140 лет назад трудами Ч.Р. Дарвина (1809-1882) и А.Р. Уоллеса (1823-1913) были заложены основы теории эволюции организмов (Дарвин, Уоллес, 1939; Дарвин, 1939), превратившей биологию в историческую науку и открывшей современную эру её развития. Первый шаг в развитии исторического взгляда на Природу был предпринят во-второй половине XVII в. в геологии ("луковичная" модель Н.Стеиона, 1958; Шафрановский, 1972), где он стал определяющим, благодаря внедрению актуалистического метода, уже в первой половине XIX в., прежде всего благодаря трудам сэра Ч. Лайелла (Ляйэлл, 1866) - старшего друга Ч. Дарвина (Катастрофы.., 1986). Во второй половине XVIII в. небулярная теория происхождения Солнечной системы И. Канта (1999) и П.С. де Лапласа (1982) вывела на исторический путь астрономию (Асмус, 1972; Идлис, 1974), а диалектика Г.В.Ф. Гегеля (1974, 1975, 1977) - философию (Миклин, Подольский, 1980). Но только дарвинизм открыл эру последовательной "эволюционизации" всех областей естествознания (Штерне, 1909-1910), завершившийся уже в наше время: 1) теориями нестационарной Вселенной (Фридман, 2001) и "Большого взрыва" (Зельдович, Новиков, 1975; Гинсбург, 1985; Зельдович, 1985; Новиков, 1988, 1990; Вайнберг, 2000; Хокинг, 2000; Хокинг, Пенроуз, 2000); 2) неравновесной термодинамикой (Гленсдорф, Пригожий, 1973; Николис, Пригожий, 1979, 1990; Пригожий, 1999, 2001, 2002), синергетикой (Шерринг-тон, 1969; Хакен, 1980, 1985) и теорией самоорганизации (Аптер, 1970; фон Нейман, Моргенштерн, 1970; фон Нейман, 1971; МизсЬ, 1980) навеянными в значительной мере биологическими проблемами (Винер, 1983); 3) эволюционной химией, явившейся естественным развитием химической кинетики (Руденко, 1964-1996), и 4) математической теорией катастроф, созданной Р. Томом (Арнольд, 1990) под впечатлением от лекций и бесед с К.Х. Уоддингтоном. Пророческими оказались слова Л. Больцмана, назвавшего XIX в. "веком Дарвина" (ВоИгтапп, 1897: 28; Полак, 1984: 498).
      Представляется тем более удивительным, что несмотря на огромную литературу по экологии вообще, которую Э. Геккель называл учением о борьбе за существование (Наеске1, 1866; Геккель, 1908; Мечников, 1960), а также частных работ по эволюционной экологии (напр.: Яблоков-Хнзорян, 1972; Valentine, 1973; Мэй, 1981; Пианка, 1981; Колчинский, 1990; Невесская, 1998, 1999), общая теория эволюции многовидовых сообществ до последнего времени отсутствовала. Создание такой теории наряду с общей теорией онтогенеза Н.В. Тимофеев-Ресовский (1996,2000) считал одной из двух самых актуальных проблем теоретической биологии предвидимого будущего. С.С. Шварц (1973, 1980) не видел даже путей к решению этой проблемы, а Р. Уиттекер (1980), Ю.И. Чернов (1984) и Б.М. Миркин (Миркин, 1985, 1986; Миркин и др., 2001) даже сомневались в применимости к сообществам представлений об историческом развитии (Розенберг, 1987; Жерихин, 1997).
      Но, похоже, "лёд тронулся". Начала теории эволюции многовидовых сообществ (филоценогенеза по терминологии В.Н. Сукачева, 1942) были заложены на нашей с вами  памяти, главным образом трудами сотрудников Палеонтологического института (ПИН) РАН. На этой ниве потрудились: В.А. Красилов (1969, 1987, 1992, 1997), В.В. Жерихин (1978, 1979, 1984, 1987, 1994, 1997; Жерихин, Раутиан, 1999), Н.С. Калугина (Калугина, 1974; Калугина, Жерихин, 1975,1980; Жерихин, Калугина, 1985), Б.Б. Родендорф (Родендорф, Жерихин, 1974), А.П. Расницын (Жерихин, Расницын, 1980; Расницын, 1987, 1988, 1989), А.Г. Пономаренко (1984, 1993), В.Ю. Дмитриев (Дмитриев, Жерихин, 1988; Поно-маренко, Дмитриев, 1993), А.С. Алексеев (Алексеев, 1989; Алексеев и др., 2001), Н.Н. Каландадзеи А.С. Раутиан (Каландадзе, Раутиан, 1983,1992,1993а,б, 1995а,б, 1998,2001; Ка1апс1ад2е, Каийап, 1995а,b; Каийап, 1997а,b, Раутиан, Жерихин, 1997), И.С. Барсков (Барсков и др., 1996), А.Г. Сенников (Раутиан, Сенников, 2001). В её разработке приняли участие также А.А. Вахрушев (Вахрушев, 1988; Вахрушев, Раутиан, 1992, 1993) из Московского педагогического университета, Я.И. Старобогатов из Зоологического института РАН (Старобогатов, 1984; Левченко, Старобогатов, 1986) и В.Ф. Левченко (1984, 1990, 1992, 1993) из Института эволюционной физиологии и биохимии РАН. А.А. Вахрушев (Вахрушев, 1988; Вахрушев, Раутиан, 1993), а также Е.А.Шварц, Д.В. Демин, Д.Г. Замолодчиков, М.В. Глазов (Шварц, Замолодчиков, 1991; Шварц, Демин, Замолодчиков, 1992; Шварц, Демин, Глазов, Замолодчиков, 1992) из Института географии РАН продемонстрировали применимость созданных концепций к рецентным сообществам.
      На протяжении 30 с лишним лет центральной фигурой, вокруг которой группировались остальные участники этой тематической (по терминологии Дж. Холтона, 1981) научно-исследовательской программы (по терминологии И. Лакатоса, 1995, 2001) был, несомненно, В.В. Жерихин (22.07.1945-21.12.2001), создавший ее первый концептуальный каркас (по выражению К. Поппера, 1983). Даже сейчас, когда Владимира Васильевича нет с нами, его место в стихийно сложившемся "невидимом коллективе" (по выражению Н.В. Тимофеева-Ресовского, 2000) исследователей законов эволюции сообществ никем не занято. Он по прежнему олицетворяет это направление исследований в нашей стране. Справедливо сказал А.С. Северцов на докторской защите Владимира Васильевича: "лиха беда начало", а что из этого получится - будет видно уже лет через пятьдесят". Благодаря работам Владимира Васильевича и его коллег, в решении одной из двух крупнейших проблем теоретической биологии, позарез необходимой человечеству эпохи прогрессивно разрастающегося антропогенно спровоцированного (по выражению В.В. Жерихина) экологического кризиса, российская наука оказалась на голову выше мирового уровня. Решение этой проблемы в значительной мере равносильно ответу на гамлетовский вопрос - "быть или не быть", - но применительно к человечеству (Горшков и др., 1990; Горшков, 1995; Воронцов, 1999а,б; Зверев, 1999), а не к отдельному лицу.
      В распоряжении людей нет никаких иных ресурсов, кроме природных. Даже такие специфические для человека ресурсы, как его собственное тело и умственные способности, являются продуктом истории биосферы и исправно воспроизводятся в ходе онтогенеза только при благоприятных физиологических, экологических и социальных условиях жизни. Последнее особенно ясно теперь, когда наши дети лишены элементарных условий для нормального развития (Раутиан, Жерихин, 1997).
      Вы держите сейчас в руках сборник теоретических работ В.В. Жерихина, посвященных главным образом разным аспектам теории эволюции многовидовых сообществ. Часть их них печатается впервые.
      Владимир Васильевич был несомненно одним из самых ярких русских биологов второй половины прошлого (XX) века. "Все мы родом из детства". Интерес к животным у детей обычно пробуждается очень рано, а у некоторых остаётся на всю жизнь. У Володи Жерихина интерес к зоологии пробудился ещё в дошкольном возрасте под впечатлением от чтения 5-томной "Жизни животных" по А. Брему, которую ему подарил отец. Володя рано начал читать, но не испытывал практической потребности в письме.
       Поэтому первые "конспекты" Брема он делал в виде рисунков. Читая описание насекомого, не изображённого в книге, он пытался его нарисовать.
      Видя непреходящий интерес сына, отец привел его в Зоологический музей МГУ. Это было в 1958 г., когда Володя учился в 5-м классе. Энтомологическим отделом музея в те годы заведовал А.Н. Желоховцев - специалист по систематике пилильщиков. Его облик сурового классического систематика запомнился всем, кто тогда работал в музее. Приходившие и приезжавшие работать в музей специалисты и любители, в том числе школьники и студенты, обращались главным образом к Е.М. Антоновой, в то время лаборантке отдела энтомологии. Именно Елена Михайловна впервые показала Володе Жерихину большие фондовые коллекции, объяснила, как с ними работают, познакомила со многими его будущими коллегами старшего поколения. Здесь от одного из регулярно приходящих в энтомологический отдел любителей (грешен, не помню его фамилии) Володя узнал, что самое большое на свете семейство - Curculionidae (жуки-долгоносики), а самое большое и трудное в таксономическом отношении из его подсемейств - Nanophiinae. Этот разговор определил узкую специальность Володи в области систематики жуков. Ныне этот аспект его работы продолжает в ПИНе В.Г. Грачёв (Gratchev, Zherikhin, 1995 и др.). В Зоомузее же Володя познакомился с Д.В. Панфиловым - специалистом по перепончато- и сетчатокрылым, которого он считал одним из своих учителей, особенно по части экологии и биоценологии. Часть тем их разговоров получила отражение в статьях Дмитрия Викторовича (1967, 1968) и в его популярной книжке "В мире насекомых" (1969).
      В 1959 г. Володя поступил в КЮБЗ - Кружок юных биологов зоопарка. Как это часто бывает, главную роль в кружке для него сыграли не регулярные занятия, а неформальное общение со сверстниками, старшими и младшими кюбзистами (позже, видимо, то же повторилось на кафедре энтомологии МГУ). Большую часть регулярных занятий вели старшие кружковцы, обычно уже ставшие студентами. Это стимулировало инициативу ребят и облегчало контакт между поколениями. По общему мнению, 50-е - начало 60-х гг., были эпохой интеллектуального расцвета КЮБЗа, не повторявшейся в столь яркой форме ни до, ни после этого. Энтомологическая команда была в то время, пожалуй, самой сильной в кружке. Вот самые яркие её представители: С.П. и А.П. Расницыны, А.Л. Мюльгаупт (Тихомирова), Г.М. Длусский, В.В. Жерихин и А.Г. Креславский.
      Постоянная среда дружеского общения в кружке и Зоомузее раскрыла одну из самых ярких черт характера Владимира Васильевича. Он безусловно относился к когорте самых замечательных говорунов нашего времени, таких как И.Л. Андронников, Ю.М. Лотман, П.П. Смолин, Н.Д. Нюберг, А.А. Любищев, Н.В. Тимофеев-Ресовский, А.А. Ляпунов, Р.Л. Берг, С.Э. Шноль, Н.Н. Воронцов, В.Н. Тихомиров, А.Г. Пономаренко, С.В. Мейен, С.В. Чебанов, К.Ю. Еськов. Различались их специальности, а потому обширность аудитории и известность. Но каждый в своем роде был или есть почти непревзойдённый говорун. Сильное влияние разговоров с Владимиром Васильевичем, причём отнюдь не только на биологические темы, испытал К.Ю. Еськов. А разговоры с А.Г. Пономаренко, С.В. Мейеном и С.В. Чебановым сильно повлияли на мировоззрение самого Владимира Васильевича. Общественную роль говорунов лучше всего охарактеризовал К. Маркс (теперь, я надеюсь, ссылки на него не выглядят одиозными) в афоризме: "Мысль человеческая материализуется в словах".
      Всю жизнь, сколько его помню, Володя говорил. Говорил охотно, доброжелательно, заинтересованно и терпеливо. Говорил с каждым желающим, а часто просто согласным общаться. С младшими и старшими, на биологические, географические, геологические, исторические, социальные, литературные, философские и почти любые другие темы. Говорил, не жалея ни сил, ни времени, самозабвенно, иной раз помногу часов подряд, случалось и с утра до вечера. Предпочитал собеседников слушателям.
       Как известно, наука - принципиально интерперсональное занятие. Поэтому неудивительно, что она начиналась с диалога, сперва устного, затем письменного. Любая передача опыта диалогична по своей сути. Занятия же наукой - это непрерывное самообучение, внутренний диалог и передача приобретённого опыта мысли и чувства. Не удивительно, что семинар стал не только важной формой обучения, но важнейшим аспектом научной работы (Капица, 1987). Каждая встреча с Владимиром Васильевичем - это по сути дела семинар, когда для двоих, а когда и для более широкой компании (например за чайным столом в лаборатории). Ты мог вынести на обсуждение этого "семинара" любую тему и узнать, что интересного со времени предыдущей встречи придумал, услышал или прочитал Владимир Васильевич.
      Очень много Володя впервые услышал с голоса и очень многое, о чем никогда не писал или писал мало, устно сообщал своим ученикам и любым желающим слушать. Например Владимир Васильевич не оставил нам обобщающих трудов по исторической зоогеографии. Но в результате болтовни (в хорошем смысле) с ним родились статьи К.Ю. Еськова (Еськов, 1984, 1994; Eskov, 1987, 1992, 1995, 2002; Eskov, Golovatch, 1986) на эти темы, которые произвели сильное впечатление, как в окружении Владимира Васильевича, так и за его пределами. Достаточно вспомнить Ю.И. Чернова, который "пробил" сборник с его первой большой статьёй (1984) на эту тему. В процессе слушания Владимир Васильевич получал "информацию к размышлению". В процессе говорения - оттачивал и формулировал мысли, свои и чужие, выстраивал концепции, а в конечном счёте - своё мировоззрение (Дойч, 2001), картину мира (по терминологии М. Планка, 1975), внутреннюю среду (инненвельт) своей мысли. Проекцию его мысли на внешний мир - интеллектуальный умвельт (по терминологии Я. Укскюлля: Uexkull, 1920, 1921; Кашкаров, 1929; Uexkull, Kriszat, 1934) - все общавшиеся с ним ощущали как мощную природную стихию. Про таких, как Владимир Васильевич, А. де Сент-Экзюпери сказал: "Единственная настоящая роскошь - это роскошь человеческого общения..." (цит. по: Мижо, 1965: 268).
      С детства Володя много читал, в том числе и беллетристику. Ему принадлежит историческая фраза: "Писателей надо читать полными собраниями сочинений". Сам немного писал стихи, а из его публицистики даже опубликовано кое-что (Жерихин, 1991). Не все писатели - болтуны, но всем, кто болтает, это помогает писать. Слову - форме изложения, - как в статьях, так и особенно в докладах и лекциях, - он неизменно уделял много внимания. Владимир Васильевич блестяще владел русским языком. Если бы он занялся беллетристикой, я думаю, получилось бы. Кстати, и эту не реализованную им возможность, в своем, конечно, роде, но не без влияния Владимира Васильевича, реализовал тот же К.Ю. Еськов (1999, 2001). Сам Владимир Васильевич вполне допускал возможность литературной карьеры, но о своих способностях по этой части имел не очень высокое мнение. С восхищением и завистью вспоминал неологизмы, изобретённые А.П. Расницыным (кои я не смею привести, ибо бумага не выдержит).
      Устная речь для Владимира Васильевича была главной формой его самовыражения. Недаром в текстах его статей постоянно обнаруживаешь элементы разговорного языка. Видно, что все они сперва были многократно проговорены и лишь затем записаны. На самом деле он "писал как говорил", но его хорошо поставленный голос и чеканный слог создавали у слушателя противоположное впечатление: что он "говорил как писал".
      В своей речи и на письме Владимир Васильевич стремился к образности, но не в ущерб точности. Больше ценил ясность и точность образа (что важнее в разговоре), чем точность дефиниции (что по-настоящему достижимо только на письме). Часто это противоречие разрешалось двойным проговором: сперва создавался образ, затем следовало более формальное предложение. Подобно Ч. Дарвину, ему был свойствен гипотетико-дедуктивный образ мысли: выдвижение гипотезы с последующей проверкой   справедливости логически (дедуктивно) вытекающих их неё следствий (Рузавин, 1983). Это типичный ход рассуждений человека, мыслящего историческими категориями, объект исследования которого недоступен непосредственному наблюдению, экспериментальному вмешательству и является предметом ретроспективного анализа. Но, подобно тому же Дарвину (Чайковский, 1982, 1983; Галл, 1993), он не был знаком с формальным описанием этого методологического приёма в пору формирования его ума и характера. С сочинениями К. Поппера (1983), негативно относившегося к марксизму, наше поколение русских натуралистов познакомилось лишь в зрелом возрасте. Поэтому представление результатов в печати у Владимира Васильевича часто носило индуктивную форму, вопреки фактической последовательности событий его жизни. Например, в своей первой статье с Б.Б. Родендорфом в "Природе" (1974) о биоценотической регуляции филогенеза он пишет так, будто его модель была создана для объяснения данных, полученных таймырскими экспедициями 1971-1973 гг. Хотя в действительности, как он сам говорил, эти экспедиции были снаряжены для проверки уже складывавшихся в то время представлений.
      Истина, как известно, изящна своей простотой (де Сент-Экзюпери, цит. по: Мижо, 1965; Гейзенберг, 1989). Для Владимира Васильевича эвристическое значение яркой метафоры, остроумного афоризма и вообще эстетического критерия истины были настолько важны, что иной раз даже подводили его. Например, блестящие с поэтической точки зрения метафоры Дж. Лавлока (2000) о Гее - "Земле как живой планете" (Lovelock, 1982), ее биографии (Lovelock, 1988), геофизиологии (Lovelock, 1986, 1987) и даже планетарной медицине (Lovelock, 1991), как и многих (Казанский, 2000), настолько завораживали его, что даже и гораздо более глубокая и предложенная на 40 лет раньше идея В.И. Вернадского (2001) о биокосных (не живых, но и не мертвых) системах, вне которых даже собственно биотический круговорот вещества невозможен, не могла его окончательно убедить в естественнонаучной бесплодности метафор Дж. Лавлока. Сам же Владимир Васильевич полагал, что доказательством идеи "живой Земли" может быть подтверждение гипотезы Н.В. Белова о возможном влиянии энергонасыщенного биогенного вещества биосферы (геохимических аккумуляторов) на тектоническую активность Земли (Белов, Лебедев, 1957).
      Владимир Васильевич обладал удивительным чувством такта, что, может быть, важнее всего для конструктивного диалога. Именно это он особенно любил и к этому стремился. Очень редкое сочетание: глубокие убеждения и способность слышать аргументы противоречащего им собеседника. Некоторые идеи он ловил налёту, но некоторые осваивал годами. Сбить с толку Владимира Васильевича было очень непросто, даже в тех случаях, когда он в конце концов соглашался с вами. Но согласившись, превращался в пропагандиста новой идеи, причем отстаивал её не менее горячо, чем свою собственную.
      Отец Владимира Васильевича - Василий Николаевич - преподавал математику в Землеустроительном институте (ныне Государственный университет по землеустройству) и в школе. Судя по отзывам, талантливо преподавал. Может быть от него Володино чувство такта?..
      Все эти качества особенно ярко проявились у Владимира Васильевича позже, во время чтения лекций по эволюционной биоценологии на кафедре теории эволюции и дарвинизма Биологического факультета и кафедре палеонтологии Геологического факультета МГУ, а также на кафедре системной экологии Пущинского университета. Но первый педагогический опыт был у него на старших курсах университета, когда он подрабатывал экскурсоводом в Зоомузее МГУ. Преподавал он с удовольствием, не жалел на это ни сил, ни времени. Даже включил педагогику в сферу своих интересов, наряду с эволюционной биоценологией и палеобиоценологией неморских сообществ, систематикой современных и ископаемых насекомых (особенно жуков-долгоносиков Палеарктики и Ори      ентальной области), тафономией, ископаемыми смолами (янтарями и ретинитами), методологией науки (Кто.., 1997: 165; Дмитров и др., 2000: 44) и ихнологией.
      Достоинства заправского болтуна начали у него формироваться ещё в кружке. Студентом университета он уже болтал вполне профессионально, но квалификация непрерывно росла всю жизнь. Круг его собеседников - коллег, знакомых и учеников - постоянно расширялся. ("Настоящая дружба созревает медленно" (Мижо, 1965: 66). Настоящих друзей никогда не бывает много, а с годами они начинают уходить...). Достаточно взглянуть на перечень благодарностей в автореферате его докторской диссертации (Жерихин, 1997), - а ведь это далеко не полный список его постоянных собеседников. У него были противники, но, похоже, не было врагов. И он уж точно ни в ком врага не видел. Зло помнил, но зла ни на кого не держал. По словам А.П. Расницына, в молодости его самооценка была очень высокой. Мне казалось, что это было проявление энтузиазма. Впрочем, по молодости лет я мог и ошибаться. Позже он оценивал свои способности как очень средние (что не мудрено в столь блестящем окружении), но говорил об этом редко. "Самоедством" не отличался, по крайней мере вслух. Как всякий русский больше ценил волю в принятии решений, чем свободу: легко связывал себя обязательствами перед коллегами, друзьями и родственниками. Одалживался легко, но только перед близкими. Свою же мудрость и душевное богатство (никакого другого богатства, кроме семьи и детей, не имел и не стремился к нему) раздаривал без счёта всем желающим. В человеке ценил независимость и оригинальность суждений больше образованности, а искренность - больше умудрённости.
      Иными словами, будущий успех концепций, созданных Владимиром Васильевичем, во многом был обусловлен его человеческими достоинствами: общительностью, доброжелательностью, открытостью, доступностью и главное - говорливостью, которая стала для него образом жизни.
      В кружке Володя встретил ещё двух своих учителей, которые по возрасту годились ему в старшие товарищи и были его самыми близкими друзьями. Это Александр Павлович Расницын, один из крупнейших русских энтомологов, ведущий в нашем отечестве, да и в мире, специалист по систематике и филогении перепончатокрылых, редкий для России знаток гриллоновых и ряда древнейших экзотических групп насекомых (Кто.., 1997: 405; Дмитров и др., 2000: 82), главный автор новой системы насекомых вообще (Расницын и др., 1980; Расницын, 1984а) и автор системы перепончатокрылых (Расницын, 1980, Rasnitsyn, 1988) в частности, построенных с широким привлечением палеонтологических данных. Им же написаны труды по теории эволюции организмов (в частности, он выдвинул принцип усиления мощности регулятора и принцип адаптивного компромисса: Расницын, 1966, 1971, 19726, 19846, 1986, 1987, 1988а) и сообществ (в частности, он выдвинул принцип смены и классификацию фаз экологического кризиса: Расницын, 19886, 1989), теории биологической систематики (Расницын, 1975, 1983), методологии и философии науки (прежде всего метод презумпций: Расницын, 1988в; Расницын, Длусский, 1988). Владимир Васильевич встретился с ним ещё будучи школьником в Зоомузее и КЮБЗе, а после университета всю жизнь проработал вместе с ним в лаборатории членистоногих ПИНа, которой А.П. Расницын заведовал с 1979 г. Владимир Васильевич принял от него лабораторию в 1996 г. а затем Александру Павловичу, увы, пришлось принимать её обратно в конце декабря 2001 г.
      В кружке, ещё будучи школьником, Володя встретил и своего первого начальника полевого отряда и главного учителя в полевых делах. Это был брат АЛ. - СП. Расницын. Он поныне работает в Институте медицинской паразитологии и тропической медицины РАМН и занимается комарами, мошками и т. п. прелестью в аспектах динамики численности, популяционной экологии, биоценологии, медицинской зоологии и разведения для экспериментальных целей (Кто.., 1997: 405). Круг его интересов, кроме  опрофессиональных, чрезвычайно широк, от экологии и биоценологии, систематики и общей биологии до методологии науки, истории, социологии и много другого. Полевая жизнь, как известно, очень располагает к вечерним разговорам, которые произвели неизгладимое впечатление на юношу, умеющего слушать и склонного спрашивать После общего поля им, как водится, всегда было приятно и интересно болтать друг с другом и в Москве. А интересные темы всегда находились у обоих.
      Этот первый полевой опыт Владимир Васильевич очень ценил. В дальнейшей жизни он ему очень пригодился, особенно когда ему пришлось самому командовать палеоэн-томологическими отрядами. Все, кто с ним работали в поле, а среди них были весьма опытные, "видавшие виды", полевики (А.П. Расницын, Е.В. Шнитникова, И.Д. Сукачева А.Г. Пономаренко, Н.Д. Синиченкова, Ю.А. Попов, Т.Н. Иванова, Н.Н. Каландадзе и мн.др.) в один голос говорили, что лучшего начальника им видеть не приходилось. Я дважды был в поле под его началом и согласен с этой оценкой. Только те, кто видали разных начальников, знают, как много в поле зависит от начальника. Говорят, что в отрядах под началом А.П. Расницына и А.Г. Пономаренко он тоже был очень хорош.
      Вот запомнившиеся мне уроки полевой жизни, которые преподал мне Владимир Васильевич, когда мы вместе с ним и Н.Д. Синиченковой работали на местонахождении "Семен" в Читинской области. Вероятно, многие были унаследованы от Сергея Павловича.
      1. Начальник отвечает за всё, но вовсе не должен лично участвовать во всех делах. Не для того ему даден отряд, чтобы он всё делал сам.
      2. Повариха (если она есть) - второй человек в отряде после начальника. От её работы климат в отряде порой зависит больше, чем от начальника, особенно в пути, а производительность труда - не меньше.
      3. Стоит прислушиваться к "гласу народа" (особенно если он опытен), но никогда не следует перекладывать на него ответственность за принятые решения.
      4. Отряд едет в поле, чтобы начальник мог выполнить возложенную на него (обычно им самим) задачу. Забота о сотрудниках должна преследовать эту главную цель, но не затмевать её. Это заповедь особенно важна для мягкого человека, каким несомненно был Владимир Васильевич. Он явно с трудом заставлял себя следовать этой, равно как и первой заповедям.
      5. Любая инициатива низов на пользу общего дела должна поощряться. Но, как известно, "инициатива наказуется": напросился - вперёд...
      6. Никогда не бывает так, чтобы каждый из участников был одинаково хорош на всех видах работ. Поэтому полезно разделение труда, тем более, что обычно люди с удовольствием делают то, что умеют. Самые приятные и самые неприятные работы народ должен делать в очередь. Владимир Васильевич всегда старался не делать для себя исключения, и, я думаю, иной раз зря. Особенно трудно начальнику ставить себя в особое
положение, но именно его выделенная роль часто особенно важна для успеха дела.
      7. Как известно, в каждой деревне есть свой дурак. Если его нет, то его "назначают". Отряд - та же маленькая деревня, в которой иной раз возникает тенденция искать "дурака". Подтрунивать друг над другом - милое и благородное дело, но делать из человека штатного козла отпущения - гнусно.
      8. Начальник может подтрунивать над народом, когда и если (по выражению А.К. Агаджаняна, тоже КЮБЗиста, ныне заведующего лабораторией млекопитающих в ПИНе) народ подтрунивает над ним.
      9. Часто (но далеко не всегда) проще человеку дать ошибиться, чем сразу осаживать его.
      10. Чаще всего работа палеоэнтомологического отряда - сиди на обнажении, колоти породу, пока светло, и отбирай остатки насекомых. Народ часто рвётся погу лять, посмотреть окрестности. Если это не предусмотрено планом работы, для этого существует дождливый день, когда на обнажении работать невозможно. Кто в самом деле хочет "расширять ландшафтное мировоззрение", пойдёт и под дождем. Но начальник при этом "должен быть впереди на лихом коне".
      11. Если человек старается, надо это иногда замечать, даже если у него не очень получается.
      Как видно из предыдущего, главные черты ума, характера и будущих профессиональных занятий Володи начали формироваться еще в школьные годы. Тогда же завязались дружеские связи с друзьями и многими будущими сотрудниками и коллегами. В университет он пришел в 1962 г. уже сложившимся в существенных чертах человеком. Учился, понятно, на кафедре энтомологии. Заведовал кафедрой в те годы проф. Е.С. Смирнов. О пользе неформальных бесед с ним и стихийных семинаров у него в кабинете Володя и окончившие кафедру раньше него Ю.А. Попов, А.П. Расницын и А.Г. Пономаренко часто поминали. О самой же кафедре, преподавателях, читавшихся курсах говорили мало. Никого из них Володя не называл своими Учителями (с большой буквы).
      После окончания университета в 1967 г. Володя распределился в лабораторию членистоногих ПИНа, где и прошла вся его трудовая жизнь. Это была единственная в то время профессиональная палеоэнтомологическая лаборатория мира, владевшая самыми большими коллекционными сборами (Родендорф, 1957, 1961; Родендорф и др., 1962; Расницын, 1990). При непосредственном участии Владимира Васильевича ей предстояло стать самой сильной лабораторией ПИНа - самого сильного института Отделения общей биологии АИ СССР (ныне РАН). Всё это, конечно, было подготовлено предыдущим поколением сотрудников (О.М. Мартынова, Н.И. Новожилов, Н.Н. Крамаренко, А.Г. Шаров) под руководством А.В. Мартынова (1930-1938) и Б.Б. Родендорфа (1937-1977) при постоянной помощи жены последнего - О.А. Черновой, работавшей на кафедре энтомологии МГУ и присматривавшей для лаборатории подающих надежды студентов. Не удивительно при этом, что для большинства молодых в то время сотрудников (И.Д. Сукачева, Ю.А. Попов, А.Г. Пономаренко, Л.Н. Притыкина, А.П. Расницын, Л.М. Мельникова, Н.С. Калугина), в том числе и для Володи, Борис Борисович был не только завлабом, но и Учителем. Для китайского перевода "Исторического развития двукрылых насекомых" (1964) Владимир Васильевич транслитерировал фамилию автора - Б.Б. Родендорфа. Получилось "Лоденфу", что по-китайски означает "Светильник разума в собраньи мудрецов". Специально он, конечно, не подгонял, но был очень горд, что так вышло.
      За время работы в ПИНе Владимир Васильевич участвовал во множестве экспедиций, главным образом на мезозойские местонахождения, но не только. Он побывал на Таймыре (Хатанга и Агапа), в Забайкалье (Витим и Читинская область), в Якутии, Приохотье (Улья, Амка и Хетана), на Сахалине, в Приморье, на Урале, в Монголии, на Украине и многих других местах. В сущности, его представления о меловых фаунах насекомых СССР сложились на ископаемых, собранных в значительной мере полевыми экспедиционными отрядами, которые он сам же и возглавлял.
      С палеоэнтомологической выставкой он побывал в Австралии и Тасмании. На конференции и для работы с коллекциями ездил в Варшаву, Краков, Страсбург, Франк-фурт-на-Майне, Париж.
      Не менее широк был и спектр его научных интересов. Всю жизнь он то более, то менее активно занимался систематикой современных и ископаемых насекомых (Жерихин, 1985; Zherikhin, 2002b,с), особенно жуков-долгоносиков Палеарктики и Ориентальной области (Жерихин, 1971, 1974, 1984, 1986; Жерихин, Егоров, 1986; Zherikhin, 1992; Gratchev, Zherikhin, 1995). Кроме участия в составлении соответствующих разделов в определителях, Владимир Васильевич вместе со своим учеником В.Г. Грачёвым впервые широко использовал данные по морфологии (особенно жилкованию) задних крыльев для систематики долгоносиков. Во время многочисленных палеоэнтомологических экспедиций Владимир Васильевич неустанно собирал современных насекомых и по словам Е.М. Антоновой, стал одним из главных поставщиков свежих сборов в энтомологическую коллекцию Зоомузея МГУ. Определил при участии А.П. Распицына до уровня семейства все до того не определённые ископаемые остатки насекомых мелового и палеогенового возраста из коллекции ПИН.
      Занимаясь инклюзными насекомыми из разновозрастных ископаемых смол (янтари и ретиниты - первая порученная ему палеонтологическая тема и любовь на всю жизнь), он стал одним из ведущих специалистов по месторождениям ископаемых смол в нашем обширном Отечестве. Консультировал Музей янтаря в Калининграде. Занятия смолами положили начало двум фактически вновь созданным научным областям. Находки в балтийском, таймырском и сахалинском янтарях и ретинитах дали множество поводов для пересмотра многих сложившихся представлений в области исторической зоогеографии насекомых (Жерихин, 1970, 1971; Жерихин, Сукачева, 1973; Жерихин, Назаров, 1990). Главный вывод - палеонтологически не подтвержденные реконструкции в области истории ареалов отдельных таксонов и даже целых фаун, как правило, приводят к ошибочным результатам (Жерихин, 1970) - был развит К.Ю. Еськовым (Еськов, 1984, 1994; Eskov, 1987, 1992, 1995, 2002; Eskov, Golovatch, 1986), который, как отмечалось, продолжил этот род занятий Владимира Васильевича.
      С палеонтологической точки зрения инклюзные янтари - это прежде всего особая форма сохранности. В области тафономии местонахождений насекомых до Владимира Васильевича существовали лишь разрозненные наблюдения и заметки. Первая попытка синтезировать имеющиеся в этой области знания была предпринята в "Историческом развитии класса насекомых" (Жерихин, 1980). Коренным образом переработанная и значительно расширенная версия этой главы для "History Insects" (Zherikhin, 2002а) оказалась последним крупным сочинением, завершённым Владимиром Васильевичем уже в 2001 г. Но до этого и в промежутке он неоднократно возвращался к этой теме (Жерихин, Сукачева, 1973, 1989, 1992; Жерихин, 1978а, 1985).
      Большая часть местонахождений ископаемых насекомых приурочена к озёрным отложениям. Не удивительно, что при этом интерес к тафономии перерос в интерес к озёрам и озёрным фациям (Sinitshenkova, Zherikhin, 2002). Одним из результатов оказалось описание нового "вымершего" (не известного ныне) гипотрофного типа озёр (Калугина, Жерихин, 1975; Жерихин, Калугина, 1985; Жерихин, 1986, 1987; Sinitshenkova, Zhirikhin, 1997; Sinitshenkova, 2002).
      Занятия тафономией и палеоэкологией породили интерес к ихнологии, причем не только насекомых (Zherikhin, 2002d). В 2001 г. на 2-м Палеоэнтомологическом конгрессе в Кракове Владимир Васильевич произнёс доклад, в котором существенным образом усовершенствовал систему следов всех организмов. Доклад должен быть опубликован в 2002 г. в "Трудах" конгресса.
      Одним из крупнейших достижений ПИНовских палеоэнтомологов было введение насекомых в круг важнейших ископаемых, используемых для расчленения, корреляции и фациальной диагностики континентальных отложений (Родендорф, 1957, 1961; "Родендорф и др., 1962; Belyaeva et al., 2002). Владимир Васильевич остался в нашей памяти прежде всего биологом, но оставил заметный след и в биостратиграфии (Жерихин, 1984, 1986а,б, 1987; Жерихин, Сукачева, 1990, 1992).
      Владимир Васильевич проявлял глубокий и непреходящий интерес к теории эволюции организмов, хотя и мало писал об этом. В частности, он первым не только оценил экспериментальные работы Г.Х. Шапошникова (1959, 1961, 1965, 1966, 1974, 1978), но заподозрил, что их интерпретация требует внести коррективы в наши представления о роли движущей формы отбора. Об этих работах и своих подозрениях он в 1966 г. сделал доклад на заседании межсекционного семинара по эволюции Московского общества испытателей природы (МОИП). В то время формально руководил этим семинаром А.В. Ябло-ков, но заправляли всем А.П. Расницын и А.Г. Пономаренко. Единственный след в печати о сообщении Владимира Васильевича остался в виде нескольких строчек реферата доклада (Деятельность.., 1967), которые были написаны Александром Павловичем. Через 21 год некоторые идеи этого доклада получили развитие в главах, написанных М.А. Шишкиным и мной для второго тома "Современной палеонтологии" (1988).
      Интерес Владимира Васильевича к социальной функции и философии науки в той или иной форме отражён во многих его работах и ещё большем числе устных сообщений на конференциях и семинарах. Но самая яркая его статья на эту тему - "Искажение мира" - была опубликована журнале "Нева" в 1991 г. Здесь же больше, чем в других публикациях, заметно его литературное дарование и активная гражданская позиция. Последняя во многом была воспитана на КЮБЗовском самоуправлении и "хрущевской оттепели". Особенно ярко она проявилась в начале "перестройки", когда он регулярно участвовал в демонстрациях демократов с плакатами на животе и на спине (один мне запомнился: "Горбатый Союз могила исправит") и его не раз можно было видеть за этим занятием в сводках телевизионных новостей. До конца своей жизни он считал себя "гайдаровцем", хотя ни в каких партиях, конечно, никогда не состоял.
      Занятия Владимира Васильевича теорией эволюции многовидовых сообществ, оказавшейся главной темой его жизни, начались в рамках обширного проекта "Развитие и смена флоры и фауны на рубеже мезозоя и кайнозоя" (Развитие.., 1977,1978,1980,1981а,б), в которой участвовали почти все лаборатории ПИНа (Шиманский, Соловьев, 1982). В конечном счёте его исследование оказалось самым запомнившимся результатом всего проекта. Общая часть работы нашла отражение в книге "Развитие и смена меловых и кайнозойских фаунистических комплексов (трахейные и хелицеровые)" (1978), а специальная, посвященная главным образом меловой и палеогеновой истории отдельных отрядов насекомых, - в обширном (57 с.) разделе коллективной монографии (1980). По этим публикациям (к которым был добавлен лишь автореферат) в 1980 г. Владимир Васильевич защитил кандидатскую диссертацию. Обе они, первая в 1981 г., а вторая в 1985 г., были удостоены, соответственно, диплома и премии МОИП.
      Поскольку речь шла об очень крупном (по общему убеждению) рубеже между мезозоем и кайнозоем, он счёл возможным ограничиться группой семейства. Этот шаг, кроме того, был вынужденным. Задача дать даже семейственные дефиниции всем ранее не определённым, но определимым сборам меловых и палеогеновых насекомых из коллекции ПИНа, а также по возможности проверить определения из литературы, обычно составленные слабо подготовленными для такой работы людьми (напомним, что единственная профессиональная палеоэнтомологическая лаборатория была у нас), - уже казалась совершенно неподъёмной, но, как отмечалось, была выполнена Владимиром Васильевичем при участии А.П. Расницына. Опуститься на родовой уровень, сохраняя критическое отношение к определениям, даже вместе с А.П. Расницыным не смог бы никто из смертных. Даже в компьютерную эру американцы (Labandeira, Sepkosky, 1993) использовали некритически составленный по неполным литературным данным семейственный список ископаемых насекомых (ревизованный список лаборатории членистоногих ПИНа оказался гораздо полнее) и высших растений. На такой ненадёжной базе ни ПИНовские палеоэнтомологи, ни палеоботаники из Геологического института (ГИН) РАН не рисковали строить обобщения. А, может быть, зря?.. Даже на таком, казалось бы ненадёжном, материале американцы получили, в общем, осмысленную картину. Теперь часть их картинок, особенно ботанических (за неимением лучшего) я использую в университете на лекциях по теории эволюции сообществ.
            На уровне семейств фауны миоцена и олигоцена выглядят практически современными (Алексеев и др., 2001), отличаясь лишь отсутствием в ископаемом состоянии малочисленных и узкоареальных групп, которые Владимир Васильевич называл "практически вымершими" (Жерихин, 1978). Даже у наземных позвоночных с их гораздо более высоким темпом образования таксонов высокого ранга (Расницын, 1987) происхождение последних двух семейств (Arvecolidae и Hominidae) относится к миоцену (Раутиан, Сенников, 2001). Двигаясь от этих фаун вглубь времен, к меловым, Владимир Васильевич ожидал увидеть постепенную архаизацию облика фаун по мере их удревнения. Как нас учили в школе и в университете: эволюция идёт постепенно, без резких пароксизмов. Всё же прочее, как полагал ещё Ч. Дарвин (1939), - от неполноты палеонтологической летописи. Поэтому Жерихина не особенно удивило отсутствие резкой перемены семейственного состава фауны насекомых на границе мела и палеоцена. Удивительным скорее казался низкий темп архаизации: фауна позднего мела на уровне семейств имела уже в значительной мере кайнозойской облик. Другой бы давно остановился: велено тебе мел-палеогеновый рубеж изучать, и хорош. Как учил отец Петрушу Гринёва: "...на службу не напрашивайся; от службы не отговаривайся" (Пушкин, 1995: 282).
      Но наш пострел, понятно, полез глубже. Служил-то он "Богу, царю и Отечеству", а не только дирекции института, причём что именно считать достойной службой - назначал себе сам. А кто, в самом деле, лучше его знал, чего от него самого можно пожелать?
      И "чудо" свершилось. Когда он мысленно пересек границу позднего и раннего мела, что-то "щёлкнуло" и ещё довольно "кайнозоистая" по облику фауна позднего мела к неокому стала почти юрской. Резкая перемена за геологически короткое время озадачивала. Прямо кризис какой-то у них случился... Но фауна- это, как известно, список таксонов, населяющих определённое пространство (в пределе - Земной шар) (Чернов, 1984), а для палеонтолога - ещё и на определённом интервале геологического времени (в пределе - всей истории жизни на Земле) (Каландадзе, Раутиан, 1983). Какой кризис может быть у списка таксонов? Он, по терминологии Ю.А. Урманцева (1978, 1988а,б), представляет собой систему объектов (а именно таксонов) общего рода, связанных между собой лишь отношениями отличия и сходства. Такого рода системы в общем случае представляют собой множества, лишённые актуальной (физически осмысленной) связи между элементами. Члены каждого такого множества объединены на основании определённого сходства, полагаемого существенным (Раутиан, 2001а,б). Следовательно, устойчивость такой системы аддитивна (суммативна), т. е. сводится к устойчивости её независимых отдельно взятых элементов - таксонов. Если вспомнить афоризм Р.Л. Берг (1993: 207): "Живое только в меру устойчивости является живым", то станет ясно, что биота состоит из живых существ, но, как таковая, живой не является.
      Другое дело, что изменение фаунистического списка может отражать что-то произошедшее в той или иной природной объект-системе (по терминологии того же Ю. А.Урманцева, 1978, 1988а,б), элементы которой имеют актуальные связи и противостоят нарушающим воздействиям как неаддитивное (интегративное) целое, подчиняющееся известному принципу: "целое больше своих частей" (Блауберг, Юдин, 1983: 768). Следовательно, задача сводилась к тому, чтобы обнаружить эту объект-систему, стоявшую в середине мела за фауной как списком - системой объектов общего рода.
      Каждый естествоиспытатель знает зуд от желания увидеть в природе то, что получил на кончике пера. Очень хотелось увидеть, как фауна, "щёлкая", меняется вверх по разрезу мела, тем более что изученность насекомых середины мела оставляла (а во многом и теперь ещё оставляет) желать много лучшего. Самую совершенную выборку по обилию, полноте таксономического разнообразия и сохранности остатков дают любимые ископаемые смолы. Смолы (ретиниты) подходящего возраста - самого конца раннего (альб) - начала позднего (сеноман, конец коньяка - начало сантона) мела - были известны с Таймыра на реках Хатанге и Агапе. Восемь местонахождений этого района были отработаны полевыми отрядами ПИНа под начальством Владимира Васильевича в сезоны 1971-1973 гг. Они дали в общей сложности около 4000 инклюзов с насекомыми и подтвердили предположение о пороговом характере смены фаун у насекомых в середине мела (Расницын, 1972; Жерихин, Сукачева, 1973; Родендорф, Жерихин, 1974).
      В середине 80-х - начале 90-х гг. Владимир Васильевич (в том числе в результате разговоров с В.И. Жегалло) хотел поставить аналогичные полевые исследования в Приохотье, Приморье и Забайкалье. В каждой из этих ограниченных областей, судя по предварительным геологическим, палеоботаническим и палеэнтомологическим данным, он рассчитывал проследить в разрезе срединномеловую смену фауны насекомых. Именно такой путь аргументации выглядел бы самым естественным для геологического и палеонтологического образа мысли. В Приохотье (сезоны 1985 и 1986 гг.), увы, не получилась последовательность фаун: обнажения по реке Улье дали богатую фауну (Громов и др., 1993), а стратиграфически более высокие обнажения по рекам Амке и Хетане, где ранее Е.Л. Лебедевым была собрана хорошая флора, несмотря на все усилия, не дали почти ничего, кроме домиков ручейников. Два других проекта захлебнулись из-за несвоевременного поступления денег по грантам РФФИ на полевые работы.
      Но что могло случиться с насекомыми на рубеже раннего и позднего мела? Чего, вопреки ожиданиям, не случилось (по крайней мере в такой резкой форме) на рубеже мезозоя и кайнозоя? - Давно было известно, что в середине мела произошла последняя из крупнейших флористических смен. Этому событию соответствуют понятия мезофит и кайнофит, рубеж между которыми приходится на границу раннего и позднего мела (альб-сеноман). В это время начинается стремительный рост общего таксономического разнообразия флоры за счёт цветковых растений, сопровождавшийся сменой мезофитных голосеменных кайнофитными хвойными. Процесс окончательного вытеснения флоры мезофита флорой кайнофита растянулся практически на весь поздний мел, что и позволило В.А. Красилову писать о совпадении нижних границ кайнозоя и кайнофита (1972) и о связи вымирания динозавров со сменой флоры (1979). Однако перелом несомненно произошёл посередине мела (Самылина, 1962, 1963а,б, 1974, 1988; Вахрамеев, Котова, 1977; Мейен, 1986; Вахрамеев, 1988, 1989, 1990; Labandeira, Sepkosky, 1993).
      Любой нормальный человек сразу же "засел бы за диссертацию". В самом деле, соискатель обнаружил последнюю в геологической истории великую смену энтомофаун (сравнимая или, возможно, даже более крупная смена была лишь на рубеже карбона и перми: Жерихин, 1992; Zherikhin, 2002е). Теснейшая, причём обычно высокоспецифическая связь, выражающаяся в "фитофилии" насекомых и энтомофилии растений, не вызывает сомнений. Эта связь только усилилась за счёт антофилии насекомых с возрастанием роли цветковых растений в позднемеловых кайнофитных флорах. Следовательно, соискатель даже обнаружил ближайшую причину смены энтомофауны: она вызвана сменой растительности. Никакому нормальному члену учёного совета не пришло бы в голову требовать от палеоэнтомолога, чтобы он ответил на вопрос о причинах смены флор. На то палеоботаники есть. Но не таков был Владимир Васильевич. Его волновала глубинная природа произошедшего кризиса.
      Палеонтология знает немало более или менее резких фаунистических смен, особенно на рубежах геологических периодов (Соколов, 1974; Шиманский, Соловьев, 1978; Шиманский, 1987). Именно они в свое время легли в основу теории катастроф Кювье (1937). Она рухнула под давлением униформитарианской модели эволюции земной коры Ч. Лайелла (Ляйэлл, 1866). Однако отдельные её положения были реанимированы в модернизированной форме: в учении о мутациях В. фон Ваагена (Waagen, 1869), развитого Э. Зюссом (Suess, 1909) в его учении о "перечеканке" форм (Берг, 1977); учении И. Вальтера (1911) об анастрофах; учениях В.М. Девиса (1962) о циклическом изменении поверхностей выравнивания (Костенко, 1999), Г.Э. Ога (1932) о седиментационных и Г. Штилле (1964) - об орогенетических циклах (Шатский, 1937; Хайн, Рябухин, 1997). Уже в наше время были сформулированы: принцип перемежающегося (прерывистого) равновесия (Eldredge, Gould, 1972; Gould, Eldredge, 1977, 1993; Gould, 1980, 1982; Benton, 1987/88; Kellogg, 1988; Татаринов, 1987; Раутиан, 1988) и его аналог для сообществ (Раутиан, Жерихин, 1997), выражающиеся в циклическом чередовании длительных периодов номизмогенеза (по терминологии О. Валлизера, 1984; Walliser, 1986) и кратких (в геологическом масштабе времени) биотических кризисов (Алексеев, 1989; Алексеев и др., 2001). Эти достижения даже породили иллюзию, что неполнота геологической и палеонтологической летописи в существенных чертах преодолена (Ивановский, 1976; Соколов, 1976) и что в исторических реконструкциях можно обойтись без презумпции (по выражению А.П. Расницына: Расницын, 1988; Расницын, Длусский, 1988) актуализма (Мейен, 1989) и её необходимого атрибута (Берг, 1993; Раутиан, Жерихин, 1997) - той или иной степени градуализма (Катастрофы.., 1986).
      Можно искать ближайшую причину каждой смены биот, но если они повторяются на протяжении геологической летописи (Соколов, 1976; Малиновский, 1993), должна быть и общая причина известной прерывистости. В пользу этого свидетельствует наличие общей симптоматики даже для разнохарактерных кризисов (таких, например, как кризис биоценозов суши в середине мела и экологический кризис в сообществе наземных тетрапод ранней-средней юры: Каландадзе, Раутиан, 1983, 1993; Вахрушев, Раутиан, 1993; Левченко, 1993; Барсков и др., 1996; Раутиан, Жерихин, 1997). Тем не менее, каждый из повторяющихся биотических кризисов индивидуален по своим последствиям для биосферы (Жерихин, 1978, 1979, 1987; Соловьев, Шиманский, 1978; Татаринов, 1987; Шиманский, 1987). Это и не удивительно, ведь жизнь эволюирует, и каждый следующий кризис происходит в иной биоте, чем предыдущий.
      Кажется, А.Г. Пономаренко (старший товарищ Владимира Васильевича по лаборатории, с которым он тоже проработал всю жизнь) первым подал здравую мысль об общей природе прерывистости. Принцип порогового реагирования - обобщение физиологического закона "всё или ничего" (Биологический.., 1986:108), сформулированное У.Р. Эш-би (1959, 1962). Оно гласит: переход системы из одного устойчивого состояния в другое сопровождается пороговым (скачкообразным) эффектом, вызванным понижением её устойчивости в момент перехода. Его краткое афористическое определение - "дискретность есть выражение устойчивости" - Р.Л. Берг давала в своих лекциях по теории эволюции в Новосибирском университете. Именно такой реакции надлежит ожидать от объект-системы, наделённой свойствами целостности и неаддитивности свойств слагающих её членов, вследствие наличия кооперативных (синэргетических по терминологии Ч. Шеррингтона, 1969) взаимодействий между ними (Хакен, 1980, 1985).
      Какая же реальная объект-система могла стоять за биотой? - Ясно какая: это биоценоз (в пределе - Геомерида, высший биоценоз по выражению В.Н. Беклемишева, 1970). В самом деле, как только выяснилось, что участниками кризиса в середине мела были растения и насекомые, естественно было в нём видеть событие биоценоти-ческой природы. Биота описывает лишь один его аспект - таксономический состав, но не синэкологические (ценотические) связи между членами сообщества. Смена одного устойчивого биоценоза другим, тоже устойчивым, должна сопровождаться пороговым изменением не только структуры биоценоза, но и состава его биоты. Что, по-видимому, и наблюдалось в данном, а вероятно и других подобных случаях более или менее резкой смены биот. Таким образом, кризисный характер смены биот косвенно указывал на существование устойчивых биоценозов в геологическом прошлом. Раньше это можно было предполагать из самых общих униформитарианских соображений. Теперь у них появились более определённые основания (Раутиан, Жерихин, 1997).
            Теперь настало время поиска конкретной причины случившегося с биотой и биоценозами середины мела. Позже выяснилось, что эта смена, сопровождавшаяся кризисом, кроме флоры и насекомых, затронула многие группы животных суши и континентальных водоёмов, хотя и в разной степени. Это хелицеровые, ракообразные, двустворчатые и брюхоногие моллюски, рыбы, амфибии, рептилии (динозавры, в частности) и млекопитающие (Жерихин, 1979). Новые ежегодные полевые сборы каменного материала и исследования других сотрудников лаборатории членостоногих ПИНа только подстёгивали любопытство Владимира Васильевича, отдаляя время защиты.
      Уже в начале своих исследований Владимир Васильевич знал от ныне покойной Н.С. Калугиной (1974а,б, 1977; Калугина, Жерихин, 1975; Жерихин, Калугина, 1980) об известном еще с 1960-х гг. удивительном факте: массовом захоронении личинок подёнок и веснянок в озёрных отложениях ранней-средней юры Прибайкалья (Усть-Балей), где местами они образуют сплошные слои (Калугина, 1974а; 1977; Жерихин, Калугина, 1975). Вот как А.П. Расницын описывает природу этого парадокса. Ныне живущие личинки веснянок весьма оксифильны и развиваются в текучих или холодных водах горных и тундровых озёр. Морфология мезозойских форм не даёт оснований считать, что они отличались от современных в этом отношении. Подёнки в целом не столь оксифильны и потому обычны в современных озёрах. Но личинки юрских подёнок морфологически аналогичны современным оксифильным формам. Противоречие достигло "критической массы", когда энтомологи на основании этих находок реконструировали речной генезис вмещающих пород, а геологи на основании литологи-ческих данных категорически настаивали на их озёрном происхождении.
      Чтобы объяснить массовое распространение оксифильных веснянок и подёнок в юре, надо предположить широкое распространение в это время обширных равнинных мелководных озёрных бассейнов весьма низкой трофности с хорошей аэрацией. Этот ранее неизвестный тип ископаемых ("вымерших") экосистем был назван гипотрофными озёрами (Жерихин, 1986). Здесь униформитарианская реконструкция выглядит почти несомненной даже для А.Г. Пономаренко, занявшего в истории с кризисом в середине мела позицию "адвоката дьявола" - по его собственному выражению, заимствованному у А.А. Любищева.
      Но самое удивительное, что фауна личинок хирономоидов позднемеловых озёр (в отличие от юрско-раннемеловых и кайнозойских), по данным той же Н.С. Калугиной выглядит, образно говоря, как фауна нынешней придорожной лужи (Калугиной, 1971, 1974а,б, 1977; Калугина, Жерихин, 1975; Жерихин, Калугина, 1980). Иными словами, обширные равнинные мелководные озёрные бассейны в юре были гипотрофнымии, т. е. имели олиготрофный режим и хорошую аэрацию, а в позднем мелу подверглись сильному эвтрофированию.
      Дело в том, что опад цветковых растений с их мощным мезофиллом разлагается гораздо быстрее опада голосеменных и папоротников, как правило, с тощим мезофиллом (Пономаренко, 1984, 1993; Еськов, 2000). Кроме того, всякий человек, работающий в лесу, знает: если дно лужи выстлано хвоей, то вода в ней не цветёт, и из такой лужи (если нет антропогенных загрязнений) можно напиться, не опасаясь за свое здоровье. Это вызвано тем, что опад большинства современных (кайнофитных) хвойных обладает выраженным антисептическим эффектом. Тоже можно предположить для мезофитных голосеменных. Владимир Васильевич склонен был соглашаться с этим предположением Н.С. Калугиной, а А.Г. Пономаренко не соглашается с такой реконструкцией. Тем не менее все трое полагают, что эвтрофикацию континентальных водоёмов позднего мела могло спровоцировать широкое распространение цветковых растений и сокращение доли голосеменных в опаде (Калугина, 1974а,б, 1977; Калугина, Жерихин, 1975; Жерихин, Калугина, 1980; Пономаренко, 1984, 1993; Еськов, 2000). Иными словами, низкую трофность гипотрофных юрских озёр, их "вымирание" и высокую трофность позднемеловых озёр удалось связать с историей растительности, изменившей биогеохимию континентальных водоёмов (Sinitshenkova, Zherikhin, 1997; Sinitshenkova, 2002). Похоже, биоценотическая природа кризиса в середине мела начинала подтверждаться.
      Но какого рода причина могла всё это вызвать? Где надо искать конкретную при роду смены растительности, а вслед за ней и всего остального? Владимир Васильевич рассуждал так. Внешняя, или действующая причина (causa efficiens) Аристотеля (1978, 1981)        резкие глобальные изменения климата, резкая активизация тектонической деятельности, падение на Землю крупного метеорита или кометы - могли выполнить лишь роль триггера, или "спускового крючка". Такого рода причина могла что-нибудь нарушить, но не могла ничего создать. К какому именно из возможных провоцирующих воздействий, в какой момент своей продолжительной истории мезофитные сообщества оказались чувствительными и какие именно последствия для дальнейшей истории биоценозов и их биоты могло вызвать такое ударное воздействие, - прежде всего должно было зависеть от природы субъекта, на который было оказано воздействие, а не от природы действующей причины. Такое предположение находится в согласии с пороговым характером смены биоты. Действительно, на протяжении мезофита было не сколько климатических перемен, хотя и не очень резких, поскольку весь мезофит вписывается в термоэру - эру "тёплой биосферы", когда полярные шапки отсутствовали (Чумаков, 1993, 1995, 1997). Тектоническая активность позднего мела, оставившая, в частности, траппы Декана в Индии, не имела аналогов в раннем мелу и не имеет ныне (Хайн и др., 1997). Астроблемы - ударные кратеры, оставленные на поверхности материков крупными космическими телами - известны как до, так и после середины мела. Например, весьма крупная астроблема позднемелового возраста обнаружена на
полуострове Юкатан (Центральная Америка). Многие исследователи даже связывают с запёчатлённым в ней событием мощную волну вымирания на рубеже мезозоя и кайнозоя (Альварес, Азаро, 1990; Баренбаум, 1991, 1995). Однако глобального биоценотического события на суше, сравнимого по масштабам с таковым в середине мела, похоже, за следующие 100 млн. лет больше не было.
      Что же касается волны вымирания на рубеже мезозоя и кайнозоя, то она вряд ли была обусловлена падением на Землю крупного космического тела (метеорита или кометы). Падение почти несомненно имело место (возможно, даже не единственное), но как таковое вряд ли вызвало наблюдаемую в палеонтологической летописи волну вымирания. Дело в том, что волна вымирания в гораздо большей степени коснулась морских организмов, чем континентальных. Учитывая, что условия в океане гораздо стабильнее, чем в атмосфере (вспомните, например, картируемые течения и трудности предсказания погоды на завтрашний день), такое космическое воздействие должно было в гораздо большей степени повлиять на континентальную биоту, чем на морскую. Существуют и другие аргументы, но на мой взгляд, этого довольно, чтобы отвернуть гипотезу космической по происхождению катастрофы, по крайней мере, в качестве непосредственной причины массового вымирания.
      Если нас интересует биологическая природа случившегося - каким способом, что именно и в какой последовательности сменялось, что пришло ему на смену, каковы оыли долгосрочные последствия случившегося - важно представить себе хотя бы главные особенности внутренней синэкологической организации многовидовых сообществ, сменяемого и сменяющего. В этой внутренней (по отношению к сообществу в целом) причине в каждый данный момент времени (в статике) можно видеть материальную причину (causa materialis) Аристотеля. Если вспомнить об исторической (динамической) природе, по крайней мере биоты сообществ и, следовательно, длительной исторической подготовке смены одного типа биоты другим, строго говоря, охватывающей всю предшествующую историю жизни, то здесь можно увидеть и целеполагающую, или сущностную причину (саиза еззепйаИз) Аристотеля (1978, 1981): вполне определенное влияние исторического прошлого на будущую историю биоты. Такая картины хорошо согласуются с представлениями Г.В.Ф. Гегеля (1974, 1975, 1977) о внутреннем противоречии вещи как источнике её развития.
      Но поскольку при реконструкции событий геологического прошлого у метода актуализма Дж. Хоттона и Ч. Лайелла нет альтернативы - актуальные (непосредственно наблюдаемые) явления - ключ к пониманию событий прошлого (Ляйэлл, 1866; Хайн, Рябухин, 1997; Вернадский, 2001) - необходима была модель развития современных биоценозов.
      Как можно было заметить из предыдущего, Владимиру Васильевичу сильно повезло с окружением, как в научном, так и в человеческом отношении. Это, в частности, выразилось в том, что благодаря общению с СМ. Разумовским (самым оригинальным геоботаником нашего времени) и А.П. Расницыным, в эпоху победного шествия учения о непрерывности растительного покрова и условности (операциональное) границ фитоцеиозов (Раменский, 1971; Миркин, Розенберг, 1978; Уиттекер, 1980; Миркин, 1985, 1986; Миркин и др., 2001) он выбрал в качестве актуалистической модели для своих реконструкций в области исторической биоценологии и теории эволюции многовидовых сообществ непопулярную, особенно в 1970-е гг., "организмическую" теорию эндогенной экогенетической сукцессии (эндоэкогенеза) Ф.Э. Клементса (С1ететз, 1920, 1936, 1949, 1963; Clements, Shelford, 1939) в редакции СМ. Разумовского (Разумовский, 1969, 1971, 1999; Киселева и др., 1969; Разумовский, Лабунцова, 1969, 1974). В дальнейшем Владимир Васильевич сам обогатил эту теорию эволюционным подходом к происхождению сукцессионных систем (Жерихин, 1978, 1979, 1987 1993а,б, 1994а,б, 1995, 1997; Жерихин, Калугина, 1985).
      В нашем Отечестве никакие организмические теории надорганизменных систем никогда не имели сколько-нибудь заметного успеха, в том числе и по идеологическим мотивам. Реальность сукцессии никто не отрицал: трудно отрицать очевидное (Марков, 1962; Работнов, 1983; Миркин, Наумова, 1984; Миркин и др., 2001), - но по поводу природы этих процессов, да и их субъектов - фитоценозов - баталии велись "не на живот, а на смерть". Обычно теорию Ф.Э. Клементса оценивали (если вообще упоминали), как "сложное и отчасти противоречивое сплетение законченных, предположительных, строго установленных и эмпирических научных идей и фактов. Краеугольным камнем этого является учение о растительных сообществах как организмах" (Трасс, 1976: 95). Первый "невидимый коллектив" "клементсианцев" в России сложился лишь в 60-х г.г. прошлого (XX) века (уже после смерти Ф.Э. Клементса, последовавшей в 1945 г.) вокруг СМ. Разумовского - ученика П.А. Смирнова и А.А. Уранова по кафедре геоботаники МГУ (Киселёва, Чертов, 1999). (Ни тот, ни другой из его учителей "кле-ментсианцами" не были). В эту ячейку входили, кроме самого Станислава Михайловича, К.В. Киселева из Ботанического сада МГУ, М.А. Лабунцова, Т.И. Дыбская и В.С Житков из Главного Ботанического сада АН СССР (ныне РАН) (где тогда служил и СМ. Разумовский), А.П. Расницын из ПИНа. В 70-х гг. к ним присоединилась часть сотрудников А.А. Уранова по Ленинскому пединституту (МГПИ, ныне МПГУ): О.В. Смирнова, Л.А. Жукова, Р.В. Попадюк, Л.Б. Заугольнова, энтомологи из Института эволюционной морфологии им. А.Н. Северцова (ИЭМЭЖ АН СССР, ныне ИПЭЭ РАН) А.Л. Тихомирова со своими учениками Л.Б. Рыбаловым и А.Б. Рыбкиным, А.А. Тишков из Института географии АН СССР (ныне РАН), и почвовед О.Г. Чертов из Питера. В 80-х гг., когда Станислав Михайлович получил лабораторию в Госкомгидромете, к ним добавились Т.О. Яницкая, В.Н. Короткое, Л.Л. Киселёва, Д.О. Логофет и др. Особенно быстрым рост "невидимого коллектива" стал после перехода части его членов в Центр по проблемам экологии и продуктивности лесов АН СССР (ныне РАН) и основания кафедры системной экологии Пущинского университета, где под "крылом" А.М. Молчанова (директора Института математических проблем биологии Пущинского центра биологических исследований АН СССР (ныне РАН), а заодно ректора Пущинского университета) они организовали "колонию". С самого начала основания Пущинского университета эволюционную биоценологию в нём читал Владимир Васильевич.
      Однако противная сторона - континуалисты - настолько многочисленны, сильны, "ревнивы", а некоторые и чиновны, что наши "организмисты" (которые, конечно, уже не верят в лобовую параллель фитоценоза с организмом, как это делал Ф.Э. Клементе) и поныне чувствуют себя особого рода "андеграундом". Например, стараясь "не дразнить гусей", иной раз не упоминают в своих книгах ни Ф.Э. Клементса, ни СМ. Разумовского, даже в списках литературы (Восточноевропейские.., 1994; Сукцессионные.., 1999).
      Владимира Васильевича (как и других сотрудников лаборатории членистоногих ПИНа теперешнего старшего поколения) со СМ. Разумовским, а по началу и с его идеями познакомил А.П. Расницын. Так В.В. Жерихин попал в "дурную компанию". Трудностей ему, конечно, это не убавило, но он остался твёрд в вере и, в отличие от иных, сам всегда ссылался на Станислава Михайловича. Когда Владимир Васильевич надумал защищать докторскую диссертацию, я, грешным делом, со страху, не советовал ему выносить в число защищаемых положений представление о наличии у сообществ индивидуального (эндоэкогенез) и исторического (филоценогенез) развития, полагая, что на свободе, в книге он сможет писать всё, что захочет. Книгу писать он собирался, да всё откладывал, приговаривая: "Очень интересно досмотреть, как наш теперешний кризис развивается". Он видел глубочайшую аналогию между биоценотическими и социальными кризисами. А что книгу Владимир Васильевич не успеет написать, нам обоим тогда не приходило даже в голову. Теперь для будущего его воззрений очень важно, что он меня не послушал и диссертация была утверждена. Впрочем, надо сказать, Владимир Васильевич до такой степени не боялся "подмочить" себе репутацию, что в 90-х г. начал, кроме прочего, говорить, что сообщество эволюирует как Т.Д. Лысенко прописал: путём наследования приобретённых свойств и зарождения "крупиц" будущего сообщества в недрах предыдущего. Это, я думаю, все же перебор, но здесь не место для дискуссий...
      Но, как любил говорить Н.В. Тимофеев-Ресовский (Шноль, 2001), "вернёмся на первое": к модели развития сообществ. Вслед за Ф.Э. Клементсом и СМ. Разумовским, Владимир Васильевич видел в последовательности сменяющих друг друга в ходе сукцессии сообществ аналог (но не гомолог) онтогенеза (а в этом смысле и организма), охватывающего не только формирование отдельного сообщества, но сукцессионную систему последовательно сменяющих друг друга серий биоценозов, связанных общим для них климаксом (или немногими климаксами), целого ботанико-географического района (Жерихин, 1997). Кроме Ф.Э. Клементса, СМ. Разумовского и их последователей о такой "ереси", как индивидуальное развитие биоценоза, читала в лекциях по теории эволюции в Новосибирском университете и писала, пожалуй, только Р.Л. Берг (1993).
      Подобно онтогенезу, сукцессия (точнее эндоэкогенез): стереотипна, в существенных чертах детерминирована и часто завершается эндогенно устойчивой климаксной стадией (или стадиями) с приблизительным балансом производства и потребления ресурсов. При отсутствии климакса сукцессии цикличны (Жерихин, 1997). Подобно онтогенезу, эндоэкогенез подчиняется своего рода принципу эквифинальности (Дриш, 1915; Шишкин, 1988а,б; Белоусов, 1993), который Ф.Э. Клементе назвал принципом конвергенции биоценозов. Его смысл заключается в том, что эндогенная экогенетическая сукцессия сериальных сообществ оказывается целеустремленной: разнообразие пионерных стадий всегда сильно превосходит таковое финальных - климаксных. Климакс часто оказывается единственным. Подобно онтогенезу, в случае экзогенного нарушения включается механизм демутации - восстановительной сукцессии - своего рода аналог регенерации.
      Похоже возрождение интереса к сукцессионной теории Ф.Э. Клементса началось с её объединения с "современной ярусно-мозаичной концепцией пространственно-возрастного строения и динамики лесных экосистем" (Логофет, 1999: 78), или, короче, "Gap-парадигмой" (Коротков, 1994: 62). Объединение осуществили главным образом Д. Боткин (Botkin et al, 1972, Botkin, 1981) и X. Шугарт (Shugart, West, 1980 Shugart, 1984, 1992), хотя истоки самой "Gap mosaics concept" - концепции мозаики окон возобновления (Смирнова и др., 1999) - гораздо глубже (Watt, 1925, 1947; Ричарде, 1968; Aubreville, 1971; Дылис, 1978; Вальтер, 1982). Последняя описывает процессы возобновления путем циклической демутации локальных нарушений сформированного сообщества или смены стадий сукцессии на прогалинах (англ. gap - провал, пролом, брешь, промежуток, напр, "окно" в расписании) (Коротков, 1994; Смирнова и др., 1999). Это объединение снимает, в частности, противопоставление терминальной, завершающейся климаксом, и циклической сукцессиями. Даже климаксная стадия подвержена циклическому демутационному возобновлению. В сущности, на сукцессионных схемах ботанико-географических районов, составленных Станиславом Михайловичем, мы видим, что демутационные серии климакса включены в него же (Разумовский, 1999). Иными словами, резкое противопоставление сериального и климаксного сообщества оказалось уже снято. Но тот факт, что восстановительная мозаика климакса не сводится к смене поколений составляющих его видов, а носит характер демутационных рядов в окнах возобновления, Станислав Михайлович явным образом не говорил и не писал. Больше того, он не раз говорил, что стадия в сукцессионной мозаике может быть представлена "одним экземпляром растения, выросшим на сбое, оставленным копытом лося".
      В целом концепция мозаики окон возобновления не оставила заметного следа в биографиях СМ. Разумовского и В.В. Жерихина. Однако существование филоценогенетической тенденции к сокращению восстановительных циклов и образованию демутационных серий Владимир Васильевич в своей теории предусмотрел (Zherikhin, 1997b).
      Конечно в процессах индивидуального развития сукцессионных систем и организмов есть и глубокие различия. Например, А.П. Расницын главное отличие видит в отсутствии у биоценозов программированной смерти. Это справедливо при сравнении с многоклеточными организмами, имеющими терминальный онтогенез, но не справедливо для потенциально бессмертных (Берг, 1993) одноклеточных с циклическим и даже многоклеточных с терминоциклическим типами онтогенеза (Беклемишев, 1970).
      На мой взгляд, главное отличие в другом: в отсутствии у сообщества сомкнутого тела и вытекающих отсюда последствий. Особи (онтогенезы) каждого вида воспроизводятся как целое (Берг, 1993), но воспроизводство особей разных видов может быть как угодно независимо друг от друга. Лишь вступая в экологические отношения, они путем самосборки (аналогичный механизм лежит в основе молекулярных и части мор-фогенетических процессов эмбриогенеза: Сборка.., 1982; Белоусов, 1987) образуют структуру реализованных экологических ниш (по терминологии Дж. Хатчинсона: Hutchinson, 1965) многовидового сообщества (Жерихин, 1994). Самосборка индивидуального биоценоза (сериального или климаксного) представляет собой элементарное сукцессионное явление (Раутиан, 1993). Таким образом можно говорить как о демутационном восстановлении сообщества данного типа в случае экзогенного нарушения, так и о воспроизведении его на новой территории, но нельзя говорить о его размножении (Жерихин, 1997), свойственном клеткам и организмам, но не популяциям и биоценозам (Берг, 1993). Отмеченная особенность - важное условие поддержания устойчивости индивидуального сообщества. Время жизни его может охватывать много поколений слагающих его организмов, принадлежащих многим разным таксонам. Разные продолжительности жизни и несинхронные процессы смены поколений особей разных видов позволяют сообществу относительно безболезненно заменять отдельные элементы своей структуры в ходе локальной (в прогалинах, или окнах возобновления), но не тотальной (как у организмов) дезинтеграции, сохраняя при этом в существенных чертах ранее сложившуюся структуру реализованных ниш. Последняя, в свою очередь, в порядке положительной обратной связи, облегчает и ускоряет процесс восстановления локального нарушения.
      Всякое индивидуальное развитие отличается от исторического своей программированностью. Для онтогенеза - это широко понимаемый (в духе В.Л. Иоганнсена, 1933) генотип или, точнее, наследственная конституция (Тимофеев-Ресовский, Иванов, 1966- Бабков, 1985; Бабков, Саканян, 2002) организма. Поскольку особи каждого вида размножаются самостоятельно, сообщество лишено индивидуализированного носителя своей наследственной конституции - набора фундаментальных ниш. Мозаично-диспергированными носителями её частей оказываются организмы разных видов, слагающие сообщество. Воспроизводство (наследование) каждого из этих элементов в ряду поколений осуществляет самый совершенный из известных - организменный механизм передачи наследственной информации. Диапазон экологических возможностей - фундаментальная ниша каждого члена сообщества - задаётся его адаптивной нормой, как её понимал И.И. Шмальгаузен. Это могут быть адаптивные нормы вида, популяции или их разных возрастных, половых, внутрисемейных и т. п. групп внутри вида (Шмальгаузен, 1940, 1968; Раутиан, 1988; Шишкин, 1988а,б). Таким образом наследственная конституция сообщества задаётся спектром адаптивных норм членов его биоты (флоры и фауны), или, что тоже самое, суммой фундаментальных ниш его членов.
      Иными словами, исторически сложившаяся биота сообщества представляет собой аналог его генотипа (Раутиан, 1993). Эволюция биоты (биотогенез) как таковая представляет собой аддитивный продукт филогенеза слагающих её таксонов, по крайней мере часть которых может быть представлена несколькими адаптивными нормами, выполняющими в сообществе разные экологические функции. На эволюцию каждого таксона и его адаптивных норм влияет его биотическое окружение, т. е. свойственное ему сообщество, его биотическая среда. Поскольку такого рода взаимные влияния получают отражение в филогенезе адаптивных норм совместно обитающих организмов, постольку эти организмы - исторически сложившаяся биота - образуют общее для них многовидовое сообщество того или иного иерархического ранга и уровня целостности. Поскольку основными объектами исследования исторической биогеографии являются естественные, исторически сложившиеся биоты (Каландадзе, Раутиан, 1983, 1994; Kalandadze, Rautian, 1997), постольку эта наука оказывается аналогом геногеографии и географии генофондов, но для естественных, исторически сложившихся сообществ.
      По мере осуществления своих онтогенезов члены естественной биоты вступают в разного рода экологические отношения друг с другом и средой обитания (экотопом). В результате путём самосборки формируется структура реализованных ниш индивидуального сообщества. Подобно организмам, эта структура как таковая не наследуется, и, строго говоря, может меняться год от года, но структура синэкологических связей, свойственных индивидуальным сообществам определённого типа, регулярно воспроизводится с известными вариациями в форме наследующихся по законам генетики адаптивных норм = фундаментальных ниш естественной биоты в исторически типичной для неё среде обитания = экотопе. Иными словами, в этой системе представлений спектр фундаментальных ниш, олицетворённых адаптивными нормами членов естественной биоты, является аналогом генотипа сообщества, а структура реализованных ниш - аналогом его фенотипа. Носителями наследуемых свойств, как адаптивной нормы, так и фундаментальной ниши, являются организмы, образующие биоценоз.
            Эта модель как нельзя лучше согласуются с представлением о том, что: 1) эволюция протекает в популяциях (Четвериков, [1926] 1983; Тимофеев-Ресовский и др. 1969); 2) её ареной служит биогеоценоз (Шмальгаузен, 1968, 1969) - единство биоценоза и его экотопа; 3) главные достижения филогенеза фиксируются на организменном уровне, обладающим самым совершенным - генетическим - механизмом их воспроизведения в нисходящем ряду поколений (Берг, 1993; Раутиан, 1988, 1993). Иными словами, адаптивная норма - продукт филогенеза-олицетворена прежде всего соответствующими организмами. Поскольку арена эволюции влияет на возникающие в ней адаптивные нормы, а их совокупность - биота - в порядке обратной связи влияет на свойства самой арены (Шмальгаузен, 19686), постольку воспроизводство организмов - носителей адаптивных норм - в ряду поколений воспроизводит и свойственное им сообщество.
      Отсюда два важных вывода: 1) представление о самовоспроизведении биоценозов на основе особого рода "наследственной программы", олицетворённой в его биоте, не нарушает, а напротив, подтверждает закон о том, что в основе главного свойства живого - способности к самовоспроизведению - всегда лежит принцип матричного копирования (Кольцов, 1968), а именно - конвариантной редупликации матричных макромолекул (Берг, 1993; Тимофеев-Ресовский и др., 1973; Тимофеев-Ресовский, 1996); 2) представление И.И. Шмальгаузена (1968, 1982) о большей устойчивости фенотипа по сравнению с генотипом в нашем случае даже более очевидно: сформированное сообщество как целое более устойчиво, чем разрозненные члены его биоты.
      Правду сказать, Владимир Васильевич не соглашался со мной лишь в одном, но важном пункте. Он видел аналог генотипа сообщества в структуре его реализованных ниш, а не в составе его биоты. Это один из вопросов, по которому мы с ним, увы, не успели договориться. Мои аргументы изложены выше и кратко в статье (Раутиан, 1993), Владимира Васильевича-- ниже, в его работах (Жерихин, 1997; Zherikhin, 1997). Выбор каждый волен сделать сам.
      Подобно тому, как филогенез можно представить как эволюцию в чреде онтогенезов (Северцов, 1939, 1945, 1968; Шмальгаузен, 1968, 1969, 1982, 1983), так филоценоге-нез, по мнению Владимира Васильевича, осуществляется через эволюцию циклически воспроизводящейся сукцессионной системы (эндоэкогенеза) целого ботанико-географического района. В этом смысле сукцессионная система представляет собой элементарную структуру процесса эволюции многовидовых сообществ (филоценогенеза). Как организмам свойствен онтогенез и филогенез, так и сукцессионным системам свойствен эндоэкогенез и филоценогенез. Поскольку индивидуальное развитие в обеих формах является программированным продуктом исторического развития, циклически воспроизводится (в существенных чертах) в нисходящем ряду поколений и носит регуляторный характер (включая демутацию), постольку конечный и даже промежуточный его продукт может быть устойчивее ведущего к нему пути - траекторий индивидуального развития (Дриш, 1915). Последнее является всего лишь выражением расширенного принципа эквифинальности (Белоусов, 1987, 1993; Шишкин, 1988а,б), включающего принцип конвергенции биоценозов. Для необратимого и, следовательно, не программированного исторического развития то же самое означало бы нарушение принципа причинности: однообразные следствия разнородных причин. Поэтому в обоих случаях исторического развития принцип эквифинальности замещает принцип параллельной эволюции. Последний гласит: общая предыстория - причина сходства дальнейшей исторической судьбы. Иными словами, обе формы индивидуального развития - целестремительны. Обе формы исторического развития - инерционны. Это важнейшее и самое общее из положений докторской диссертации Владимира Васильевича (Жерихин, 1994, 1997; Zherikhin, 1997).
      Таким образом, всем относительно автономным типам живых систем, как организмам, так и их многовидовым, сообществам свойственно двойное - индивидуальное и историческое - развитие (Берг, 1993; Жерихин, 1997). Этого свойства лишены все неживые и даже биокосные системы (экосистемы, биогеоценозы, ландшафты, биосфера и т. п.) в понимании В.И. Вернадского (2001). Последнее постоянно подчёркивал Владимир Васильевич, но постоянно добавлял, что в биоценоз следует включить все его биогенные производные (почву, мортмассу, экскременты и т. п.), которые как таковые живыми не являются, но являются неотъемлемым продуктом развития жизни и не изымаются из биотического круговорота (Жерихин, 1994, 1997; Zherikhin, 1997).
      Из предыдущего можно сделать вывод: все относительно самостоятельные биосистемы - организмы и их многовидовые сообщества - обладают двойным - индивидуальным и историческим - развитием. Вне живой природы ничего аналогичного мы не встречаем. Следовательно, можно дать определение жизни, отличающее все известные нам живые системы от всех неживых. Все и только живые системы обладают взаимосопряженными и взаимообусловленными процессами индивидуального и исторического развития. Для организмов это онто- и филогенез. Для сообществ - эндоэкогенез и филоценогенез. Это определение способно даже отличить исторически сложившееся сообщество от произвольного агрегата (в смысле Л.С. Берга, 1977) видов, т. е. "идеальной" группировки (как её понимал В.В. Алехин, 1935, 1986) ценофобов. Процедура самосборки и восстановления после экзогенного нарушения последних не будет эквифинальной, не будет удовлетворять принципу конвергенции биоценозов (Раутиан, 1993). Она будет зависеть не от исторически сложившейся программы развития, а от начальных условий самосборки.
      Однако необходимо обратить внимание и на то, что биологическая эволюция в целом представляет собой, по терминологии Б.А. Быкова (1983), биотоценогенез. Взаимосопряжёнными и взаимообусловленными формы биологического развития оказываются не только попарно: онто- и филогенез, эндоэкогенез и филоценогенез. Как эволюция всех известных нам организмов немыслима вне многовидового сообщества (а вообще говоря и биосферы, о чём писал В.И. Вернадский, 2001, 2002), так и необратимая эволюция наследственной конституции многовидового сообщества - набор фундаментальных ниш его членов - немыслима вне их филогенеза.
      Только подход, подобный изложенному выше, находится в согласии с представлением о многовидовом сообществе как исторически сложившейся, самовоспроизводящейся и при этом живой (в отличие от биокосных образований: биогеоценозов, ландшафтов и биосферы) реальности, устойчивость синэкологической структуры которого не может сводится ни к истории, ни к устойчивости слагающих её отдельных видов как таковых. Последние являются лишь носителями латентных (потенциальных) свойств (фундаментальных ниш), проявляющихся актуально лишь в рамках сложившейся путём самосборки структуры реализованных ниш конкретного сообщества. Точно также свойства организма, обусловленные дискретными (и в этом смысле самостоятельными и независимыми) наследственными факторами (как нас учит принцип чистоты гамет Г. Менделя, 1965) обнаруживаются лишь в рамках целого, формирующегося в ходе онтогенеза, где все элементарные события молекулярного уровня также представлены самосборкой. Именно собственная устойчивость требовала не только порогового характера исторических и сукцессионных смен сообществ, но и пороговых, т. е. более или менее выраженных в пространстве границ, по крайней мере между разными сформированными сообществами ценофилов, в противоположность неопределённым по составу и структуре группировкам ценофобов. Многочисленные ныне сторонники континуального представления о природе растительного покрова и операционального (договорного) разграничения фитоценозов в самом деле готовы допустить, что эволюция и устойчивость многовидовых сообществ сводима к таковой слагающих их видов (Уиттекер, 1980), что по существу равносильно утверждению об отсутствии у сообществ самобытной эволюции (Чернов, 1984), да и самих сообществ как самобытных целых (Вахрушев, Раутиан, 1993; Жерихин, 1994, 1997).
      Однако, истина в споре "организмистов" и континуалистов, очевидно, лежит посредине. Подобно эволюции организмов, биоценотический покров и эволюция сообществ - прерывисто-непрерывны. Прерывистость (дискретность) - есть выражение устойчивости (Берг, 1993) и реальности (Дойч, 2001). Непрерывность (континуальность) - выражение преемственности во времени и связности в пространстве (Раутиан, 1988). Последнее в частности обуславливает единство Геомериды - биоценотического покрова Земли, без которого, как нас учил В.И. Вернадский (2001, 2002), был бы немыслим планетарный биогеохимический круговорот - главная функция биосферы (Раутиан, Жерихин, 1997).
      Наконец, самый общий вывод: В.В. Жерихин обнаружил, что жизнь свойственна не только организмам как таковым, но и их исторически сложившимся многовидовым объединениям - биоценозам. Биоценоз, в отличие от его биоты, не только состоит из живых существ, но и наделён самобытными проявлениями жизни, не сводящимися к таковым слагающих его организмов. Ещё в недавнем прошлом такой вывод трудно было сделать уверенно, поскольку отсутствовало надёжное определение жизни.
      Исторически сложившееся сообщество, в противоположность группировке или произвольному агрегату видов, подобно своего рода "коллективному договору", возникающему в результате коэволюции между его членами - ценофилами. Это, между прочим, самая распространённая форма коэволюции в природе. Главный лозунг адаптивной стратегии ценофилов: "Наша сила в коллективности наших действий". Относительно стабильная биотическая и во многом стабилизированная коллективными усилиями абиотическая среда сформированного сообщества (Вахрушев, 1987; Вахрушев, Раутиан, 1992, 1993) обеспечивает своим членам гораздо большие перспективы прогрессивной специализации и роста конкурентоспособности, но только в рамках свойственной им экологической ниши (или адаптивной зоны по терминологии Дж.Г. Симпсона, 1948). Экологической аспект прогрессивной специализации ценофила заключается в том, что его фундаментальная ниша стремится к реализованной. С биоценотической точки зрения в данном случае оптимизация использования реализованной ниши достигается ценой самоограничения в обычно не используемой области фундаментальной ниши. Иными словами, ограничения, первично накладываемые структурой биоценоза на реализацию фундаментальной ниши, получают в ходе филогенеза отражение в организации адаптивной нормы ценофила, приобретая черты необратимой наследственной специализации, как в морфофизиологическом, так и в биоценотическом смысле. В результате ценофилы совершенствуют (специализируют) свою функцию в сообществе ценой утраты той части своей экологической пластичности, которая, как правило, не реализуется в структуре типичных для него биоценозов (Раутиан, Жерихин, 1997).
      Таким образом сообщество, как и всякий "коллективный договор", ограничивает свободу действий своих членов, накладывает жёсткие ограничения на любые действия, нарушающие исторически сложившуюся и надёжно воспроизводящуюся путем самосборки в исторически типичных условиях экотопа структуру сообщества. Это, если хотите, аналог тоталитарного государства, в котором роль привилегированного класса играют немногие эдификаторы, в большинстве своем виоленты, но в обеспечении поддержания его устойчивости решающую роль играют обычно многочисленные ценонейтралы (по терминологии В.В. Жерихина, 1994, 1997), в большинстве своем патиен-ты. Отсюда берёт начало сформулированная Владимиром Васильевичем концепция о биоценотических ограничениях филогенеза (Жерихин, 1978, 1979, 1984, 1987, 1997; Расницын, 1988, 1989; Раутиан, Жерихин, 1997; Жерихин, Раутиан, 1999). Она рассматривает регулирующее (ограничивающее, замедляющее и направляющее) воздействие  cтруктуры сформированного в ходе предшествующего филоценогенеза сообщества на процессы дальнейшей согласованной (когерентной по терминологии В.А. Красилова, 1969 1985, 1992, 1997) эволюции его членов. Важной особенностью филогенеза последних будет запрет на крупные филогенетические новообразования, по крайней мере в рамках сформированного сообщества.
      Напротив, в ходе глобального биоценотического кризиса разрушается структура прежнего сообщества, резко понижается таксономическое разнообразие биоты за счёт нескомпенсированного вымирания, прежде всего специализированных ценофилов, благополучие которых сильно зависело от стабильного (предсказуемого) биотического окружения и стабилизированного им экотопа сформированного сообщества. В результате прежнее сообщество рассыпается в большей или меньшей степени (в зависимости от масштаба кризиса), резко ослабевают биоценотические ограничения и когерентность филогенеза (Жерихин, 1978, 1979, 1987). Ранее ограниченные в своем распространении более конкурентоспособными сообществами ценофилов группировки ценофобов получают в эпоху кризиса широкое распространение. Они живут в неопределённой, слабо предсказуемой среде обитания и имеют невысокие (по сравнению с ценофилами) перспективы углубления специализации. Главный лозунг их экологической стратегии: "не надейся ни на кого, кроме самого себя" (Вахрушев, Раутиан, 1993; Раутиан, Жерихин, 1997). Идеальная группировка ценофобов соответствует представлению последовательных континуалистов о сообществе вообще: в одно сообщество собрались члены (ценофобы), не связанные общим филоценогенезом и когерентным филогенезом. Среди них оказывается немало экологических реликтов, некогда вытесненных из сообществ в группировки более специализированными и конкурентоспособными ценофилами. Последнее вызывает парадоксальный эффект архаизации кризисной биоты (Жерихин, 1979; Расницын, 1988, 1989; Каландадзе, Раутиан, 1993). Группировки ценофобов - аналог своего рода "либерального общества". Именно здесь, в отсутствие жёсткой конкуренции, можно ожидать возникновения крупных эволюционных новаций.
      В первом приближении концепция биоценотических ограничений филогенеза сложилась у Владимира Васильевича в голове не позже 1972 г. Всякая новая изящная теория толкает своих создателей и почитателей применить её для объяснения возможно более широкого круга явлений. Поначалу не избежали ложных выводов и мы. По понятным причинам эти заблуждения слабо представлены в печати, но и они сами, и особенно пути их обнаружения - поучительны. На трёх особенно соблазнительных я остановлюсь.
      Ещё И.И. Шмальгаузен (1982, 1983) писал о трудностях, с которыми встречается дарвинист при решении проблемы направленности эволюции. Казалось бы решение найдено. Традиционная теория не учитывала направляющей филогенез роли биоценотических ограничений. Это верно, но лишь отчасти. Дело в том, что любые внешние воздействия влияют на направление филогенеза (а не отдельно взятого выбора) только опосредованно, а именно - в меру их отображения во внутренней организации и наследственной памяти группы организмов, этот филогенез совершающих. "Мгновенная" направленность эволюции определяется исключительно внутренними факторами - предшествующим филогенезом группы. Внешние факторы непосредственно влияют лишь на направление данного выбора, причём единственным способом: ограничивая пространство выбора (Раутиан, 1988). К проблеме направленности филогенеза как таковой из свежих идей гораздо большее отношение имеет теория ключевых признаков и каскадных взаимодействий Н.Н. Иорданского (1977, 1990, 1994, 2001).
      В межкризисные периоды (номизмогенез), занимающие львиную долю геологического времени, сообщества ценофилов получают преобладающее распространение. о них крупномасштабная эволюция заторможена. На первый взгляд кажется, что все или почти все таксоны крупного ранга должны возникать в краткие кризисные эпохи.
        И палеонтологическая летопись ведь так выглядит: массовое появление (как и вымирание) крупных таксонов приурочено к границам биостратиграфических подразделений и, надо думать, кризисным эпохам. В самом деле, после середины мела появляются почти все группы общественных насекомых, бабочки и высшие мухи становятся многочисленными, появляется антофильность насекомых, резко возрастает энтомофильность растений и т. п. Однако вероятнее всего в краткую эпоху кризиса эти группы не сформировались, а лишь испытали биологический прогресс (по терминологии А.Н. Северцова, 1939, 1968) в результате снятия биоценотических ограничений филогенеза и, вследствие этого, стали регулярно попадать в палеонтологическую летопись. Действительно, юрскую бабочку уже описал А.П. Расницын, а общественный термит с отпадающим крылом описан из неокома.
      Дело в том, что чем выше ранг таксона, тем, как правило, и более комплексна его характеристика. Принцип адаптивного компромисса, сформулированный А.П. Раснициным (1984, 1986, 1987), резко ограничивает возможности параллельной (одновременной) оптимизации не только многих, но даже нескольких функциональных систем. Все созидательные эффекты эволюции достигаются путем специализации. Поэтому комплексные преобразования в филогенезе достигаются путём последовательной (а не параллельной) оптимизации функциональных систем (Раутиан, 1988). Отсюда вывод, сделанный Л.П. Татариновым (1987): комплекс признаков, характеризующий класс млекопитающих, начал формироваться не позже второй половины карбона, а мезозойские млекопитающие ещё несли некоторые черты своих териодонтовых предков. Иными словами, процесс формирования типичной организации млекопитающего занял больше времени (карбон - мел), чем время их существования в окончательно сформированном виде (кайнозой). Так же, по видимому, дело обстоит со становлением многих других крупных групп. При этом время их формирования может сильно предшествовать периоду их процветания - биологическому прогрессу и хорошей представленное в палеонтологической летописи.
      Наконец, именно в 1972 г. я услышал от Владимира Васильевича такую сентенцию. "Ты знаешь, я похоже сам изобрел Господа Бога. В самом деле, направлением филогенеза таксонов "заведует" сообщество [тогда, как уже отмечалось, мы переоценивали этот эффект, - прим. А.Р.]. Эволюцией сообществ, наверное, - биосфера. А Кто направляет эволюцию биосферы? Не космическая же пустота, в самом деле!". Это типичная ошибка, вызванная поиском объемлющей управляющей системы: целого, определяющего судьбу своих частей (по выражению Г. Дриша, 1915) и недооценкой возможностей саморегуляции через систему внутренних обратных связей (как учит нас "Кибернетика" Н. Винера, 1983). Мы тогда проговорили целый день до позднего вечера. Сначала я провожал Володю домой, потом мы болтали у него дома и наконец он проводил меня на автобус. Мы договорились тогда, что надо бы поискать "золотник" - внутренний регулятор в самом сообществе. А поскольку оно ограничивает и направляет филогенезы, не связана ли их судьба с историей объемлющего их сообщества обратными связями? В конечном счёте так и оказалось. Но как эта система самоуправляется, мы узнали еще через 10 лет.
      На этом этапе важную роль сыграли наши с Н.Н. Каландадзе исследования биоценотической истории наземных позвоночных и глобального экологического кризиса в их сухопутном сообществе в ранней-средней юре (Каландадзе, Раутиан, 1983, 1994, 1995а,б, 1998,2001; Kalandadze, Rautian, 1995а,b; Kalandadze et al., 1996; Rautian, 1997а,b; Жегалло и др., 2000; Раутиан, Сенников, 2001). В итоге была сформулирована "эвристическая модель биотоценогенеза: сопряженной эволюции сообщества (филоценоге-неза) и его биоты (филогенеза)" (Каландадзе, Раутиан, 1992, 1993а,б; Вахрушев, Раутиан, 1993; Наймарк и др., 1997, Раутиан, Жерихин, 1997; Жерихин, Раутиан, 1999; Жерихин и др., в печати). В её основу положены следующие три положения:
 
      1. Обратная зависимость между глубиной (степенью) специализации таксона и широтой его адаптивной зоны, вытекающая из принципа адаптивного компромисса, сформулированного А.П. Расницыным (Расницын, 1984, 1986, 1987; Раутиан, 1988; Вахрушев, Раутиан, 1993; Раутиан, Жерихин, 1997).
      2. Значительно большие перспективы углубления специализации и роста конку рентоспособности у ценофилов сформированного сообщества с его определённой биотической и стабилизированной абиотической средой по сравнению с ценофобами, живущими в слабо предсказуемой среде (Красилов, 1987, 1992, 1997).
      3. Концепция биоценотических ограничений филогенеза должна входить в новую модель в качестве частного случая.
      Вот вкратце суть модели. Процессы специализации таксонов, избравших стратегию взаимной коадаптации, т. е. ценофилии, постепенно создают сформированное сообщество с "плотной упаковкой" экологических ниш. Его структура в порядке положительной обратной связи поддерживает и стимулирует прогрессивную специализацию таксонов в ранее избранном направлении, а связанный с этим рост их конкурентоспособности препятствует нарушению этого правила. Это, в сущности, и есть основное положение модели биоценотической регуляции филогенеза.
      Предел дроблению экологических ниш, как отмечал Владимир Васильевич, кладёт тот минимальный объём ресурсов, который ещё способен обеспечить устойчивое существование таксона на протяжении филогенетически значимых отрезков времени (Жерихин, 1978, 1979, 1987). В ходе специализации этот объём уменьшается, поскольку специалист использует ресурс более эффективно, но возможности этого уменьшения ограничены (ресурс не может стать сколь угодно малым). Это рано или поздно кладёт предел дроблению экологических ниш, узости и глубине специализации ценофилов и тем самым росту таксономического разнообразию биоты данного сообщества. Нарастающее с ростом специализации "конкурентное отталкивание" ценофилов способствует всё большему взаимоисключению ресурсов разных членов сообщества и всё меньшему пересечению их экологических ниш (Вахрушев, Раутиан, 1993; Раутиан, Жерихин, 1997).
      Однако на следующем этапе филоценогенеза дальнейшее углубление тех же самых процессов прогрессивной специализации ценофилов без изменения их направления начинает разрушать целостность собственного сообщества, создавая в нём зоны ослабленной конкурентной защиты, названные нами интерзональными экологическими лакунами (Каландадзе, Раутиан, 1984, 1992, 1993а). Вызвано это обратной зависимостью глубины специализации и объёма экологической ниши: более конкурентоспособные специалисты способны вытеснить генералистов, но неспособны обеспечить равно надежную конкурентную защиту по всему фронту экологических ниш вытесненных ими форм. В результате складывается парадоксальная (на первый взгляд) ситуация: сформированное сообщество успешно сопротивляется проникновению в него специализированных ценофилов, но оказывается до известной степени "прозрачным" для эврибионтных и менее специализированных ценофобов, использующих ресурсы интерзональных лакун наряду с таковыми основных местообитаний (Вахрушев, Раутиан, 1993; Раутиан, Жерихин, 1997).
      Эти новые, первоначально факультативные, члены сообщества, осуществляя в дальнейшем новую волну прогрессивной специализации и становясь ценофилами следующего поколения, могут вызвать обновление биоты сообщества и необратимое преобразование его структуры. Если среди них оказываются обладатели новых мощных адаптации, они могут спровоцировать эндогенный по своей природе экологический кризис.
      Вот каким образом Владимир Васильевич представлял себе первые шаги формирования кайнофитных биоценозов ещё в раннем мелу (Жерихин, 1978а,б, 1979, 1992).
      Возникновение цветковых растений - яркий пример крупного комплексного филогенетического преобразования организации (ароморфоза). Как предсказывает модель  биоценотических ограничений филогенеза, такие события маловероятны в условиях жёсткой структуры экологических ниш сформированного сообщества ценофилов. Становление цветковых очевидно было связано с нестабильной средой мезофитных группировок и протекало в отсутствие жёсткого конкурентного контроля в условиях относительной свободы "эволюционного эксперимента".
      Главная задача ценофоба - успеть разбросать достаточно семян, пока плодами работы его группировки по стабилизации среды (закреплению грунта, созданию почвенного профиля и т. п.) не воспользовалось сообщество более конкурентоспособных ценофилов. В межкризисных условиях ограниченного распространения группировок лишь незначительная часть семян попадает на свободный или нарушенный субстрат и сможет принять участие в формировании новой группировки, скорее всего тоже временной. Для перекрёстно размножающихся ценофобов остро стоит и проблема переноса пыльцы между удалёнными друг от друга популяциями группировок. Функцию прицельного переноса пыльцы (в противовес анемофильной "стрельбе в белый свет как в копеечку") могли взять на себя антофильные насекомые. Но специфическая связь между определёнными насекомыми-опылителями и растениями - ни что иное, как начало нового и, как показало будущее, - мощного "коллективного договора", складывающегося в недрах группировки... Таким образом, рядом с древними мезофитными сообществами ценофилов мог начать формироваться зародыш нового кайнофитного сообщества.
      Далее неизбежен следующий шаг: известная стабилизация биотической среды превращает гильдию энтомофильных цветковых и антофильных насекомых в своего рода аттрактор, зону притяжения. Пока конкурентоспособность членов лишь начинающего складываться сообщества невелика, к нему легче пристроиться, извлекая пользу из "коллективного договора". Окрепнув, формирующиеся сообщества нового образца готовы перейти в атаку на древние сообщества мезофита. Именно на этой стадии даже небольшое краткосрочное ухудшение условий может резко понизить конкурентоспособность высокоспециализированных ценофилов, среди которых в первую очередь окажутся виоленты-эдификаторы, почти не повредив генералистам из числа вчерашних ценофобов. Иными словами, высокоспециализированные ценофилы, благодаря коллективным усилиям сообщества, смягчают эффект ухудшения условий, что позволяет его членам минимизировать масштабы компенсаторных реакций. Но в условиях, когда пороги устойчивости преодолеваются, ценофилы и их сообщество обычно оказываются гораздо более уязвимыми, чем эврибионтные ценофобы группировок. Стратегии толерантности у ценофилов и ценофобов - разные.
      Таким образом, безобидная ещё недавно (в геологическом масштабе времени) флуктуация условий может спровоцировать (выполнить роль спускового крючка - триггера) начало экологического кризиса, глубинные целеполагающие причины которого заключены в особенностях древнего мезофитного сообщества и идущего ему на смену ещё неполночленного кайнофитного сообщества. Первое, как это предсказывает модель биото-ценогенеза, уже давно и целенаправленно избавляется от генералистов, уступающих в конкурентной борьбе узким специалистам, более эффективно исполняющим свои ценотические функции, но более чувствительными даже к небольшим отклонениям условий от исторически типичной нормы. Второе состоит из сравнительно немногих весьма эврибионтных форм - вчерашних ценофобов, - лишь становящихся на путь специализации и роста конкурентоспособности. В условиях, когда рядом с прежним сообществом крепнет новое, коллизия между ними есть лишь дело времени: рано или поздно она непременно начнётся. Атаковать легче слабое звено, как учит нас закон Ю. Либиха. Место слабого звена предсказывает теория эндогенной экогенетической сукцессии.
      Все направленные процессы в Природе осуществляются от менее устойчивых состояний к более устойчивым. Для далёких от состояния термодинамического равновесия диссипативных живых систем устойчивыми, как нас учит принцип эволюции Пригожина - Гленсдорфа, будут не равновесные состояния с максимумом энтропии, а стационарные состояния с минимумом скорости её производства (Гленсдорф, Приго-жин, 1973; Николис, Пригожий, 1979, 1990; Эбелинг, 1979). Эквифинально направленная смена сообществ в сукцессионных сериях эндоэкогенеза указывает на слабое - наименее устойчивое - звено сукцессионной системы. Это пионерные стадии. Иначе они не провоцировали бы дальнейшей серии сукцессионных смен. Для успешной атаки на пионерные стадии формирующемуся сообществу достаточно приблизиться к ним по конкурентоспособности и воспользоваться моментом временного ухудшения условий, которое рано или поздно непременно случится.
      Иными словами, в подобных ситуациях роль исторической подготовки (внутренних целеполагающих причин) по своим конечным последствиям гораздо важнее непосредственных пусковых механизмов (внешнего триггера). Одно и то же внешнее воздействие в зависимости от состояния реагента может вызвать радикально отличающиеся последствия, оказаться почти незаметной флуктуацией или спровоцировать глобальный кризис биоценозов. Каждая удачная атака на пионерные сообщества лишает сукцессионную системы очередной стадии, инициирующей возобновления целой серии сменяющих друг друга сообществ.
      Главный пафос изложенного выше ядра теории филоценогенеза (подобно теории естественного отбора), состоит в поиске структуры факторов и движущих сил этого процесса. В самом деле, палеонтологические реконструкции выполняют лишь роль иллюстраций. Но Владимир Васильевич делал шаги не только по пути, проложенному Ч. Дарвином, но и по путям, проложенным Э. Геккелем и А.Н. Северцовым. Каковы бы ни были причины эволюции, существует актуальная проблема реконструкции конкретных путей филоценогенеза, реализованных в условиях Земли. Этой проблеме посвящены серии его статей о крупнейших событиях в биоценотической истории насекомых (Жерихин, 1980, 1992; Жерихин, Калугина, 1980; Zherikhin, 2002), цикл работ о происхождении и особенностях сукцессионных систем дождевых тропических лесов - сельвы, (Жерихин, 1993а), травяных биомов - степей, саванн, прерий и пампасов (Жерихин, 19936, 1994), биомов средиземноморского типа - бушей, чаппаралей, эвкалиптовых лесов и т. п. (Жерихин, 1995) и истории озёрных экосистем (Калугина, Жериихии, 1975; Жерихин, 1987; Sinitchenkova, Zherikhin, 1997; Zherikhin, Sinitchenkov, 2002). Им же впервые были реконструированы фрагменты юрской сукцессионной системы для юга Средней Сибири (Жерихин, Калугина, 1985).
      Естественным продолжением этих работ явились представления Владимира Васильевича о способах (модусах) филоценогенетических преобразований (Жерихин, 1997). В частности, широко распространённым модусом в происхождении биомообразующих типов биоценозов оказался, по его терминологии, прунинг (Zherikhin, 1997) - приблизительный аналог аббревиации (или отрицательной анаболии) среди модусов онтогенеза (Северцов, 1939, 1945; Remane, 1956; Тахтаджян, 1964).
      Последнее десятилетие жизни Владимир Васильевич постепенно готовил большую обобщающую работу по теории эволюции многовидовых сообществ. Этапами на этом пути были статьи: о проблемах эволюции биоразнообразия (Барсков и др., 1996), об эволюционном эффекте экологического кризиса (Zherikhin, 1993), о выборе модели (Жерихин, 1994) и моделях филоценогенеза (Раутиан, Жерихин, 1997), о филогенезе (Zherikhin, 1997), о роли кризисов в биологической эволюции (Жерихин, Раутиан, 1999). О важнейших разделах и общем духе, к сожалению, так и не написанной книги мы можем судить лишь по автореферату докторской диссертации "Основные закономерности филоценогенетических процессов (на примере неморских сообществ мезозоя и кайнозоя)" (1997).
      
      Конечно, Владимир Васильевич думал о практическом использовании созданной им теории. Недаром его первая статья с Б.Б. Родендорфом в "Природе" называется "Палеонтология и охрана природы" (1974). Он первым обратил наше внимание на большую опасность для человечества бурного эволюционного ответа биоты и многовидовых сообществ на "антропогенно спровоцированный кризис" (по его выражению). Он подчёркивал, что волна ответной реакции уже началась и что потенциальная скорость эволюции, как показали Г.Х. Шапошников (1959, 1961, 1965, 1966) и А.П. Расницын (1987), вовсе не так мала, как многие из нас привыкли думать. Иными словами, речь идёт о ближайших 2-3 поколениях, а не о каком-то отдалённом будущем. Прогностические выводы теории эволюции многовидовых сообществ содержатся в целой серии работ (Родендорф, Жерихин, 1974; Жерихин, 1979, 1984, 1987; 2пепкЫп, 1993; Раутиан, Жерихин, 1997). До состояния наибольшей детализации применительно к практическим задачам они были доведены в так и не опубликованном, а с распадом СССР - не принятом к исполнению конкурсном проекте "Аналитический обзор состояния, обоснование методик и схемы информационного обеспечения прогнозов естественных (эволюционных и катастрофических) процессов в растительном и животном мире (биоте)" (1990), заказанном Научно-исследовательским институтом охраны природы и заповедного дела (НИИ "Природа") в лице тогдашнего его директора В.А. Красилова по инициативе Н.Н. Воронцова, бывшего тогда председателем Госкомприроды и министром природопользования и охраны окружающей среды СССР. Руководил проектом А.П.Расницын. Главным исполнителем был Владимир Васильевич. Участие в нём принимали в большинстве своём уже упоминавшиеся по разным другим поводам специалисты: А.П. Расницын, А.А. Вахрушев, Г.М. Длусский, А.Г. Креславский, А.Г. Пономаренко, А.С. Раутиан, А.С. Северцов, В.Н. Яковлев.
      Несколько слов хочу сказать в заключение. Я очень благодарен А.П. Расницыну, который прочёл рукопись моего предисловия и, сделав замечания, спас меня от многих досадных оплошностей. Кроме того, он познакомил меня с новой напечатанной в Англии большой книгой "History of insects", которую они недавно получили. Она создана рачением палеоэнтомологов ПИНа и примкнувших к ним (Belyaeva et al., 2002). Несколько глав в эту книгу написал Владимир Васильевич (Zherikhin, 2002а-е; Zherikhin, Sinitchenkova, 2002).
      Г.Ю. Любарский, по инициативе которого этот очерк был написан, хотел, чтобы предисловие содержало обзор теоретических работ Владимира Васильевича. Мне же хотелось избежать прямого изложения работ, содержащихся в этой книге. В конце концов я решил, конечно на фоне изложения главных положений теории эволюции многовидовых сообществ, созданной Владимиром Васильевичем и его коллегами, написать о том, что обсуждалось в разные годы, но оказалось не отражённым или слабо отражённым в печати.
      По реализации этого плана, Георгий Юрьевич потребовал более чётко разграничить, что сделано Владимиром Васильевичем, а что является моим мнением о предмете. Во избежание недомолвок, хочу сказать: всё, кроме немногих специально оговоренных случаев, либо сделано Владимиром Васильевичем, либо сделано кем-либо из его коллег (и то, и другое видно из приводимых ссылок), часто под влиянием или в результате общения с ним. Из последней категории приводилось лишь то, с чем Владимир Васильевич соглашался, хотя иногда лишь в результате многолетних разговоров. Все иные случаи (их считанное число на весь текст) специально оговорены. Таким образом, почти всё написанное в предисловии о теории эволюции сообществ, не отражённое или слабо освещенное в текстах Владимира Васильевича, следует рассматривать как то, что призвано помочь читателю более полно познакомиться с мировоззрением Владимира Васильевича.
            Наконец, последнее. Владимира Васильевича я знал со школьных лет и всегда чувствовал его большой человеческий масштаб. Но сколь необходим он был для меня, я по настоящему почувствовал, когда его не стало. Когда писал предисловие, я постоянно ловил себя на мысли, что истинный масштаб его научной и педагогической деятельности мы ещё не постигли.

      Литература

      Алексеев А.С. 1989. Глобальные биотические кризисы и массовые вымирания в фанерозойской истории // Биотические события на основных рубежах фанерозоя. М.: изд-во МГУ. С.22-47.
      Алексеев А.С, Дмитриев В.Ю., Пономаренко А.Г. 2001. Эволюция таксономического разнообразия // Экосистемные перестройки и эволюция биосферы. Вып.5. М: Геос. 126 с.
      Алехин В.В. 1938. Методика полевого изучения растительности и флоры. М.: изд-во Наркомпро-са. 208 с.
      Алехин В.В. 1986. Теоретические основы фитоценологии и степеведения. М.: изд-во МГУ. 213 с.
      Альварес У, Азаро Ф. 1990. Удар из космоса // В мире науки. № 12. С.12-39.
      Амитров О.В., Афанасьева ГА., Невесская Л.А., Соловьев А.Н., Счастливцева Н.П., Ушатинская ГА. (сост.). 2000. Палеонтологический институт. 1930-2000. М.: Палеонтол. ин-т РАН. 144 с.
      Аптер М. 1970. Кибернетика и развитие. М.: Мир. 216 с.
      Аристотель. 1978. Сочинения в 4-х томах. Т.2. М.: Мысль. 687 с.
      Аристотель. 1981. Сочинения в 4-х томах. Т.З. М.: Мысль. 613 с.
      Арманд А.Д. 1999. Кризисы в геологической истории Земли // Анатомия кризисов. М.: Наука. С. 17-28.
      Арнольд В.И. 1990. Теория катастроф. М.: Наука. 128 с.
      Асмус В.Ю. 1973. Иммануил Кант. М.: Наука. 534 с.
      Бабков В.В. 1985. Московская школа эволюционной генетики. М.: Наука. 216 с.
      Бабков В.В., Саканян Е.С. 2002. Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский. М.: Памятники исторической мысли. 672 с.
      Баренбаум А.А. 1991. Мегацикличность геологических процессов и эволюция Галактики // Циклы природных процессов, опачных явлений и экологическое прогнозирование. Вып.1. М.: РАЕН. С.27-47.
      Баренбаум А.А. 1995. Галактическая цикличность земных катастроф // Экосистемные перестройки и эволюция биосферы. Вып.2. М.: Палеонтол. ин-т РАН. С.30-34.
      Барское И.С, Жерихин В.В., Раутиан А.С. 1996. Проблемы эволюции биологического разнообразия // Журн. общ. биологии. Т.57. № 2. С. 14-39.
      Беклемишев В.Н. 1970. Биоценотические основы сравнительной паразитологии. М.: Наука. 502 с.
      Белов Н.В.,Лебедев В.И. 1957. Источникии энергии геохимических процессов // Природа. № 5. С. 17-22.
      Белоусов Л.В. 1987. Биологический морфогенез. М.: изд-во МГУ. 239 с.
      Белоусов Л.В. 1993. Основы общей эмбрииологии. М.: изд-во МГУ. 304 с.
      Берг Л.С. 1977. Труды по теории эволюции. 1922-1930. Л.: Наука. Лен.отд. 387 с.
      Берг Р.Л. 1993. Генетика и эволюция. Избр. труды. Новосибирск: Наука. 284 с.
      Блауберг И.В., Юдин Б.Г. 1983. Часть п целое // Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия. С.768-769.
      Быков Б.А. 1983. Экологический словарь. Алма-Ата: Наука Каз. ССР. 215 с.
      Вайнберг С. 2000. Первые три минуты. Современный взгляд на происхождение Вселенной. М.; Ижевск: НИЦ "Регулярная и хаотическая динамика". 272 с.
      Вальтер Г. 1982. Общая геоботаника. М.: Мир. 261 с.
      Вальтер И. 1911. История Земли и жизни. СПб: Брокгауз-Эфрон. 447 с.
      Вахрамеев В.А. 1986. Йзбр. труды. Юрские и меловые флоры и климаты Земли. М.: Наука. 210 с.
      Вахрамеев В.А. 1989. Избр. труды. Проблемы стратиграфии мезозоя. М.: Наука. 235 с.
      Вахрамеев В.А. 1990. Избр. труды. Палеофлористика, фитогеография и климаты мезозоя. М.: Наука. 292 с.
      Вахрамеев В.А., Котова И.З. 1977. Древние покрытосемянные и сопутствующие им растения из нижнемеловых отложений Забайкалья // Палеонтол. журн. № 4. С. 101-109.
            Вахрушев А.А. 1988. Начальные этапы формирования сообществ на примере синантропизации птиц // Эволюционные исследования. Вавиловские темы. Сб. научн. трудов. Владивосток: БПИ ДВО АН СССР. С.34-46.
      Вахрушев А.А., Раутиан А.С. 1992. Исторический подход в экологии: сущность и перспективы // Б.А. Юрцев (ред.). Биологическое разнообразие: подходы к изучению и сохранению. Мат. конф. БИН РАН и ЗИН РАН 14-15 февраля и 14-15 мая 1990 г., Ленинград (СПб). СПб: ЗИН РАН. С.81-91.
      Вахрушев А.А., Раутиан А.С. 1993. Исторический подход к экологии сообществ // Журн. общ. биол. Т.54. № 5. С.532-555.
      Вернадский В.И. 2001. Химическое строение биосферы Земли и её окружения. М.: Наука. 376 с.
      Вернадский В.И. 2002. Биосфера и ноосфера. М.: Айрис Пресс. Рольф. 576 с.
      Винер Н. 1983. Кибернетика, или управление и связь в животном и машине. М.: Наука. 340 с.
      Воронцов Н.Н. 1999. Экологические кризисы и история человечества // Соросовский образовательный журнал. № 10. С.2-10.
      Воронцов Н.Н. 1999. Развитие эволюционной идеи в биологии. М.: Изд. отд. УНЦ ДО МГУ, Прогресс-Традиция, АБФ. 640 с.
      Восточноевропейские широколиственные леса. 1994. М.: Наука. 363 с.
      Галл Я.М. 1993. Становление эволюционной теории Чарлза Дарвина. СПб: Наука. 141 с.
      Гегель Г.В.Ф. 1974. Энциклопедия философских наук. М.: Мысль. Т. 1. Наука логики. 452 с.
      Гегель Г.В.Ф. 1975. Энциклопедия философских наук. М.: Мысль. Т.2. Философия природы. 695 с.
      Гегель Г.В.Ф. 1977. Энциклопедия философских наук. М.: Мысль. Т.З. Философия духа. 471 с.
      Гейзенберг В. 1989. Физика и философия. Часть и целое. М.: Наука. 400 с.
      Геккель Э. 1908. Естественная история миротворения. 4.1. Общее учение о развитии. (Трансформизм и дарвинизм). Лейпциг; СПб: Мысль. 274 с.
      Гинзбург В.Л. 1985. О физике и астрофизике. Статьи и выступления. М.: Наука. 400 с.
      Гленсдорф П., Пригожий И. 1973. Термодинамическая теория структуры, устойчивости и флуктуации. М.: Мир. 280 с.
      Горшков В.Г. 1995. Физические и биологические основы устойчивости жизни. М.: ВИНИТИ. 470 с.
      Горшков В.Г., Кондратьев К.Я., Шерман С.Г. 1990. Устойчивость биосферы и сохранение цивилизации // Природа. № 7. С.3-16.
      Громов В.В., Дмитриев В.Ю., Жерихин В.В., Лебедев Е.Л., Пономаренко А.Г., Расницын А.П., Сукачева И.Д. 1993. Меловые энтомофауны бассейна р.Ульи (Западное Приохотье) // Мезозойские насекомые и остракоды Азии. М.: Наука. С.5-60.
      Дарвин Ч.Р. 1939. Происхождение видов путем естественного отбора, или переживание благопри-ятствуемых пород в борьбе за существование / Соч. Т.З. М.;Л.: изд-во АН СССР. Х+831 с.
      Дарвин Ч.Р., Уоллес А.Р. 1939. О стремлении видов образовывать разновидности и о сохранении разновидностей и видов естественными способами отбора // Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора, или переживание благоприятствуемых пород в борьбе за существование / Соч. Т.З. М.;Л.: изд-во АН СССР. С.233-252.
      Девис В.М. 1962. Геоморфологические очерки. М.: Изд-во АН СССР. 455 с.
      Деятельность межсекционного семинара по проблемам эволюции с октября 1965 г. по апрель 1966 г. 1967. // Бюлл. МОИП. Отд. биол. Т.72. Вып.4. С. 136-138.
      Дмитриев В.Ю., Жерихин В.В. 1988. Изменения разнообразия насекомых по данным метода накопленных появлений // Меловой биоценотический кризис и эволюция насекомых. М.: Наука. С.208-215.
      Дойч Д. 2001. Структура реальности. М.; Ижевск: НИЦ РХД. 400 с.
      Дорфман Я.Г., Северцов А.С. 1984. Система эквифинальных путей онтогенеза и ее изменения в ходе эволюции // Эволюционные идеи в биологии / Тр. ЛОЕ. Т.85. Вып.1. Л.: изд. ЛГУ. С.71-86.
      Дриш Г. 1915. Витализм, его история и система. М.: Наука. 279 с.
      Дылис Н.В. 1978. Основы биоценологии. М.: изд-во МГУ. 172 с.
      Еськов К.Ю. 1984. Дрейф континентов и проблемы исторической биогеографии // Фауногенез и филоценогенез. М.: Наука. С.24-92.
      Еськов К.Ю. 1994. О макробиогеографических закономерностях филогенеза // А.Ю. Розанов, М.А. Семихатов (отв. ред.). Экосистемные перестройки и эволюция биосферы. Вып.1. М.:
      Недра. С. 199-205.
      Еськов К.Ю. 1999. Последний Кольценосец. Роман. М.: АСТ. 512 с.
      Еськов К.Ю. 2000. История Земли и жизни на ней. Учебное пособие для старших классов. М.: МИРОС-МАИК-Наука-Интерпериодика. 352 с.
      Еськов К.Ю. 2001. Евангелие от Афрания. Роман. М.: АСТ. 288 с.
      Жегалло В.И., Каландадзе Н.Н., Кузнецова ТВ., Раутиан А.С. 2000. Судьба мегафауны Голарктики в позднем антропогене // А.Ю. Розанов (отв. ред.). Мамонт и его окружение: двести лет изучения. Юбилейный сборник научных трудов. М.: Геос. С.287-306.
      Жерихин В.В. 1970. Зоогеографические связи палеогеновых насекомых // Чтения памяти Н.А. Холодковского. 14 апреля 1969 г. Л.: Наука. С.29-88.
      Жерихин В.В. 1971. О долгоносиках (Insecta, Coleoptera) балтийского янтаря // Современные проблемы палеонтологии. М.: Наука. С. 197-209.
      Жерихин В.В. 1974. Надсемейство Cleroidea. Надсемейство Curcukeonoidea. Надсемейство Curcujoidea // Жесткокрылые мезозоя / Труды Палеонтол. ин-т АН СССР. Т.161. М.: Наука. с. 30-142, 176-182.
      Жерихин В.В. 1978. Развитие и смена меловых и кайнозойских фаунистических комплексов (трахейные и хелицеровые) // Тр. Палеонт. инст. АН СССР. Т. 165. М.: Наука. 198 с.
      Жерихин В.В. 1978. О возможном механизме экспансии покрытосеменных // Бюлл. МОИП. Отд. геол. № 3. С. 155.
      Жерихин В.В. 1979. Использование палеонтологических данных в экологическом прогнозировании // Экологическое прогнозирование. М.: Наука. С.113-132.
      Жерихин В.В. 1980а. Закономерности захоронения насекомых // Историческое развитие класса насекомых / Труды ПИН АН СССР. Т. 178. М.: Наука. С. 17-18.
      Жерихин В.В. 1980б. Класс Insecta. Насекомые // Развитие и смена беспозвоночных на рубеже мезозоя и кайнозоя. Мшанки, членистоногие, иглокожие. М.: Наука. С.40-97.
      Жерихин В.В. 1984. Экологический кризис - прецедент в мезозое // Энергия. № 1. С.54-61.
      Жерихин В.В. 1984. Мезозойские энтомофауны Восточной Сибири // Проблема возраста геологических образований Вост. Сибири. Тезисы докладов конференции. Иркутск. С.42-43.
      Жерихин В.В. 1985. Список местонахождений юрских насекомых Южной Сибири и сопредельных террторий // Юрские насекомые Сибири и Монголии / Труды Палеонтол. ин-т АН СССР. Т.211. М.: Наука. С.4-11.
      Жерихин В.В. 1985. Карагандинский бассейн // Там же. С.6-8.
      Жерихин В.В. 1985. Буреинский бассейн // Там же. С.70-71.
      Жерихин В.В. 1985. Моллюски // Там же. С.87-90.
      Жерихин В.В. 1985. Насекомые // Там же. С.100-131.
      Жерихин В.В. 1985. Хелицеровые //Там же. С.131-132.
      Жерихин В.В. 1985. Другие группы позвоночных // Там же. С. 136-140.
      Жерихин В.В. 1985. Юрские прямокрылые Южной Сибири и Западной Монголии (Gryllida = Orthoptera) // Там же. С. 171-184.
      Жерихин В.В. 1985. Заключение // Там же. С. 184.
      Жерихин В.В. 1986. Гипотрофные озера - вымерший тип мезозойских экосистем // История древних озер. Тезисы докладов на VII Симпозиуме по истории озер. Л. С.37-38.
      Жерихин В.В. 1986. Насекомые // Стратиграфия СССР. Неогеновая система. Полутом 2. М.: Недра. С.295-301.
      Жерихин В.В. 1986. Ландшафтная палеоэкология и биостратиграфия континентальных отложений // Биостратиграфия - геолкарте 50 (тезисы докладов к II сессии Восточно-Сибирск. отделения Всес. Палеонт. общества). Иркутск. С.80-82.
      Жерихин В.В. 1986. Надсемейство Curculionoidea Latreille, 1802 // Насекомые в раннемеловых экосистемах Западной Монголии / Труды Совм. Советско-Монгольск. палеонтол. эксп. Вып. 28. М.: Наука. С. 105-108.
      Жерихин В.В. 1987. Биоценотическая регуляция эволюции // Палеонтол. журн. № 1. С.3-12.
      Жерихин В.В. 1987. Насекомые // История озер позднего палозоя и раннего мезозоя. Л.: Наука. С.43-^8.
      Жерихин В.В. 1987. Насекомые // Стратиграфия СССР. Меловая система. Полутом 2. М.: Недра. С.248-249.
      Жерихин В.В. 1991. Искажение мира//Нева. № 8. С. 141-152.
      Жерихин В.В. 1992. Исторические изменения разнообразия насекомых // Биологическое разнообразие: подходы к изучению и сохранению. Материалы конференций БИН РАН и ЗИН РАН 14-15 февр. и 14-15 мая 1990 г., Ленинград (Спб). Спб.: ЗИН РАН. С.53-65.
      Жерихин В.В. 1993а. История биома дождевых тропических лесов // Журн. общ. биол. Т.54. № 6. С.659-666.
      Жерихин В.В. 19936. Природа и история травяных биомов // Памяти акад. Е.М. Лавренко. Степи Евразии: проблемы сохранения и восстановления. СПб; М: ИГ РАН. С.29-49.
      Жерихин В.В. 1994а. Эволюционная биоценология: проблема выбора моделей //Экосистсмные перестройки и эволюция биосферы. Вып.1. М: Недра. С. 13-20.
      Жерихин В.В. 19946. Генезис травяных биомов // Там же. С. 132-137.
      Жерихин В.В. 1995. На пути к общей теории эволюции сообществ // Международный симпозиум "Эволюция экосистем". Тезисы. М.: Палеонтол. ин-т РАН. С.46.
      Жерихин В.В. 1995. Природа и история биома средиземноморского типа // Экосистемные перестройки и эволюция биосферы. Вып.2. М.: Палеонтол. ин-т РАН. С.95-100.
      Жерихин В.В. 1997. Основные закономерности филоценогенетических процессов (на примере неморских сообществ мезозоя и кайнозоя). Автореф. дис. на соиск. уч. степ. докт. биол. н. М.: ПИН РАН. 80 с.
      Жерихин В.В. 2001. [О взаимоотношениях насекомых с другими группами организмов суши] // Н.А. Кузнецова (сост.). Хрестоматия по общей экологии (развитие идей). М.: МНЭПУ. С.141-143.
      Жерихин В.В., Егоров А.Б. 1990. Новые и малоизвестные долгоносики советского Дальнего Востока. Владивосток: БПФ ДВО АН СССР. 196 с.
      Жерихин В.В., Калугина Н.С. 1980. Насекомые в экосистемах геологического прошлого // Историческое развитие класса насекомых. М.: Наука. С. 188-240.
      Жерихин В.В., Калугина Н.С. 1985. Ландшафты и сообщества // Юрские континентальные биоценозы Южной Сибири и сопредельных территорий / Труды Палеонтол. ин-т АН СССР. Т. 213. М.: Наука. С.137-183.
      Жерихин В.В., Красилов В.А., Леонова Т.Б., Раутиан А.С, Розанов А.Ю. (в печати). Модели эволюции биосферы на основе филоценогенеза (эволюции сообществ) // Проблемы биоразнообразия. Сб. ИПЭЭ РАН. 20 с.
      Жерихин В.В., Назаров В.И. 1990. Новый вид жука-долгоносика рода Tricholopus Lec. (Coleoptera, Curculioneade) из Якутии и его находки в плейстоцене Белоруссии // Новые представители ископаемой фауны и флоры Белоруссии и других районов СССР. Минск: Навука i тэхнiка. С.99-112.
      Жерихин В.В., Расницын А.П. 1980. Биоценотическая регуляция макроэволюционных процессов // Микро- и макроэволюция. Материалы симпозиума, Кяэрику, 2-5 сент. 1980. Тарту: АНЭст.ССР. С.77-81.
      Жерихин В.В., Раутиан А.С. 1999. Кризисы в биологической эволюции // Анатомия кризисов. М.: Наука. С.29-47.
      Жерихин В.В., Сукачева И.Д. 1973. О меловых насекомоносных "янтарях" (ретинитах) Севера Сибири // Вопросы палеонтологии насекомых. Докл. на XXIV Ежегодн. чтении памяти Н.А. Холодковского 1-2 апр. 1971. Л.: Наука. С.3-48.
      Жерихин В.В., Сукачева И.Д. 1989. Закономерности захоронения насекомых в смолах // Осадочная оболочка Земли в пространстве и времени. Стратиграфия и палеонтология. М.: Наука. С. 84-92.
      Жерихин В.В., Сукачева И.Д. 1990. Об использовании домиков ручейников (Insecta, Trichoptera) в биостратиграфии меловых отложений // Континентальный мел СССР. Сб. научи, трудов. Владивосток: ДВО АН СССР. С. 19-29.
      Жерихин В.В., Сукачева И.Д. 1992. Тафономия включений в смолах // Материалы по методам тафономических исследований. Межвузовский научн. сб. Саратов: изд-во Саратовского университета. С.74-80.
      Зверев А.Т. 1999. Историческая экология. Учебник для 5-6 классов. М.: Дом педагогики. 192 с.
      Зельдович Я.Б. 1985. Избранные труды. Частицы, ядра, Вселенная. М.: Наука. 464 с.
      Зельдович Я.Б., Новиков И.Д. 1975. Строение и эволюция Вселенной. М.: Наука. 735 с.
      Ивановский А.Б. 1976. Палеонтология и теория эволюции // Труды Ин-та геол. и геофиз. СО АН СССР. Т.331. Новосибирск: Наука. 78 с.
      Идлис Г.М. 1974. Кант и современные представления о Вселенной // Природа. С.73-81.
      Иогансен В 1933. Элементы точного учения об изменчивостии и наследственности с основами биологической вариационной статистики. Л.: Сельхозгиз. 410 с.
      Иорданский Н.Н. 1990. Эволюция комплексных адаптации. Челюстной аппарат амфибий и рептилий. М.: Наука. 310 с.
      Иооданский Н.Н. 1994. Макроэволюция. Системная теория. М.: Наука. 112 с.
      Иорданский Н.Н. 2001. Эволюция жизни. М.: Academia. 432 с.
      Казанский А.Б. 2000. Феномен Геи Джеймса Лавлока // Экогеософский альманах. № 2. СПб: Фонд "Урсинус". С.4-21.
      Каландадзе Н.Н., Раутиан А.С. 1983. Место Центральной Азии в зоогеографической истории мезозоя // Ископаемые рептилии Монголии / Труды Совм. Советско-Монгольск. палеонтол. эксп. Вып. 24. М.: Наука. С.6-44.
      Каландадзе Н.Н., Раутиан А.С. 1992. Эвристическая модель эволюции сообщества и его таксономического и экологического разнообразия // Б.А. Юрцев (ред.). Биологическое разнообразие: подходы к изучению и сохранению. Мат. конф. БИН РАН и ЗИН РАН 14-15 февраля и 14-15 мая 1990 г., Ленинград (СПб). СПб: Изд. ЗИН РАН. С.65-80.
      Каландадзе Н.Н., Раутиан А.С. 1993а. Симптоматика экологических кризисов // Стратиграфия. Геол. корреляция. Т.1. № 5. С.3-8.
      Каландадзе Н.Н., Раутиан А.С. 1993. Юрский экологический кризис сообщества наземных тет-рапод и эвристическая модель сопряженной эволюции сообщества и биоты // Проблемы доантропогенной эволюции биосферы. М.: Наука. С.60-95.
      Каландадзе Н.Н., Раутиан А.С. 1994. Сопряженная эволюция наземных и водных тетрапод конца палеозоя - начала мезозоя // А.Ю. Розанов, М.А. Семихатов (отв. ред.). Экосистемные перестройки и эволюция биосферы. Вып.1. М.: Недра. С.174-180.
      Каландадзе Н.Н., Раутиан А.С. 1995а. Комментированная геохронологическая таблица ("календарь") важнейших событий филоценогенеза сообщества (таксоцена) наземных позвоночных. Части I-II // Экосистемные перестройки и эволюция биосферы. Вып.2. М.: Палеонтол. ин-т РАН. С.8-15.
      Каландадзе Н.Н., Раутиан А.С. 19956. Дефицит крупных хищников и эффект опережающей специализации фитофагов в палеогеновых и реликтовых фаунах млекопитающих // Там же. С.84-87.
      Каландадзе Н.Н., Раутиан А.С. 1998. Комментированная геохронологическая таблица ("календарь") важнейших событий филоценогенеза сообщества (таксоцена) наземных позвоночных. Части III-IV // Экосистемные перестройки и эволюция биосферы. Вып.З. М.: Палеонтол. ин-т РАН. С.38^6.
      Каландадзе Н.Н., Раутиан А.С. 2001. Комментированная геохронологическая таблица ("календарь") важнейших событий филоценогенеза сообщества (таксоцена) наземных позвоночных. Часть V // Экосистемные перестройки и эволюция биосферы. Вып.4. М.: Палеонтол. ин-т РАН. С.47-63.
      Калугина Н.С. 1971. Сравнение фауны хирономид (Diptera, Chironomidae) трех прудов с разной степенью загрязнения бытовыми стоками // Докл. МОИП (II полугодие 1968 г. и 1969 г., зоология и ботаника). М.: МОИП.
      Калугина Н.С. 1974а. Изменение подсемейственного состава хирономид (Diptera, Chironomidae) как показатель возможного эвтрофирования водоемов в конце мезозоя // Бюлл. МОИП. Отд. биол. Т.79. № 6. С.45-55.
      Калугина Н.С. 19746. Эвтрофирование как одна из возможных причин перестройки водных биоценозов в конце мезозоя // Антропогенное эвтрофирование водоемов. Тез. докл. на 1-м Всесоюзн. симп. по антропогенному эвтрофированию водоемов (Борок, 1974). Черноголовка. С. 137-139.
      Калугина Н.С. 1976. Комары-звонцы подсемейства Diamesinae (Diptera, Chironomidae) из верхнего мела Таймыра // Палеонтол. журн. № 1. С.87-93.
      Калугина Н.С. 1977. Основные этапы экогенеза водных насекомых // Жизнь на древних континентах, её становление и развитие. Тез. докл. на 13-й сессии Всесоюзн. палеонтол. об-ва (21-25 марта 1977 г.). Л.: ВПО. ПКОП ВСЕГЕИ. С.36-37.
      Калугина Н.С, Жерихин В.В. 1975. Изменения лимнофауны насекомых в мезозое и кайнозое и их экологическая интерпретация // История озёр в мезозое, палеогене и неогене. IV Всес. симпозиум по истории озёр. Тез. докл. Т.1. Л.: Ин-т озероведения АН СССР. С.55-61.
      Кант И. [1755] 1999. Всеобщая естественная история и теория неба / Метафизические начала естествознания. М.: Мысль. С.67-214
      Капица П.Л. 1987. Экперимент. Теория. Практика. Статьи и выступления. М.: Наука. 496 с.
      Катастрофы и история Земли. Новый униформизм. 1986. М: Мир. 471 с.
      Кашкаров Д.Н. 1928. Современные успехи зоопсихологии. М.;Л.: ГИЗ. 425 с.
      Киселева К.В., Разумовский СМ., Расницын А.П. 1969. Границы растительных сообществ и динамика растительности // Журн. общ. биол. Т.ЗО. № 2. С. 123-131.
      Киселева К.В., Чертов О.Г. 1999. От составителей // Разумовский СМ. Избранные труды. М.: КМК Scientific Press. C.5-16.
      Климонтович Ю.Л. 1982. Статистическая физика. М.: Наука. 608 с.
      Колчинский Э.И. 1990. Эволюция биосферы. Историко-критические очерки исследований в СССР. Л.: Наука. 236 с.
      Костенко Н.П. 1999. Геоморфология. М.: изд-во МГУ. 383 с.
      Короткое В.Н. 1994. Современная лесная парадигма (или Gap-парадигма) // Восточноевропейские широколиственные леса. М.: Наука. С.62-74.
      Красилов В.А. 1969. Филогения и систематика // Проблемы филогении и систематики. Владивосток: БПФ ДВО. С. 12-30.
      Красилов В.А. 1972. О совпадении нижних границ кайнозоя и кайнофита // Изв. АН СССР. Сер. геол. Т.207. № 3. С.9-15.
      Красилов В.А. 1979. Смена растительности и вымирание динозавров // Палеонтология и эволюция биосферы. Тез. докл. XXV сессии Всесозн. Палеонтол. об-ва (5-9 февраля 1979 г.). Л.: ПКОП ВСЕГЕИ. С.25-26.
      Красилов В.А. 1977. Эволюция и биостратиграфия. М.: Наука. 256 с.
      Красилов В.А. 1985. Меловой период. Эволюция земной коры и биосферы. М.: Наука. 240 с.
      Красилов В.А. 1987. Периодичность развития органического мира // Палеонтол. журн. № 3. С.9-15.
      Красилов В.А. 1992. Охрана природы: принципы, проблемы, приоритеты. М.: Ин-т охраны природы и заповедного дела. 173 с.
      Красилов В.А. 1997. Метаэкология. Закономерности эволюции природных и духовных систем. М.: Палеонтол. ин-т РАН. 208 с.
      Кто есть кто: биоразнообразиие. Россия и сопредельные регионы. 1997. М.: КМК Scientific Press 674 с.
      Кювье Ж. 1937. Рассуждения о переворотах на поверхности Земного шара. М.;Л.: Биомедгиз. 368 с.
      Лавлок Дж. 2000. Бог и Гея // Экогеософский альманах. № 2. СПб: Фонд "Урсинус" С.21-35.
      Лакатос И. 1995. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М.: Медиум. 236 с.
      Лакатос И. 2001. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ // Кун Т. Структура научных революций. М.: ACT. C269-453.
      Лаплас П.С. 1982. Изложение системы мира. Л.: Наука. 376 с.
      Левченко В.Ф. 1984. Физическая модель эволюции биосистем. // Журн. общ. биол Т45 № 2 С.158-163.
      Левченко В.Ф. 1992. Направленность биологической эволюции, как следствие эволюции биосферы // Журн. общ. биол. Т.53. № 1. С.58-69.
      Левченко В.Ф. 1993. Модели в теории биологической эволюции. СПб: Наука. 383 с.
      Левченко В.Ф., Старобогатов Я.И. 1986. Два аспекта эволюции жизни: физический и биологический // Физика: проблемы, история, люди. Сб. научн. трудов. Л.: Наука. С102-142.
      Левченко В.Ф. Старобогатов Я.И. 1990. Сукцессионные изменения и эволюция экосистем (некоторые вопросы эволюционной экологии) //Журн. общ. биол. Т.51. № 5. С.619-631.
      Любищев А.А. 1982. Проблемы формы, систематики и эволюции организмов. Сб. статей. М.: Наука. 278 с.
      Ляйэлл Ч. 1866. Основные начала геологии или новейшие изменения Земли и её обитателей. М.: Изд. книгопродавца А.И. Глазунова. Т.1. 399 с. Т.2. 462 с.
      Малиновский Ю.М. 1993. Биосферные ритмы и задачи их изучения // Проблемы доантропогенной эволюции биосферы. М.: Наука. С.191-201.
      Марков М.В. 1962. Общая геоботаника. М.: Высшая школа. 450 с.
      Мейен СВ. 1987. Основы палеоботаники. М.: Недра. 403 с.
      Мейен СВ. 1989. Введение в теорию стратиграфии. М.: Наука. 216 с.
      Мендель Г. 1965. Опыты над растительными гибридами. М.: Наука. 159 с.
      Мечников И.И. 1960. Учение об органических формах, основанное на теории превращения видов. Составлено по сочинению Э. Геккеля "Generelle Morphologie" // Акад. собр. соч. Т.4. С.21-107.
      Миркин Б М. 1985. Теоретические основы современной фитоценологии. М.: Наука. 137 с.
      Миркин Б.М. 1986. Что такое растительные сообщества. М.: Наука. 164 с.
      Миркин Б.М., Наумова Л.Г. 1984. О сукцессиях растительных сообществ // Экология. № 6. С.3-11.
      Миокин Б М., Наумова Л.Г., Соломещ А.И. 2001. Современная наука о растительности. М.: Логос. 264 с.
      Миркин Б.М., Розенберг ГС 1978. Фитоценология. Принципы и методы. М.: Наука. 212 с.
      Мижо М. 1965. Сент-Экзюпери. М.: Молодая гвардия. 463 с.
      Мэй P.M. 1981. Эволюция экологических систем // Эволюция. М.: Мир. С. 173-193.
      Наймарк Е.Б., Пономаренко А.Г., Раутиан А.С, Розанов А.Ю. 1997. Экосистемные перестройки и эволюция биосферы // Н.П. Лаверов (ред.). Глобальные изменения природной среды и климата. Избранные научные труды. М.: Изд. Министерства науки и техники Российской Федерации. СЗ18-346.
      Назаров В.И. 1983. Реконструкция ландшафтов северо-востока Белоруссии в антропогене по па-леоэнтомологическим данным // Труды Палеонтол. ин-т АН СССР. Т.205. М.: Наука. 96 с.
      Невесская Л.А. 1998. Этапы развития бентоса фанерозойских морей. Палеозой // Труды Палеонтол. ин-т РАН. Т. 270. М.: Наука. 503 с.
      Невесская Л.А. 1999. Этапы развития бентоса фанерозойских морей. Мезозой. Кайнозой // Труды Палеонтол. ин-т РАН. Т. 274. М.: Наука. 503 с.
      Нейман фон Дж. 1971. Теория самовоспроизводящихся автоматов. М.: Мир. 382 с.
      Нейман фон Дж., Моргенштерн О. 1970. Теория игр и экономическое поведение. М.: Наука. 707 с.
      Николис Г., Пригожий И. 1979. Самоорганизация в неравновесных системах. М.: Мир. 512 с.
      Николис Г., Пригожий И. 1990. Познание сложного. Введение. М.: Мир. 342 с.
      Новиков И.Д. 1988. Как взорвалась Вселенная. М.: Наука. 176 с.
      Новиков И.Д. 1990. Эволюция Вселенной. М.: Наука. 192 с.
      Ог Э. 1932. Геология. T.I. Геологические явления. М.;Л.: НКТП Гос. науч.-тех. гор.-геол. изд-во. 407 с.
      Панфилов Д.В. 1965. О субфоссильных остатках насекомых из Серебряного бора // Бюлл. МОИП. Отд.биол. Т.70. Вып.5. С. 115-116.
      Панфилов Д.В. 1967. Роль насекомых в древних и современных континентальных биоценозах // Зоол. журн. Т.46. № 5. С.645-656.
      Панфилов Д.В. 1968. Эколого-ландшафтная характеристика юрской фауны насекомых Каратау // Юрские насекомые Каратау. М.: Наука. С. 7-22.
      Панфилов Д.В. 1972. В мире насекомых. М.: Лесная промышленность. 128 с.
      Пианка Э. 1981. Эволюционная экология. М.: Мир. 399 с.
      Планк М. 1975. Избранные труды. Термодинамика. Теория излучения и квантовая теория. Теория относительности. Статьи и речи. М.: Наука. 788 с.
      Полак Л. 1984. Людвиг Больцман и развитие молекулярно-кинетической теории газов и статистической механики // Больцман Л. Избр. труды. Молекулярно-кинетическая теория газов. Статистическая механика. Теория излучения. Общие вопросы физики. М.: Наука. С.476-557.
      Пономаренко А.Г. 1984. Эволюция экосистем, основные события // 27-й Междунар. геол. конгр. Москва, 4-14 августа 1984 г. Палеонтология. Докл. Т.2. М.: Наука. С.71-74.
      Пономаренко А.Г. 1993. Основные события в эволюции биосферы // Проблемы доантропогенной эволюции биосферы. М.: Наука. С. 15-25.
      Пономаренко А.Г., Дмитриев В.Ю. 1993. Эволюция разнообразия и устойчивость экосистем // Там же. С.54-59.
      Поппер К. 1983. Логика и рост научного знания. Избр. работы. М.: Прогресс. 605 с.
      Пригожий И. 1999. Конец определенности. Время, Хаос и Новые Законы Природы. Ижевск: НИЦ "Регулярная и хаотическая динамика". 216 с.
      Пригожий И. 2001. Введение в термодинамику необратимых процессов. М.; НИЦ "Регулярная и хаотическая динамика". 160 с.
      Пригожий И. 2002. От существующего к возникающему. Время и сложность в физических науках. М.: Эдиториал УРСС. 288 с.
      Пригожий И., Стенгерс И. 1986. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М.: Прогресс. 432 с.
      Пушкин А.С 1995. Капитанская дочка // Полное собр. соч. Т.8. Кн.1. М.: Воскременье. С.277-384.
      Работнов Т.А. 1983. Фитоценология. М.: изд-во МГУ. 296 с.
      Развитие флор на границе мезозоя и кайнозоя. 1977. М.: Наука. 130 с.
      Развитие и смена органического мира на рубеже мезозоя и кайнозоя. Позвоночные. 1978. М.: Наука. 136 с.
      Развитие и смена беспозвоночных на рубеже мезозоя и кайнозоя. Мшанки, членистоногие, иглокожие. 1980. М.: Наука. 176 с.
      Развитие и смена моллюсков на рубеже мезозоя и кайнозоя. 1981. М.: Наука. 142 с.
      Развитие и смена простейших, кишечнополостных и червей на рубеже мезозоя и кайнозоя. 1981. М.: Наука. 83 с.
      Разумовский СМ. 1969. О границах ареалов и флористических линиях // Бюлл. Гл. Бот. сада АН СССР. Вып. 72. С. 20-28.
      Разумовский СМ. 1971. О происхождении и возрасте тропических и лавролистных флор // Бюлл. ГБС АН СССР. Вып. 82. С. 43-51.
      Разумовский СМ. 1999. Избранные труды. М.: К.МК Scientific Press. 560 с.
      Разумовский СМ. Лабунцова М.А. 1969. Географическое распространение // Тропические и субтропические растения. Фонды Главного Ботанического сада АН СССР (Marattiaceae -Marantaceae). M.: Наука. С. 14-21.
      Разумовский СМ. Лабунцова М.А. 1974. Географическое распространение // Тропические и субтропические растения. Фонды Главного Ботанического сада АН СССР (Orcgidaceae -Begoniaceae). М.: Наука. С203.
      Рамснский Л.Г. 1971. Избр. работы. М.: Наука. 334 с.
      Расницын А.П. 1966. Усиление регулятора как критерий эволюционного прогресса // Бюлл. МОИП. Отд. биол. Т. 146. вып.З. С. 149-150.
      Расницын А.П. 1969. Происхождение и эволюция низших перепончатокрылых // Труды Палеонтол. ин-т АН СССР. Т. 123. М.: Наука. 196 с.
      Расницын А.П. 1971. К вопросу о причинах морфофункционального прогресса // Журн. общ. биол. Т.32. № 5. С.549-555.
      Расницын А.П. 1972. Палеонтологические находки на Таймыре // Природа. № 6. с.94.
      Расницын А.П. 1972. К вопросу о причиных морфофункционального прогресса // Закономерности прогрессивной эволюции. Л.: ИИЕТ АН СССР. С.314-319.
      Расницын А.П. 1975. К вопросу о виде и видообразовании // Проблемы эволюции. Т. IV. Новосибирск: Наука. С.221-230.
      Расницын А.П. 1980. Происхождение и эволюция перепончатокрылых насекомых //Труды Палеонтол. ин-т АН СССР. Т. 174. М.: Наука. 192 с.
      Расницын А.П. 1983. Филогения и систематика // Теоретические проблемы современной биологии. Пущине: ОНТИ НЦБИ АН СССР. С.41-49.
      Расницын А.П. 1984. Насекомые (Insecta) // Справочник по систематике ископаемых организмов (таксоны отрядной и выше групп). М.: Наука. С.81-84.
      Расницын А.П. 1984. Живое существо как адаптивный компромисс // Макроэволюция (мат. 1-й Всесоюзн. конф. по пробл. эволюции) М.: Наука. С.233-234.
      Расницын А.П. 1986. Инадаптация и эвадаптация // Палеонтол. журн. № 1. С. 3-7.
      Расницын А.П. 1987. Темпы эволюции и эволюционная теория (гипотеза адаптивного компромисса) // Эволюция и биоценотические кризисы. М.: Наука. С.46-64.
      Расницын А.П. 1988а. О Черной Королеве, поступательности размножения и групповом отборе // Эволюционные исследования. Вавиловские темы. Сб. научн. трудов. Владивосток: БПИ ДВО. С.47-53.
      Расницын А.П. 19886. Проблема глобального кризиса наземных биоценозов в середине мелового периода // А.Г. Пономаренко (ред.). Меловой биоценотический кризис и эволюция насекомых. М.: Наука. С. 191-207.
      Расницын А.П. 1988в. Филогенетика//В.В.Меннер, В.П.Макридин (ред.). Современная палеонтология. Методы, направления, проблемы, практическое приложение. Т.1. М.: Недра. С.480-497.
      Расницын А.П. 1989. Динамика семейств насекомых и проблема мелового биоценотического кризиса // Осадочная оболочка Земли в пространстве и времени. Стратиграфия и палеонтология. М.: Наука. С.35-40.
      Расницын А.П. 1990. История палеоэнтомологии и история насекомых // Природа. № 6(898). С.66-80.
      Расницын А.П., Вахрушев А.А., Длусский Г.М., Жерихин В.В., Креславский А.Г., Пономаренко
      А Г, Раутиан А.С, Северцов А.С, Яковлев В.Н. 1990. Аналитический обзор состояния, обоснование методик и схемы информационного обеспечения прогнозов естественных (эволюционных и катастрофических) процессов в растительном и животном мире (биоте). Отчет по конкурсному проекту, заказанному НИИ "Природа". М. 97 с. + 15 рис. (машинопись).
      Расницын А.П., Длусский Г.М. 1988. Принципы и методы реконструкции филогенезов // А.Г. Пономаренко (ред.) Меловой биоценотический кризис и эволюция насекомых. М.: Наука. С.5-15.
      Расницын А.П., Жерихин В.В. 1978. Рец. на: В.А. Красилов, "Эволюция и биостратиграфия" // Журн. общ. биол. Т.39. № 5. С.798-800.
      Расницын А.П., Родендорф Б.Б., Жерихин В.В., Калугина Н.С, Пономаренко А.Г., Вишнякова В.Н., Сукачева И.Д., Чернова О.А., Синиченкова Н.Д., Попов Ю.А., Притыкина Л.Н. 1980. Историческое развитие класса насекомых // Труды Палеонтол. ин-т АН СССР. Т. 178. М.: Наука. 269 с.
      Раутиан А.С. 1988. Палеонтология как источник сведений о закономерностях и факторах эволюции // В.В.Меннер, В.П.Макридин (ред.). Современная палеонтология. Методы, направления, проблемы, практическое приложение. Т.2. М.: Недра. С.76-118.
      Раутиан А.С. 1993. О природе генотипа и наследственности // Журн. общ. биол. Т.54. № 2. С. 131-167
      Раутиан А.С. 2001. Апология сравнительного метода: первые девять уроков общенаучной типологии; о природе типологического знания // Гомологии в ботанике: опыт и рефлексия. Труды IX школы по теоретической морфологии растений "Типы сходства и принципы гомоло-гизании в морфологии растений" (Санкт-Петербург, 31 января - 3 февраля 2001 г.). СПб: СПб союз ученых. С.65-80.
      Раутиан А.С, Жерихин В.В. 1997. Модели филоценогенеза и уроки экологических кризисов геологического прошлого // Журн. общ. биол. Т.58. № 4. С.20-47.
      Раутиан А.С, Сенников А.Г. 2001. Отношения "хищник-жертва" в филогенетическом масштабе времени // А.Г. Пономаренко, А.Ю. Розанов, М.А. Фсдонкин (отв. ред.). Экосистемные перестройки и эволюция биосферы. Вып.4. М.: Палеонтол. ин-т РАН. С.29-46.
      Ричарде П.У. 1961. Тропический дождевой лес. М.: изд-во иностр. лит. 447 с.
      Родендорф Б.Б. 1957. Палеоэнтомологические исследования в СССР // Труды Палеонтол. ин-т АН СССР. Т.66. М.: изд-во АН СССР. 102 с.
      Родендорф Б.Б. 1961. Палеоэнтомологические исследования в СССР // Сорок лет советской палеонтологии (1917-1957). Труды IV сессии Всезоюзн. палеонтол. об-ва. М.: Госгеолтехиз-дат. С.23-30.
      Родендорф Б.Б. 1964. Историческое развитие двукрылых насекомых // Труды Палеонтол. ин-та АН СССР. Т. 100. М.: Наука. 311с.
      Родендорф Б.Б., Жерихин В.В. 1974. Палеонтология и охрана природы // Природа. № 5(705). С 82-91.
      Родендорф Б.Б., Мартынова О.М., Шаров А.Г., Беккер-Мигдисова Е.С., Айзенберг Е.Е., Вишнякова В.Н., Данилевский А.С, Чернова О.А. 1962. Подтип Mandibulata. Жвалоносные членистоногие // Основы палеонтологии. Справочник для палеонтологов и геологов СССР. Т. 9. Членистоногие - трахейные и хелицеровые. М.: изд-во АН СССР. С. 17-374.
      Розенберг Г.С. 1987. Эвристики современной фитоценологии // Проблемы теоретической и экспериментальной фитоценологии. Уфа. С.5-17.
      Руденко А.П. 1964. Саморазвивающиеся каталитические системы//Докл. АН СССР. Т. 159. С. 1374.
      Руденко А.П. 1969. Теория саморазвития открытых каталитических систем. М.: изд-во МГУ.
      Руденко А.П. 1980. Эволюционная химия и естественно-исторический подход к проблеме происхождения жизни // Журн. Всесоюзн. хим. об-ва им. Д.И. Менделеева. Т.25. № 4. С.390.
      Руденко А.П. 1983. Физико-химические основания химической эволюции // Журн. физ. химии. Т.57. С.1597, 2641.
      Руденко А.П. 1987. Физико-химические основания химической эволюции // Журн. физ. химии. Т.61.С.1457.
      Руденко А.П. 1996. Вклад общей теории химиической эволюции и биогенеза в развитие философии биологии // Философия биологии: вчера, сегодня, завтра. Памяти Р.С Карпинской. М.: ин-т философии РАН. С.98-108.
      Рузавин Г.И. 1983. Гипотетико-дедуктивный метод// Философский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия. С. 116-117.
      Сборка предбиологических и биологических структур. 1982. М.: Наука. 344 с.
      Самылина В.А. 1962. О меловой флоре Аркагалинского угольного бассейна // Докл. АН СССР. Т. 147. №5. С. 1157-1159.
      Самылина В.А. 1963а. Мезозойская флора нижнего течения р.Алдан // Труды БИН АН СССР. Сер. 8. Палеоботаника. Вып. 4. М.;Л.: Наука. С. 57-139.
      Самылина В.А. 19636. О меловой флоре Облучья (Малый Хинган) // Бот. журн. Т.48. № 5. С.726-729.
      Самылина В.А. 1974. Раннемеловые флоры Северо-Востока СССР: К проблеме становления флор кайнофита // Комаровские чтения (1972). 27. Л.: Наука. С. 1-55.
      Самылина В.А. 1988. Аркагалинская стратофлора северо-востока Азии. Л.: Наука. 131с
      Северцов А.Н. 1939. Морфологические закономерности эволюции. М.;Л.: изд-во АН СССР. 610 с.
      Северцов А.Н. 1945. Собр. соч. Т.З. Общие вопросы эволюции. М.;Л.: изд-во АН СССР. 530 с.
      Северцов А.Н. 1968. Главные направление эволюционного процесса. Морфобиологическая теория эволюции. М.: изд-во МГУ. 202 с.
      Синиченкова Н.Д., Жерихин В.В. 1995. Мезозойская озерная биота: вымирание и персистенция сообществ // Международный симпозиум "Эволюция экосистем". Тезисы. М.: Палеонтол. ин-т РАН. С.46.
      Смирнова О.В., Заугольнова Л.Б., Попадюк З.В., Пономаренко Е.В. 1999. Общие закономерности структуры ии динамики лесных экосистем и методы их изучения // Сукцессионные процессы в заповедниках России и проблема сохранения биологического разнообразия. СПб: Русск. бот. об-во. С. 14-57.
      Соколов Б.С. 1974. Периодичность (этапность) развития органического мира и биостратиграфические границы // Геология и геофизика. № 1. С.3-10.
      Старобогатов Я.И. 1984. Эволюция экосистем // Методологические проблемы эволюционной теории. Тарту: изд-во Тартуского унив. С.70-72.
      Сукачев В.Н. 1942. Идея развития в фитоценологии // Сов. бот. № 1-2. С.5-17.
      Сукачева И.Д. 1980. Эволюция строительного поведениия личинок ручейников (Trichoptera) // Журн. общ. биол. Т.41. № 3. С.457-569.
      Сукачева И.Д. 1982. Историческое развитие отряда ручейников // Труды Палеонтол. ин-та АН СССР. Т. 197. М.: Наука. 112 с.
      Сукцессионные процессы в заповедниках России и проблема сохранения биологического разнообразия. 1999. СПб: Русск. бот. об-во.
      Татаринов Л.П. 1987. Очерки по теории эволюции. М.: Наука. 251 с.
      Тахтаджян А.Л. 1964. Основы эволюционной морфологии покрытосемянных. М.;Л.: Наука. 236 с.
      Тимофеев-Ресовский Н.В. 1996. Избр. труды. Генетика. Эволюция. Биосфера. М.: Медицина. 479 с.
      Тимофеев-Ресовский Н.В. 2000. Воспоминаниия. Истории, рассказанные им самим, с письмами, фотографиями и документами. М.: Согласие. 880 с.
      Тимофеев-Ресовский Н.В., Иванов В.И. 1966. Некоторые вопросы феногенетики // Актуальные вопросы современной генетики. М.: изд-во МГУ. С. 114-130.
      Тимофеев-Ресовский Н.В., Воронцов Н.Н., Яблоков А.В. 1977. Краткий очерк теории эволюции. М.: Наука. 301 с.
      Трасс Х.Х. 1976. Геоботаника. История и современные тенденции развития. Л.: Наука. 252 с.
      Уиттекер Р. 1980. Сообщества и экосистемы. М.: Прогресс. 327 с.
      Урманцев Ю.А. 1978. Что может дать биологу представление объекта как системы в системе объектов того же рода? // Журн. общ. биол. Т.39. № 5. С.699-718.
      Урманцов Ю.А. 1988. Общая теория систем. Состояние, приложения, перспективы развития // Система. Симметрия. Гармония. М: Мысль. С.38-124, 191-200.
      Урманцев Ю.А. 1988. Эволюционика, или общая теория развития систем природы, общества и мышления. Пущино: ОНТИ НЦБИ АН СССР. 79 с.
      Фридман А.А. 2001. Мир как пространство и время. М.; Ижевск: НИЦ "Регулярная и хаотическая динамика". 96 с.
      Хайн В.Е., Короновский Н.В., Ясаманов Н.А. 1997. Историческая геология. М: изд-во МГУ. 448 с.
      Хайн В.Е., Рябухин А.Г. 1997. История и методология геологических наук. М.: изд-во МГУ. 224 с.
      Хакен Г. 1980. Синэргетика. М.: Мир. 404 с.
      Хакен Г. 1985. Синэргетика. Иерархии устойчивости в самоорганизующихся системах и устройствах. М.: Мир. 419 с.
      Хокинг С. 2000. Краткая история времени: От большого взрыва до черных дыр. СПб: Амфора. 268 с.
      Хокинг С, Пенроуз Р. 2000. Природа пространства и времени. Ижевск: НИЦ "Регулярная и хаотическая динамика". Удмутский гос. унив. 160 с.
      Холтон Дж. 1981. Тематический анализ науки. М.: Прогресс. 383 с.
      Ч йковский Ю.В. 1982. Истоки открытия Дарвина: опыт методологического анализа // Природа. № 6. С.87-93.
      Чайковский Ю В 1983. Рождение дарвинизма // Теоретические проблемы современной биологии. Пущино: ОНТИ НЦБИ АН СССР. С.94-103.
      Чернов Ю.И. 1984. Эволюционный процесс и развитие сообществ // Фауногенез и филоценоге-нез. М.: Наука. С.5-23.
      Чертов О.Г. Разумовский СМ. 1980. Об экологоческой направленности процесса развития почв // Журн. общ. биол. Т.61. № 3. С.386-396.
      Четвериков С.С. 1983. Проблемы общей биологии и генетики (воспоминания, статьи, лекции). Новосибирск: Наука. 273 с.
      Чумаков Н.М. 1986. Какой климат типичен для Земли? // Природа. № 10. С.34-45.
      Чумаков Н.М. 1993. Проблемы палеоклимата в исследованиях по эволюции биосферы // Проблемы доантропогенной эволюции биосферы. М.: Наука. С. 106-122.
      Чумаков Н.М. 1995. Проблема теплой биосферы // Стратиграфия. Геологическая корреляция. Т.З. №3. С.3-14.
      Чумаков Н.М. 1997. Теплая биосфера // Природа. № 5. С.66-78.
      Шапошников Г.Х. 1959. Становление смены хозяев и диапаузы у тлей (Aphididae) в процессе приспособления к годичным циклам их кормовых растений // Энтомол. обозр. Т.38. № 3. С.483-504.
      Шапошников Г.Х. 1961.Специфичность и возникновение адаптации к новым хозяевам у тлей (Homoptera, Aphidoidea) в процессе естественного отбора (экспериментальное исследование) // Энтомол. обозр. Т.40. № 4. С.739-762.
      Шапошников Г.Х. 1965. Морфологическая дивергенция и конвергенция в эксперименте с тлями (Homoptera, Aphidinea) // Энтомол. обозр. Т.44. № 1. С.3-25.
      Шапошников Г.Х. 1966. Возникновение и утрата репродуктивной изоляции и критерий вида // Энтомол. обозр. Т.45. № 1. С.3-35.
      Шапошников Г.Х. 1974. Популяция, вид, род как живые системы и их структура у тлей // Теоретические вопросы систематики и филогении животных / Труды ЗИН АН СССР. Т.53. Л.: Наука. С.106-173.
      Шапошников Г.Х. 1978. Динамика клонов, популяций и видов и эволюция // Журн. общ. биол. Т.39.№ 1.С. 15-33.
      Шатский Н.С. 1937. О неокатастрофизме (К вопросу об орогенетических фазах и о процессе осадконакопления) // Проблемы сов. геол. Т.7. № 7. С.532-551.
      Шафрановский И.И. 1972. Николай Стеной - кристаллограф, геолог, палеонтолог, анатом. Л.: Наука. 180с.
      Шварц Е.А., Замолодчиков Д.Г. 1991. Комбинативная система экологических ниш как способ отражения структуры населения мышевидных грызунов природных экосистем Валдайской возвышенности // Зоол. журн. Т.70. Вып.4. С. 113-124.
      Шварц Е.А., Демин Д.В., Глазов М.В., Замолодчиков Д.Г. 1992. Организация населения землероек лесов умеренного пояса Евразии и влияние на ее структуру населения почвенной мезо-фауны // Докл. АН СССР. Т.322. № 2. С.427-431.
      Шварц Е.А., Демин Д.В., Замолодчиков Д.Г. 1992. Экология сообществ мелких млекопитающих лесов умеренного пояса (на примере Валдайской возвышенности). М.: Наука. 127 с.
      Шварц С.С. 1973. Эволюция и биосфера// Проблемы биогеоценологии. М.: Наука. С.213-228.
      Шварц С.С. 1980. Экологические закономерности эволюции. М.: Наука. 278 с.
      Шеррингтон Ч. 1969. Интегративная деятельность нервной системы. Л.: Наука. Лен.отд. 391 с.
      Шиманский В.Н. 1987. Историческое развитие биосферы // Эволюция и биоценотичеекие кризисы. М.: Наука. С.5-45.
      Шиманский В.Н., Соловьев А.Н. 1978. Некоторые вопросы этапности развития органического мира// Развитие и смена органического мира на рубеже мезозоя и кайнозоя. Позвоночные. М.: Наука. С.5-16.
      Шиманский В.Н., Соловьев А.Н. 1982. Рубеж мезозоя и кайнозоя в развитии органического мира. М.: Наука. 40 с.
      Шишкин М.А. 1988а. Эволюция как эпигенетический процесс // В.В. Меннер, В.П. Макридин (ред.). Современная палеонтология. Методы, направления, проблемы, практическое приложение. Т.2. М.: Недра. С. 142-169.
      Шишкин М.А. 19886. Закономерности эволюции онтогенеза // Там же. С. 169-209.
      Шмальгаузен И.И. 1940. Изменчивость и смена адаптивных норм в процессе эволюциии // Журн
      общ. биол. Т. 1. № 4. С.509-525.
      Шмальгаузен И.И. 1968а. Факторы эволюции. Теория стабилизирующего отбора. 2-е изд. М:
      Наука. 451 с.
      Шмальгаузен И.И. 19686. Кибернетические вопросы биологии. Новосибирск: Наука. 224 с.
      Шмальгаузен И.И. 1969. Проблемы дарвинизма. 2-е изд. Л.: Наука. 493 с.
      Шмальгаузен И.И. 1982. Организм как целое в индивидуальном и историческом развитии. М:
      Наука. 382 с.
      Шмальгаузен И.И. 1983. Пути и закономерности эволюционного процесса. М: Наука. 360 с.
      Шноль С.Э. 2001. Герои, злодеи, конформисты российской науки. М.: КРОН-ПРЕСС. 2001. 875 с.
      Штерне К. 1909-1910. Эволюция мира. М.: изд. Т-ва Мир. 1909. Т. 1. 490 с. Т.2. 474 с. 1910. Т.З. 460 с.
      Штилле Г. 1964. Избр. труды. М.: Мир. 411 с.
      Эбелинг В. 1979. Образование структур при необратимых процессах. Введение в теорию дисси-
      пативных структур. М.: Мир. 279 с.
      Эшби У.Р. 1959. Введение в кибернетику. М.: изд-во иностр. лит. 432 с.
      Эшби У.Р. 1962. Конструкция мозга. Происхождение адаптивного поведения. М.: ИЛ. 398 с.
      Aubreville А. 1971. Regeneration patterns in closed forest of Ivory Coast // Word vegetation types. New
      York: Columbia Univ. Press. P.41-55.
      Belayeva N.V., Blagoderov V.A., Dmitriev V.Yu., Eskov K.Yu., Gorokhov A.V., Ivanov V.D., Kluge
      N.Yu., Kozlov M.V., Lukashevich E.D., Mostovsky M.B., Novokshonov V.G., Ponomarenko
      A.G., Popov Yu.A., Pritykina L.N., Rasnitsyn A.P., Shcherbakov D.E., Sinitchcnkova N.D.,
      Storozhenko S.Yu., Sukatcheva I.D., Vishniakova V.N., Vrsansky P., Zherikhin V.V. 2002. History
      of insects. Dordrecht; Boston; London: Kluvver Acad. Publ. 517 p.
      Benton M. 1987/88. Aktuelle Problem der Evolutionsforschung aus der Sicht des Palaontologen //
      Mannheimer Forum. P. 105-165.
      Boltzmann L. 1897. Popular Schriften. Bd.l. Leipzig: J.A.Barth Verlag. S.28.
      Botkin D.B. 1981. Causality and Succession // Forest Succession: Concept and Application. New York:
      Springer-Verlag. P.36-55.
      Botkin D.B., Janak J.K., Wallis J.R. 1972. Some Ecological consequenses of a Computer model of
      Forest growth // J. Ecol. Vol.60. P.849-873.
      Brooks D.R., Wiley E.O. 1986. Evolution as Entropy. Chicago; London: Univ. Chicago Press. 335 p. Clements F.E. 1920. Plant Succession: An analysis of the Development of Vegetation. Washington,
      D.C.: Publ. Carnegie Inst. No.290. 388 p.
      Clements F.E. 1936. Nature and structure of the climax // J. Ecol. Vol.24. P.252-284.
      Clements F.E. 1949. Dynamics of vegetation. New-York: Hafner. 296 p.
      Clements F.E. 1963. Plant succession and indicators. New York; London: Hafner. 453 p. Clements F.E., Shelford V.E. 1939. Bioecology. New-York; London. 425 p.
      Davis W.M. 1924. Die erkla'rende Beschreibung der Landformen. Taubner.
      Eldredge N., Gould S.J. 1972. Punctuated equilibria: an alternative to phyletic gradualism // T.J.M.
      Schopf (ed.). Models in Paleobiology. San Francisco: Freeman & Cooper & Co. P.82-115.
      Eskov K.Yu. 1987. A New archaeid Spider (Chelicerata, Araneae) from the Jurassic of Kazakhstan,
      with notes on the so-called "Gondwana" rangers of Recent taxa // N.J. Geol. Palaontol. Abh.
      Bd.175. P.81-106.
      Eskov K.Yu. 1992. Archaeid spider from Eocene Baltic Amber (Chelicerata, Araneida, Arachnidae)
      with remarks on the so-called "Gondwana" ranges of the Recent taxa // N.J. Geol. Palaontol Abh.
      Bd.185. H.3. S.311-328.
      Eskov K.Yu. 1995. A test of the "Phytospreding" and "Zonal Stratification". Biogeographic models on
      various groups of Arthropods (preliminary results) // Paleontol. Journ. Vol.29. No.4. P. 105-111.
      Eskov K.Yu. 2002. Geographical history of insects // History of insects. Dordrecht; Boston; London:
      Kluwer Acad. Publ. P.427-435.
      Eskov K.Yu. 2002. Fossil Reisen // Ibid. P.444-446.
      Eskov K.Yu., Golovatch S.I. 1986. On the origin of trans-Pacific disjunktion//Zool. Jahrb Syst Vol 113
      P.265-285.
      Gould S.J. 1980. Is a new and general theory of evolution emerging? // Paleobiology. Vol.6. No.l.
      P. 129-145.
      Gould S.J. 1982. Punctuated equilibria - a different way of seeing // New Sci. Vol.94. No. 1301. P. 137-141.
      Gould S.J. Eldredge N 1977 Punctuated equilibria: The tempo and mode of evolution reconsidered //
      Paleobiology. Vol.3. No.2. P.115-151. Г
      Gould S.J. Eldredge N. 1993. Punctuated equilibrium comes of age // Nature. Vol. 366. No.6452.
      P223-227.
      Сratchev VG., Zherikhin V.V. 1995. A revision of the Nemonychid weevil subfamily Brethorrhininae
      (lnsecta, Coleoptera, Nemonychidae) // Paleontol. Journ. Vol.29. No.4. P.I 12-127.
      Haeckel E. 1866. Generelle Morphologie der Organismen. Allgemeine Grundzuge der 1866. organischen
      Formenwissenschaft, mechanisch begrundet die von Ch.Darwin refonnierte Descedenztheorie.
      Berlin: G.Reimer. Bd. 1. 574 S. Bd. 2. 462 S.
      Hutchinson G.E. 1965. The niche: an abstractly inchabited hypervolume // The Ecology theatre and the
      evolutionary play. New Haven: Yale Univ. Press. P.26-78.
      Jantsch E. 1980. The Self-Organizing Universe: Scientific and Human Implications of the Emerging
      Paradigm of Evolution. New York: Oxford Pergamon Press. 344 p.
      Kalandadze N.N., Rautian A.S. 1995. Biocoenotic prerequisites for the emergence of the Vertebrates on
      Land // Paleontol. Journ. Vol.29. No.4. P. 172-178.
      Kalandadze N.N., Rautian A.S. 1995. Physiology prerequisites for the utilization of Plant resource by
      Land Vertebrates // Ibid. Vol. 29. No.4. P. 179-185.
      Kalandadze N.N., Rautian A.S. 1997. Historical zoogeography of terrestrial tetrapodes and a new method
      of global paleogeographycal reconsruction // A.Yu. Rosanov, P. Vickers-Rich, Ch. Tassell (eds.).
      Evolution of the Biosphere / Records of the Queen Victoria Museum and Art Gallery Launceston.
      1997. Vol.104. Launceston: Queen Victoria Museum and Art Gallery Publ. P.95-98.
      Kalandadze N.N., Rautian A.S., Rautian G.S. 1996. Ecogenesis of the South American Cenosoic
      Carnivorous Tetrapods // Paleontol. Journ. Vol.30. No.6. P.733-737.
      Kellogg D.E. 1988. "And Then a Miracle Occurs"- Weak Links in the Chain of Argument from
      Punctuation to Hierarchy // Biology and Philosophy. Vol.3. P.3-28.
      Lovelock J.E. 1982. Gaia. A New Look at Life on Earth. New York: Oxford Univ. Press. 157 p.
      Lovelock J.E. 1986. Geophysiology: A new look at Earth science // Bulletin Amer. Meteorol. Soc.
      Vol.67. No.4. P.392-397.
      Lovelock J.E. 1987. Geophysiology: A new look at Earth science // E.D. Dickinson (ed.). The
      Geophysiology of Amazonia. Vegetation and climate interactions. J.Wiley & Sons Inc. P. 11-23.
      Lovelock J.E. 1988. The Ages of Gaia. A Biography of our Living Earth. New York: Oxford Univ. Press
      252 p.
      Lovelock J.E. 1991. Gaia: The practical science of planetary medicine. Geia book Ltd. 192 p.
      MacArthur R.H. 1970. Species packing and competitive equilibrium for many species // Theoret. Pop.
      Biol. Vol.1. P. 1-11.
      Rasnitsyn A.P. 1988. An outline of evolution of the hymenopterous insects (oder Vespida) // Orient.
      Insects. Vol.22. P.I 15-145.
      Rasnitsyn A.P., Zherikhin V.V. 2002. Impression fossils // History of insects. Dordrecht; Boston; London:
      Kluwer Acad. Publ. P.437-444.
      Rautian A.S. 1997. Biocenotic precondition of vertebrates onto the land, and the position of the terrestrial
      tetrapod community in the biosphere of earth // A.Yu. Rosanov, P. Vickers-Rich, Ch. Tassell
      (eds.). Evolution of the Biosphere / Records of the Queen Victoria Museum and Art Gallery.
      1997. Vol.104. Launceston: Queen Victoria Museum and Art Gallery Publ. P.43-45.
      Rautian A.S. 1997. Symptoms of ecological crises // Ibid. P.49-51.
      Remane A. 1956. Die Grundlagen des naturlichen System, der vergleichenden Anatomie und der
      Phylogenetik. Theoretische Morphologie und Systematik 1. Leipzig: Akademische Verlags-
      gesellschaft. Geest & Poetig K.-G. 364 S.
      Shugart H.H. 1984. Theory of Forest Dynamics. New York: Springer-Verlag. 278 p.
      Shugart H.H. 1992. System Analysis of the Boreal Forests. New York: Springer-Verlag. 265 p.
      Shugart H.H., West D.C. 1980. Forest succession models // Biosciense. Vol.30. P.308-313.
      Sinitchenkova N.D. 2002. Ecological history of the aquatic insects // History of insects. Dordrecht;
      Boston; London: Kluwer Acad. Publ. P.388-417.
      Sinitshenkova N.D., Zherikhin V.V. 1997. Mesozoic lacustrine biota: extinction and persistence of
      communities // Paleontol. Journ. Vol.30. № 6. P.710-715.
      Suess Е. 1909. Antlitz der Erde. Bd. 3. Heft 2. Wien; Leipzig. 789 S.
      Uexkull von J. 1920. Theoretische Biologic Berlin: Verlag von Gebruder Paetal (Dr.Georg Paetal). 260 S.
      Uexkull J. 1921. Umwelt und Innenwelt der Tiere. Berlin: Springer Verl. 112 S.
      Uexkull J., Kriszat G. 1934. Streifzuge durch die Umwelt von Tieren und Mensch. Berlin: Springer
      Verl. 187 S.
      Valentine I.W. 1973. Evolutionary Paleoecology of the marine biosphere. New York, Engelwood Cliffs:
      Prenstice-Halle, Inc. 511 p.
      Waagen W. von. 1869. Die Formenreiche des Ammonites subradiatus // Benecke's Geognost. Palaontol
      Beitrage. Bd.2. S.I79-259.
      Walliser O.H. 1986. Towards a more critical approach to bioevents // Global Bio-Events. Berlin e.a.
      Springer-Verlag. P.5-16.
      Watt A.S. 1925. On the ecology on the British beechwoods with species reference to their regeneration.
      Pt. 2, section 2,3. The development and structure of beech communities on the Sussex Downs // J
      Ecology. Vol.13. P.27-73.
      Watt A.S. 1947. Pattern and process in the Plant community // J. Ecology. Vol.35. P. 1-22.
      Zherikhin V.V. 1992. Pattern of the insect burial // European Palaeontological Ass. Workshop
      'Taphonoiny: process and products". Strasbourg. P.7, 18.
      Zherichin V.V. 1992. Tertiary weevils (Insecta, Coleoptera: Curculionoidea) identified from the collections
      of the Senckenberg Museum // Senckenbergiana Lethaea. Vol.72. P. 169-178.
      Zherikhin V.V. 1993. Possible evolutionary effects of ecological crisis: paleontological and contemporary
      data // Aerial Pollution in Kola Peninsula. Proc. Jntemat. Workshop, April 14-16, 1992, St.-
      Petersburg. Apatity: Kola Scientific Centre. P.53-60.
      Zherikhin V.V. 1997a. Phylogenesis and phylocoenogenesis // A.Yu. Rosanov, P. Vickers-Rich, Ch.
      Tassell (eds.). Evolution of the Biosphere / Records of the Queen Victoria Museum and Art Gallery.
      Vol.104. Launceston: Queen Victoria Museum and Art Gallery Publ. P.57-63.
      Zherikhin V.V. 1997b. The succession pruning: a possible mechanism of biome diversification // Ibid
      P. 65-74.
      Zherikhin V.V. 2002a. Pattern of insect burial and conservation // History of insects. Dordrecht; Boston;
      London: Kluwer Acad. Publ. P. 17-63.
      Zherikhin V.V. 2002b. Order Thripida Fallen, 1914 // Ibid. P. 133-143.
      Zherikhin V.V. 2002c. Order Manteida Latreille, 1802. The Mantises // Ibid. P.273-276.
      Zherikhin V.V. 2002d. Insects trace fossils // Ibid. P.303-323.
      Zherikhin V.V. 2002e. Ecological history of the terrestrial insects // Ibid. P.331-388.
      Zherikhin V.V, Sinitchenkova N.D. 2002. Ecological history of the aquatic insects: Cainozoic // Ibid
      P.417-426.
      Zherikhin V.V, Sukatcheva I.D. 1990. The regularities of burial of insects in present-day and fossil
      resins // Prace Muz. Ziemi. Zesz.41. P. 163.