго». За этим местом следует место о разделении, приведенное в тексте главы. Представление Платона о мировой душе очень близко этому индусскому образу: «В очах она не нуждалась вовсе, ибо возле нее не находилось ничего видимого. — Ничто не отделяло ее от нее самой, ничто не присоединялось к ней, ибо, кроме нее, не было ничего» (см.: Платон. Соч.: В 3 т. Т. 3. Ч. 1. М., 1971. С. 473). - Примеч. пер.
[31] Ср.: Фрейд. Drei Abhandlungen zur Sexualtheorie (Три очерка по теории сексуальности).
[32] У одного ребенка я напал на одну, по-видимому, точную, параллель к приложению руки, о котором говорится в приведенном тексте Упанишад. Ребенок держал одну руку перед ртом и тер, а другой тер по первой; получилось движение, которое можно сравнить с движением смычка по струнам. Это была ранняя инфантильная привычка, сохранявшаяся в течение долгого времени.
[33] Контректация — дотрагивание. — Примеч. пер.
[34] Collateralia (лат.) — обходные, окольные пути. — Примеч. пер.
[35] Отверстие уха притязает на половую значимость. В одном гимне Марии говорится: quae per aurem conceptisti («ты, которая зачала через ухо»). Гаргантюа (Ф. Рабле) появляется на свет через ухо матери. А. В a s t i а η (Б а с т и а н): Beitrage zur vergleichenden Psychologie («О сравнительной психологии») приводит из одного старинного сочинения следующее место: «Во всем этом королевстве не встретишь даже среди самых маленьких девочек девственных, так как уже в самом нежном возрасте они вливают особенную микстуру в свои половые органы, а также и ушные отверстия, расширяют их таким образом и держат постоянно открытыми». И монгольский Будда рождается из уха своей матери.
[36] Мотивы к распадению кольца следует искать, как я это попутно уже указал, в том обстоятельстве, что побочная сексуальная деятельность (сдвиг совокупления — der verlagerte koitus) никогда не в состоянии и никогда не сможет вызвать ту естественную сытость, которую дает половой акт в собственном смысле. С этим первым шагом к переложению, с этим сдвигом связан и первый шаг к тому характерному недовольству, которое впоследствии гнало человека от одного открытия к другому, не давая ему в то же время насытиться.
[37] Еще одна цитируемая Юнгом «Упанишада», «Айтарея — Упаниша-да»- — Примеч пер.
[38] Эманации — «истечение», религиозно-философский термин. — Примеч. пер.
[39] Марк Манилий — римский писатель I в. — Примеч. пер.
[40] С h о г u s mysticus (лат.) — мистическое песнопение. — Примеч. пер.
[41] Иранское наименование огня — Nairyocagha — мужское слово. Огонь имеет значение логоса (ср.: Шпигель. Eran Altertumscunde) Об Agni — огне — Макс Мюллер говорит в своем введении в «Сравнительную науку о религии» (Мах М u 11 e r. Vorl. uber den Ursprung und die Entwiclung der Religion): «Обычным представлением индусов было рассматривать огонь на алтаре и как субъект, и как объект. Огонь сжигал жертву и был, таким образом, как бы жрецом. Огонь возносил жертву к богам и был, следовательно, посредником между людьми и богами. В то же время огонь сам представлял собою нечто божественное, был богом, и когда надо было оказать почести этому богу, огонь являлся как бы объектом жертвоприношения. Отсюда первичное представление о том, что Agni сам собой жертвует, т. е. что он приносит свою собственную жертву для себя самого, и дальнейшее представление о том, что он приносит себя самого в жертву. Соприкосновение этого хода мыслей с христианским символом очевидно. Ту же мысль высказывает Кришна в Бхават-Гите: IV, 24. Браман есть приношение, Браман пребывает в жертвенном огне, от Брамана жертвуется и в Браман войдет тот, который погружается в Браман во время жертвоприношения».
[42] Цитата из Библии (Ветхий завет. ТУб, I кн., пр. Даниила, 3, 26). Навуходоносор — известный вавилонский царь. — Примеч. пер.
[43] Biblia pauperum (лат.) — бедняцкая Библия; инкунабула— одна из первых печатных книг. — Примеч. пер.
[44] Ср: Р и к л и н (Wunscherfullung u. Symbol in Marchen. S. 69), где речь идет о том, как один ребенок появляется на свет оттого, что родители положили в печь морковку. Мотив печи, в которой выводится ребенок, появляется и в мифах о Рыбе-Ките и о Драконе. Постоянно возвращается в этих мифах тот же мотив о том, что внутренность Дракона очень горяча, так что вследствие жара у героя выпадают волосы; это означает, что он теряет там внешний признак, характеризующий взрослого человека, и становится дитятею. Разумеется, волосы имеют отношение также и к солнечным лучам, погасающим на закате. Многочисленные примеры этого мотива встречаются и в книге Фробениуса.
[45] Ср. многочисленные указания на это у Inman: Ancientppagan and modarn christ. symbolisme (Древний языческий и современный христианский символизм).
[46] Эта сторона указывает на Диониса, повествование о котором имеет параллельные места как в христианской, так и в индусской мифологии.
[47] «Огненная вода» Soma-Agni и как дождь, и как огонь.
[48] «Bce, что на свете влажно,- это создал он из истекшего семени; а семя это есть Сома». «Брихадараньяка — Упанишада». С. 23.
[49] Пасхальному агнцу евреев придавали крестообразную форму.
[50] Вопрос о том, образовалось ли это значение лишь как явление вторичное. Согласно Куну, следует принять это предположение. Он говорит следующее: «Вместе с образовавшимся до сих пор значением корня manth выросло и представление об «отрывании», которое естественно развилось уже в Ведах из самого способа действия».
[51] Ср. S t e k е 1. Die sexuelle Wurzel der Kleptomanie, 1908.
[52] И в католической церкви в различных местах царил обычай, что раз в году священник добывал «искусственный» огонь.
[53] Должен заметить, что обозначение онании великим открытием вовсе не является шутливою выдумкой с моей стороны; я обязан этим выражением двум подросткам, находившимся у меня на лечении; они утверждали, что обладают страшной тайной, что открыли нечто ужасное, о чем никто никогда не должен знать, так как в противном случае на человечество обрушится огромное несчастье, именно они открыли онанию.
[54] Справедливость требует принять во внимание то обстоятельство, что значительно обострившиеся благодаря нашей морали условия жизни являются столь трудными, что для многих людей просто практически невозможно добиться того, в чем ни одному человеку не следовало бы отказывать, именно осуществления любовного желания. Под давлением этой жестокой доместикации человек вынужден прибегать к онании, раз она обладает более или менее активной сексуальностью. Известно, что как раз наиболее полезные и лучшие люди обязаны своими достоинствами сильному либидо. Энергичное либидо требует по временам кое-чего сверх простой христианской любви к ближнему.
[55] Ср. основополагающие исследования Фрейда: Zwangschandlungen und Religionsubung. — Sammlung kleiner Schriften zur Neurosenlehre.
[56] Я не упускаю из виду того, что онания есть лишь промежуточное явление. Проблема самобытного расщепления остается все еще в силе.
[57] Сады Гесперид — дочерей Атланта (греч. миф.), где росли золотые яблоки. Геракл совершил подвиг, выкрав эти яблоки у охранявшего сад стоглавого дракона. — Примеч. ред.
[58] Диана Арицийская — римская богиня растительности, лесных животных (тождественна в греческой мифологии Артемиде и «хозяйке всех зверей» в разных религиях). — Примеч. пер.
[59] Последовательно применяя свою терминологию, установленную в предшествующей главе, я называю стадию, следующую за кровосмесительной любовью, аутоэротической, причем подчеркиваю эротический момент как регрессивное явление. Запрудившееся у кровосмесительной преграды либидо регрессивно овладевает еще более отделенной функцией, которая предшествует кровосмесительной предметной любви; эту функцию по аналогии с термином Блейлера «Austmus» можно понять как чистое самосохранение, характеризуемое почти всеисключающим отправлением питания. Но сам термин «Austmus» потому не вполне удобно применять к дополовой ступени, что он создан для обозначения душевного состояния во время dementia praecox, где под ним разумеют аутоэротизм плюс интровертированное и десексуализированное либидо. «Austmus» означает, следовательно, патологическое явление регрессивного характера, тогда как дополовая ступень есть состояние нормального функционирования, являя собой стадию куколки.
|