Развитие в природе, культуре и истории. Часть 2. Развитие в истории общества.

Майсурян А.

М.: Книжный клуб "XXI век", 2000.

Александр Майсурян

РАЗВИТИЕ В ПРИРОДЕ, КУЛЬТУРЕ И ИСТОРИИ

М.: Книжный клуб "XXI век", 2000. Рецензент Б.М.Медников

Часть I

Часть II

РАЗВИТИЕ В ИСТОРИИ ОБЩЕСТВА

Глава I. План в историческом развитии

Автор. А теперь рассмотрим историю человеческого общества через призму общих понятий развития, о которых мы говорили.

Оппонент. То есть: планы, их жизнеспособность, отклонения, устойчивость и так далее?

Оппонент. Но я не вижу в историческом развитии ничего похожего. Прежде всего, где тут план, что именно многократно воспроизводится? Я уж не говорю об остальном.

Автор. Вот именно: начнём с поиска, условно говоря, "исторического плана".

Автор. Мы уже неоднократно видели, что в тех случаях, когда развитие связано с человеком, он непременно является носителем плана. Будь то биологическая эволюция, развитие ремесла, науки, искусства и т. п. Не подлежит сомнению, что в историческом развитии участвует каждый человек. Следовательно, каждый человек является носителем того, что мы назвали "историческим планом".

Оппонент. Однако из этого неясно, что же он собой представляет.

Автор. Видимо, это то, что определяет поведение человека или группы людей в той или иной исторической ситуации.

Оппонент. То есть их социальные интересы, мировоззрение, личные свойства?

Оппонент. Тогда у нас получится ровно столько же "исторических планов", сколько на свете существует людей. Или даже ещё больше, ведь человек не остаётся неизменным.

Автор. В известном смысле так оно и будет. Но ведь не обязательно учитывать все бесчисленные оттенки. Иначе можно было бы придти к выводу, что языков общения тоже ровно столько, сколько людей на земле (если не больше)!

Ни в каком процессе развития, желая "разложить планы по полочкам", мы не учитываем всех оттенков. В полной неисчислимых оттенков и плавных переходов живой природе Карл Линней сумел выделить основную единицу разнообразия, которую назвал видом. Подобную единицу, "вид", можно найти в любом процессе развития. Иными словами, в общей массе планов всегда можно выделить некоторое количество видов. И в данном случае - историческом развитии - видов наберётся не так уж много.

Автор. Я считаю, что в каждом обществе их будет столько, сколько и основных социальных групп - сословий. Поэтому более точно называть "исторический план" сословным планом.

Оппонент. Но тогда, возможно, надо просто заменить понятие "сословие" на понятие "класс" (впрочем, ещё Бакунин считал эти слова синонимами) и согласиться с исторической теорией Маркса?

Автор. Дело в том, что марксисты удивительным образом обедняют палитру побуждений, управляющих социальными поступками людей. Получается, что решающую, если не единственную роль играют побуждения материального порядка.

Это, конечно, не так. Все мы знаем, что в обыденной жизни людьми управляют побуждения и материального, и духовного (идейного) порядка. Почему же в жизни сословий должно быть иначе?

Оппонент. Но ведь часто идейные соображения служат только оболочкой для вполне материальных интересов.

Автор. В ряде случаев так оно и есть. А в других случаях - нет.

Оппонент. То есть планы сословий тоже условно можно разделить на "экономические" и "духовные"?

Автор. Да. Это уже гораздо более высокие единицы разнообразия, чем виды. Их можно назвать типами или царствами.

Оппонент. И для некоторых сословий вопросы экономической собственности не играют никакой роли?

Автор. Стремилось ли к приобретению подобной собственности, скажем, раннее христианское духовенство? Напротив, оно всячески отрекалось от неё. Причём, заметим, абсолютно искренне. Для него было жизненно важно завоёвывать в собственность не

вещи, а умы и сердца людей. И этого было достаточно для его выживания (в то время как купечеству или дворянству - недостаточно).

Или другой пример - интеллигенция. Для интеллигенции вопросы экономической собственности (на землю, фабрики, заводы и т. д.), строго говоря, почти безразличны. Её волнует нечто совершенно иное...

Автор. А что было жизненно важно для первых интеллигентов в прошлые столетия? Их было ничтожно мало, и остро стоял вопрос о выживании сословия. Для этого требовалось максимальное расширение границ знания и просвещения. Другими словами: всё то же завоевание умов и сердец, хотя и несколько по-иному... Только эти процессы позволяли интеллигенции сохраняться и численно расти. Интеллигенция той эпохи едко высмеивала всевозможные проекты остановить просвещение: "Уж коли зло пресечь, забрать все книги бы, да сжечь".

Расширение границ знания подразумевает творческие свободы, которые тесно увязаны со свободами гражданскими. Одно вытекает из другого. Таким образом, естественно формируется первоначальный сословный план интеллигенции: просвещение - творческие свободы - гражданские свободы.

Автор. Позднее речь идёт уже не о расширении, а о сохранении завоёванного в обществе влияния.

Оппонент. То есть интеллигенция всегда борется за творческие и гражданские свободы?

Автор. Не может не бороться, как человек не может не дышать. Весьма показательны и откровенны в этом смысле слова из письма Михаила Булгакова Иосифу Сталину в 1930 году: "Борьба с цензурой,

какая бы она ни была, и при какой бы власти она ни существовала, - мой писательский долг, так же, как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода" 1. Конечно, в определённых исторических обстоятельствах открытая борьба за гражданские свободы невозможна. Тогда остаётся борьба за творческие свободы. В крайнем случае - борьба за просвещение, углубление знания.

Оппонент. А что произойдёт, если часть интеллигенции всё-таки попытается изменить свой план?

Автор. Надежда Мандельштам отвечала на этот вопрос так: интеллигенция "является носительницей ценностей и при малейшей попытке к их переоценке немедленно перерождается и исчезает... Люди, совершавшие революцию и действовавшие в двадцатые годы, принадлежали к интеллигенции, отрекшейся от ряда ценностей ради других, которые она считала высшими. Это был поворот на самоуничтожение". Она же писала о положении в 60-е годы: "Снова образуются ценности, которые казались навсегда отменёнными, и даже тот, кто мог бы по своему характеру обойтись без этих ценностей, теперь вынужден с ними считаться... Где-то ценности жили подспудно, они бытовали в тиши замкнутых жилищ с притушенными огнями. Сейчас они в движении и набирают силу. Инициатором пересмотра ценностей была интеллигенция. Пересмотрев их, она переродилась и стала чем угодно, но только не интеллигенцией. Сейчас идёт обратный процесс" 2.

Оппонент. А может ли сословие в своей деятельности учитывать интересы других сословий?

Автор. То есть руководствоваться чужим сословным планом? Конечно нет, не может. Вернее, оно способно учитывать эти интересы лишь постольку, поскольку они совпадают с его собственными интересами. Любое сословие в своей деятельности руководствуется собственным сословным планом, и больше ничем. Иначе и быть не может.

Оппонент. Но ведь известно, что талантливым ораторам порой удаётся "зажечь словом" равнодушную толпу, подтолкнуть её к тем или иным действиям.

Автор. Красноречием человека можно побудить более активно бороться за его собственные интересы, за его сословный план. Но никакими силами нельзя "убедить" множество людей действовать вопреки их сословным планам. Как правило, люди просто перестают воспринимать любые доводы, если от них требуют изменения сословного плана. Наступает состояние своеобразной глухоты. Они либо продолжают приводить всё новые возражения, либо повторяют свои старые доводы, либо со всем соглашаются, а поступают по-своему.

Оппонент. А может ли человек обойтись вообще без сословного плана?

Автор. Если этот человек живёт в обществе - разумеется, нет. Вообще, не следует думать, что сословный план - это нечто неосязаемое и бесплотное. Когда мы говорим "человек" (в значении "участник жизни общества"), мы подразумеваем именно его сословный план. Сословный план - это средство выживания человека в историческом развитии.

Даже в самых тяжёлых условиях люди стремятся сохранить "зерно" своего сословного плана, и это помогает им выжить. В. Шаламов замечал о жизни заключённых: "Я знаю, что у каждого человека здесь было своё самое последнее, самое важное - то, что помогало жить, цепляться за жизнь, которую так настойчиво и упорно у нас отнимали. Если у Замятина (православного священника. - Прим. автора) этим последним была литургия Иоанна Златоуста, то моим спасительным последним были стихи - чужие любимые стихи, которые удивительным образом помнились там, где всё остальное было давно забыто, выброшено, изгнано из памяти" 3. (Видимо, стихи в крайних условиях позволяют сохранить необходимое чувство причастности к творчеству). Примечательна перекличка этих размышлений с мнением Осипа Мандельштама: "Однажды О. М. спросил меня, вернее, себя, что же делает человека интеллигентом... "Университет? - спрашивал он. - Нет... Тогда что же? Может, отношение к литературе?.. Пожалуй, но не совсем...". И тогда, как решающий признак, он выдвинул отношение человека к поэзии... Зарождение интеллигенции сопровождается... небывалой тягой к стихам... Почему так происходит, я не знаю, но это факт" 4.

Глава II. Происхождение новых сословий

Оппонент. Что представляют собой отклонения от сословного плана? Как они возникают?

Автор. Каждый из нас является постоянным свидетелем и участником этого процесса: любое изменение в профессии, образе жизни, мировоззрении человека затрагивает его сословный план. Правда, основа его, как правило, остаётся неизменной.

Автор. Да, и это может случиться почти с любым человеком. Никто не застрахован от того, чтобы оказаться в плену или под арестом, лишиться работы или состояния. Теперь человеку поневоле придётся сменить сословный план. Если же он попробует вести себя по-прежнему, он просто не сумеет выжить. Приведу характерный отрывок из книги Валерия Абрамкина и Юрия Чижова "Как выжить в советской тюрьме": "Редкий новичок спешит включиться в тюремную жизнь, все обычно на какое-то время застревают в "прихожей". Кажется, так легче, правильней: потоптаться здесь, переждать, ведь "всё пройдёт"... Всё равно это не твоё, твоё осталось на воле... Но если ты не включаешься в жизнь, то это для тебя же оказывается хуже - люди, застрявшие в "прихожей", как правило, начинают деградировать. И вот рано или поздно человек понимает: надо рождаться для новой жизни... Учиться заново ходить, видеть, слышать, говорить" 5.

Оппонент. Однако в других случаях человек меняет сословный план добровольно, сознательно?

Автор. Думаю, что почти всегда сознательные побуждения сочетаются с давлением обстоятельств. Писатель Олег Волков вспоминал слова одного бывшего "кулака", сказанные ему в 30-е годы: "С землёй, видать, надо кончать: не кормилица она нам долее - время новое, а мы всё по старинке - норовим холить её да ласкать, к ней приноравливаться. В город, в город будем подаваться, запишемся в рабочие - оно спокойнее. Станем хозяевами жизни, а не пасынками..." 6. Как видим, здесь крестьянин - под давлением обстоятельств - сознательно, хотя и с глубоким сожалением, решает перейти в иное сословие.

Иногда смена сословного плана происходит как бы сама собой, почти незаметно для человека. Просто в какой-то момент он с удивлением отмечает, что прежние побуждения, строго руководившие его поведением, куда-то исчезли. Вместо них возникли совершенно новые побуждения, столь же властные, как и прежние, но отличные от них.

Оппонент. В приведённых примерах люди переходят в уже сформировавшееся сословие, идут, так сказать, по протоптанному следу.

Автор. Но ведь любой след кто-то протаптывает первым. И этим "первопроходцам", конечно, приходится неизмеримо труднее. Вот любопытная зарисовка историка Зиновия Шейниса о начале 20-х годов в России: "Первые красные директора в кургузых пиджачках и кепках, с руками, пропахшими пороховым дымом, ещё смущаясь из-за непривычности своего положения, приветливо здоровались с такими же работягами, какими они сами были вчера: "Здорово, Петя! Здорово, Ваня!"" 7. Они ещё смущаются, чувствуют себя неловко, "не на своём месте". Именно потому, что не примкнули к уже сложившемуся сословию, а формируют его сами. Следующий шаг - постепенное разделение сословных планов. Александра Коллонтай в 1921 году приводила очень характерные сетования рабочих: "Верхи одно, мы другое... Свои-то они свои, да только попал в главк и ушёл от нас... По-иному живёт. Наше горе ему что?.. Не своё горе, стало!" 8.

А вот что рассказывал о себе Никита Хрущёв: "До того времени (до середины 30-х годов. - Прим. автора) я постоянно возил с собою и хранил свой личный инструмент. Как у всякого слесаря, это были кронциркуль, литрометр, метр, керн, чертилка, всякие угольнички. Я ещё не порвал мысленно связь со своей былой профессией, считал, что партийная работа - выборная и что в любое время могу быть неизбранным, а тогда вернусь к основной своей деятельности - слесаря. Но постепенно я превращался в профессионального общественного и партийного работника" 9. Эти слесарные инструменты были для Хрущёва как бы символической нитью, соединявшей его с рабочим сословием. Чувствуя себя неуверенно в новой, ещё неустоявшейся социальной среде, он боялся порвать эту связь. Лишь позднее он смог от неё освободиться.

Оппонент. Правильно ли я понял, что любое изменение в профессии, образе жизни и мировоззрении способно породить новое сословие?

Автор. Нет, конечно, не любое. Далеко не каждое отклонение ведёт к рождению нового сословия. Необходимо, чтобы отклонение серьёзно сместило "центр тяжести" сословного плана, поменяло его основу.

Евгения Гинзбург вспоминала о процессе изменений одного знакомого ей "старого большевика": "Он овельможивался буквально на моих глазах. Ещё в 1930 году он занимал всего одну комнату... а проголодавшись, резал перочинным ножичком на бумажке колбасу. В 1931 году он построил... для себя отдельный коттедж. А в 1933-м... портреты Разумова уже носили с песнопениями по городу, а на сельхозвыставке эти портреты были выполнены инициативными художниками из самых различных злаков - от овса до чечевицы" 10. Можно предположить, что основа сословного плана этого человека оставалась неизменной. В душе он, вероятно, по-прежнему был таким же "профессиональным революционером". "По сути, мы были идеалистами чистейшей воды", - так писала Гинзбург о коммунистах своего поколения 11. "Мне абсолютно всё равно, где я живу, в большом дворце или в деревянной избе, если я живу по своему внутреннему распорядку", - убеждённо говорит одна из героинь Юрия Трифонова, принадлежащая к тому же поколению 12. Достаток, скорее всего, оставался для этих людей чем-то несущественным, случайным, чисто внешним. Однако внутри сословного плана теперь было два "центра тяжести". Идейность и идеализм, с одной стороны, и стремление к благополучной, достаточной жизни, с другой.

Новая основа плана - это уже рождение нового сословия. И если вначале этот факт может оставаться неявным, то потом интересы старого сословия и группы, сменившей сословный план, начинают стремительно расходиться.

Оппонент. Вернёмся всё-таки к поведению отдельного человека, меняющего свой сословный план. Что он должен чувствовать при этом?

Автор. Вероятно, в первый момент он продолжает себя считать тем же, кем и был. Он как бы говорит себе: да, я посеял семена в землю (но не превратился из охотника в земледельца)... нанял нескольких работников (но не перестал сам трудиться)... принял определённую веру или идею (но не посвящаю себя только ей)... живу в достатке (но не перестал быть идеалистом)... чтобы не умереть с голоду, взял чужое (но не стал профессиональным вором)... по необходимости попросил на улице взаймы (но ещё не превратился в нищего-попрошайку) и т. п. Словом, он уговаривает себя: "в душе я остался тем же, что и прежде".

Затем меняется основа сословного плана. Это может быть внутренний переворот, переоценка ценностей. Или же обстоятельства начинают выталкивать человека из привычной жизни. И в конце концов он понимает, что теперь принадлежит уже к совершенно иному сословию. И перестраивает свой внутренний мир в соответствии со своим новым положением.

Оппонент. И что же, совершить первое действие, которое породит в будущем целое сословие, может каждый из нас?

Автор. Да, это может сделать любой человек. Причём в большинстве случаев он даже не будет сознавать всей важности своего поступка.

Глава III. Устойчивость

Из авторитетных источников нам доподлинно известно, что чудище вовсе не считало себя чудищем.

Оппонент. Мы знаем, что люди, как правило, очень нелегко меняют свои сословные планы. Не случайно это событие ассоциируется со смертью и новым рождением. Что же именно поддерживает сословный план в неизменном виде, мешает его изменению?

Автор. Иными словами - каков механизм устойчивости сословного плана. Таких механизмов несколько.

Самый первый из них, возникающий раньше других - "мистический страх" перед отклонениями. Михаил Бакунин отмечал: "Огромное большинство людей, не только в народных массах, но и в привилегированных и просвещённых классах, а часто даже больше, чем в народных массах, чувствует себя спокойно и благодушно лишь тогда, когда в своих мыслях и во всех своих поступках они строго, слепо следуют традиции и рутине: "Наши отцы думали и делали так, и мы должны думать и делать, как они. Все вокруг нас думают и действуют так. Почему бы мы стали думать и действовать иначе, чем все?". Эти слова выражают философию, убеждение и практику девяноста девяти сотых человечества, взятых на удачу во всех классах общества" 13.

К. Лоренц писал: "Мы не только непременно чувствуем страх при нарушении этих обычаев, но мы любим их ради них самих и ради тех ценностей, которые они для нас символизируют... В принципе, нет существенной разницы между той стойкостью, с которой мы придерживаемся правил личной гигиены, усвоенных в детстве, и нашей верностью национальным обычаям или политическим принципам, которые мы усваиваем в более зрелом возрасте" 14.

"Мистический страх" перед отклонениями, отвращение к ним имеет вполне естественное объяснение. Любое сословие чувствует в отклонении в своих рядах возможное зерно собственной гибели. Поэтому отступление от привычного порядка вещей, даже самое "невинное", как правило, сурово пресекается.

Оппонент. А в чём все-таки этот страх конкретно проявляется?

Автор. Например, известно, что многие азиатские кочевые народы носили туфли с загнутыми носками. Согласно распространённой легенде, они даже обувью боялись "поранить" землю, как бы символически "вспахать" её. Ясно, что переход к земледелию полностью изменил бы их образ жизни, превратил бы кочевников в крестьян.

Вообще, "мистический страх" перед отклонениями сплошь и рядом даёт гораздо больший эффект, чем "разумные" предостережения. К. Лоренц замечал: "Говорят, что Моисей запретил употребление свинины потому, что он знал всё о трихинеллёзе. Даже если и знал, то полагался он всё же больше на благочестие и набожность своих последователей, чем на их понимание, провозглашая религиозный закон вместо того, чтобы читать лекции по паразитологии" 15. Запрет браков между близкими родственниками действовал в человеческом обществе с древнейших времён почти повсюду. Но мало где его обосновывали со строго научной точностью... Да и вряд ли эта научная точность полностью убедила бы наших далёких предков.

"Мистический страх" имеет и обратную форму. Сословие, пусть чуждое, но бывшее неотъемлемой частью привычного миропорядка (духовенство, дворянство и т. д.) вдруг куда-то исчезает. И вот среди иных сословий распространяется необъяснимый страх, предчувствие какой-то непонятной беды. Он может обращаться на самые неожиданные группы населения или предметы. Таков был знаменитый "великий страх" 1789 года, овладевший французскими крестьянами после падения Бастилии. Жан Жорес рассказывал об этом: "Сначала возникло как бы движение всеобщего страха... Крестьянам на первых порах показалось, что рушится само общество и что теперь, если они не будут защищаться, они будут отданы на произвол всякого рода разбойников. И в этот период своего рода междувластия родилась внушавшая страх легенда: "Вот они, разбойники! Они жгут леса, косят хлеба, надо быть бдительными, надо вооружаться!". Из конца в конец страны крестьяне и вправду вооружаются и устраивают облавы по деревням в поисках пресловутых "разбойников", которых они, конечно, не находят" 16.

Вообще, и человек, и высшие животные наибольший страх испытывают не перед явной и понятной опасностью, а перед чем-то таинственным, незнакомым, зачастую совершенно безобидным. Страх перед отклонениями чрезвычайно близок этому чувству "ужаса перед необъяснимым". В России в XIX веке массовые вспышки болезней неизменно сопровождались слухами о том, что "народ отравляют лекари". Виктор Чернов в своих мемуарах описывал холерные беспорядки в Саратове в 90-е годы XIX века. Возмущённая толпа простонародья била фельдшеров и врачей, подозреваемых в распространении заразы. То есть интеллигенты, в большинстве своём вышедшие из простонародья, вызывали невольный страх и недоверие. В данном случае этот страх вылился в стихийный бунт. Чернов приводит такую выразительную сценку: "В одном месте, где Е. Д. Кускова с подругой начала было уговаривать бить не докторов, а полицию, они тотчас навлекли на себя подозрение недоверчивой толпы. Им в ответ кто-то закричал: "Ага! Знаем, кто вы! Сами вы - фельдшерицы проклятые! Держи их, бей их, ребята!". За ними уже гнались, и дело могло кончиться для них очень и очень плохо" 17.

Другой отрывок из тех же мемуаров, слова русской крестьянки в 1918 году: "В деревне известно, что есть такая молитва против большевиков... Большевик придёт, скажешь молитву - он вертится, вертится, а порога переступить не может... Где её можно достать, или куда за ней послать?" 18

Носителей отклонения нередко воспринимают как людей душевнобольных, сумасшедших. Представителей новых "духовных" сословий считают "безумными" почти всегда. Вымышленная история Чацкого только отражает восприятие, бытующее во всех слоях общества.

В носителях отклонения видят также "выродков", "бесов" (иногда - в буквальном смысле слова). Со страхом перед отклонениями тесно связана замечательная идея "дьявольской", или "каиновой" печати.

Автор. Среди многих сословий бытует убеждение, что принятие определённого сословного плана должно оставлять вещественный знак на теле человека. Из воспоминаний бывшего комсомольского активиста Ивана Демичева о 20-х годах:

"В то время среди неграмотных и религиозных крестьян ходили нелепые слухи, распространявшиеся кулацко-поповским элементом, - слухи о том, будто всем коммунистам, безбожникам и комсомольцам, как продавшимся дьяволу, на тело поставлена дьявольская печать.

Хозяйка смутилась, начала креститься, но всё же внимательно осмотрела моё тело. Не увидев на мне никакой печати, она, однако ж, продолжала своё:

- Нам, верующим, антихристова печать не смеет показаться, вот я её и не вижу" 20.

Своеобразное отражение этой идеи можно увидеть в воровских татуировках (Шаламов называл их "каиновым клеймом" 21), выстрижении тонзуры у посвящаемых в монашеский сан и т. п.

Оппонент. Насколько можно понять, "отцам-основателям" нового сословия приходится преодолевать немалое давление.

Автор. Не просто немалое, а, как правило, огромное, уничтожающее давление. Каждое сословие, повторяю, чувствует в любом отклонении смертельную опасность для себя. Поэтому из каждой тысячи отклонений, способных породить новое сословие, едва ли выживает несколько единиц.

Противостоять этому давлению невероятно трудно. Носителю серьёзного отклонения предстоит почувствовать себя своего рода "гадким утёнком" - изгоем, отверженным из собственного окружения. Первое время он и сам, возможно, будет внутренне собой недоволен. Но затем "несправедливые", явно чрезмерные (с его точки зрения) преследования вызовут у него чувство собственной правоты. Из этого чувства, как из зёрнышка, и разовьются духовные ценности молодого сословия. Шаг за шагом человек сможет отстроить вокруг себя новое окружение, новый мир, который будет соответствовать его изменившемуся сословному плану.

Оппонент. Вероятно, страх перед отклонениями постепенно получает разумное подкрепление?

Автор. Да, и тогда кодекс поведения сословия называют "порядочностью".

Оппонент. "Всё, что противоречит выживанию сословия, запрещается. Всё, что улучшает его возможности выжить, поощряется"?

Оппонент. Значит, сегодня "кодекс порядочности" может предписывать поведение, полностью противоположное вчерашнему?

Автор. Разумеется. Разве мало в истории случаев, когда целые сословия единодушно и очень быстро меняли своё поведение на противоположное? Вот один пример. Христианство, как известно, запрещает многожёнство. Однако после опустошительных войн в Европе, бывало, священники поощряли благочестивых прихожан обзаводиться несколькими законными жёнами. В противном случае некоторым народам грозило бы полное исчезновение.

Оппонент. Что же лучше гасит отклонения в зародыше - "священный ужас" перед ними или "разумная" порядочность?

Автор. Всё зависит от обстоятельств. Иногда разумные доводы оказываются сильнее "священного ужаса". Но обыкновенно они дополняют друг друга...

Классическое, типичное внутрисословное отношение к носителю отклонения выражается примерно в следующих словах: "Да это просто негодяй, непорядочный человек, моральный урод, которого нужно разоблачить и уничтожить".

В средние века знатный человек, занявшийся "неблагородным делом" (допустим, торговлей), как правило, терял право на родовой титул. Для мещанина и купца торговля вовсе не считалась в то время чем-то зазорным. Но занятый торговлей благородный человек угрожал выживанию своего сословия, и потому встречал общее осуждение.

Чекист Свешников в романе Владимира Дудинцева "Белые одежды" называет своего коллегу, сменившего сословный план, "парашютистом":

"Вообрази себе самого практичного, трезвого эгоиста-буржуя. Представь теперь, что его сбросили к нам на парашюте. Экспериментально. Где-нибудь в самом центре советской действительности. Сбросили - и хода ему назад, в Нью-Йорк, уже нет. Теперь рассуждать давай. Что он станет делать, осмотревшись? Возьмёт вилы и попрёт в одиночку войной на всю советскую власть? Не-ет... Ведь он трезвый и практичный. Стало быть, неглупый. Что он будет делать в самом центре советской действительности? Жить-то хочет. И не как бог даст хочет жить, а хорошо... Он прежде всего осмотрится. Внимательно изучит всё и скажет: ого, и тут можно жить!.. Он будет делать то, что скорее всего приведёт его к власти и к благам. Будет кричать наши специфические слова... Мы кричим: "Да здравствует мировая революция!" - а он ещё громче нас. А внутрь не заберёшься - кто как кричит... А следующим заходом он станет давить тех, у кого зрение сохранилось, кто поднимет на него зрячие глаза. Конечно, это будут самые лучшие наши ребята... А как попадёт в струю - слыхал такое слово? Это его, парашютиста, термин. Как попадёт, тут уж не удержать. Прёт в гору и поглядывает: э, да я тут, в струе, не один такой парашютист!" 22.

Носителей отклонений никто не рассматривает вначале как представителей некоего будущего уважаемого сословия. Скажем, бояре первоначально презрительно смотрели на худородных дворян как на "нищих и косолапых мужиков", "людей без роду и племени", "скверных человеков" и т. п. Или как позднее относились дворяне - к интеллигентам?

Оппонент. Но вряд ли они в них видели непорядочных людей.

Автор. Конечно, к примеру, "баловаться стишками" дворянам не возбранялось, но жить на литературные заработки считалось безусловно предосудительным. Послушаем, хотя бы, Чацкого:

Да и интеллигенция отвергала основы основ дворянской порядочности. К примеру, участвовать в дуэли среди русской интеллигенции к концу XIX века считалось "дурным тоном". На бретёров, неисправимых дуэлянтов смотрели пренебрежительно.

И до того, и позднее, к представителям нарождающихся сословий всегда относились как к отдельным "непорядочным людям". Как те же интеллигенты относились к профессиональным революционерам? Или последние - к "безыдейным" ответственным работникам? Или как не-воры относятся к ворам?

М. Рютин в своём оппозиционном манифесте 1932 года с негодованием писал: "На партийную работу вместо наиболее убеждённых, наиболее честных, принципиальных, готовых твёрдо отстаивать перед кем угодно свою точку зрения членов партии чаще всего выдвигаются люди бесчестные, хитрые, беспринципные, готовые по приказу начальства десятки раз менять свои убеждения, карьеристы, льстецы и холуи" 24. То есть Рютин, представитель профессиональных революционеров, всё ещё рассматривал ответственных работников как "непорядочных большевиков", а не как представителей совершенно нового сословия.

Правда, надо оговориться, что известная "симпатия" между родственными сословиями может сохраняться. Несмотря даже на то, что одно из них вытеснило, уничтожило другое. Так, профессиональные революционеры переняли у интеллигенции идеализм, преобладание духовных интересов над "светскими", земными. Поэтому, скажем, интеллигенту Владимиру Вернадскому они были ближе, чем ответственные работники. После завершения массовых арестов он записал в свой дневник: "Средний уровень коммунистов - и морально, и интеллектуально - ниже среднего уровня беспартийных. Он сильно понизился в последние годы - в тюрьмах, ссылке и казнены лучшие люди партии, делавшие революцию... Цвет нации заслонён дельцами и лакеями-карьеристами". Другая запись: "Одну основную ошибку он (Сталин. - Прим. автора) сделал: под влиянием мести или страха уничтожил цвет людей своей партии - невознаградимую, так как реальные условия жизни вызывают колоссальный приток всех воров, карьеристы лезут в партию" 25. Легко видеть, что это почти дословно сходится с оценками Рютина.

Иногда отношение современников к тому или иному историческому деятелю, как к "непорядочному", сохраняется и среди потомков на долгие десятилетия, если не столетия.

Оппонент. А как обстоит дело в действительности?

Автор. На самом деле этот человек, скорее всего, просто действовал в чуждой ему социальной среде. И был "непорядочным" лишь по меркам того сословия, среди которого он по воле случая оказался.

Автор. В XIX веке долгое время считались "непорядочными" Марат и Робеспьер. Говорили, что они "убийцы" - по их вине погибло множество французов. Наполеон Бонапарт таких нареканий не вызывал.

В российской истории единодушной репутацией "непорядочных" долгое время пользовались, к примеру, Сергей Нечаев и Григорий Распутин. Обоим "не повезло" - они действовали в совершенно чуждой для них социальной среде. Типичный крестьянин Распутин оказался в самой гуще дворянско-интеллигентского Петербурга. Во враждебности к нему сошлись все образованные слои общества - от дворян до профессиональных революционеров. Но крестьяне, как правило, вовсе не считали Распутина "непорядочным". Напротив, они видели в нём в высшей степени достойного человека. Он же сам писал о крестьянстве в следующих выражениях:

"Сам Самодержец Царь крестьянином живёт, питается от его рук трудящихся, и все птицы крестьянином пользуются, даже мышь, и та им питается... Велик, велик есть крестьянин перед Господом: он никаких балов не понимает, он в театре редко бывает, он только помнит: Сам Господь подать нёс и нам велел Божий трудовик! У него вместо органов коса в руках; вместо увеселений соха у сердца; вместо пышной одежды какой-нибудь твёрдый армячок; вместо тройки лихой какая-нибудь усталая лошадка... А всё же таки с Богом и тут ему радость! А без Бога хотя и на тройке мчаться, а уныния полный экипаж" 27.

Нечаев также действовал в чуждом ему социальном окружении. Вера Засулич об этом замечала: "Нечаев явился... человеком другого мира, как будто другой страны или другого столетия... Во всяком случае, ясно одно: Нечаев не был продуктом нашей интеллигентной среды. Он был в ней чужим" 27. Его также осуждали за "непорядочность" и интеллигенты, и дворяне. Только позднее профессиональные революционеры попытались отчасти реабилитировать имя Нечаева.

Оппонент. Таким образом, страх перед отклонениями и "разумная" порядочность - это основные "опоры" устойчивости?

Автор. Есть и другие. В опасной обстановке порядочность превращается в смелость, "кодекс порядочности" - в "кодекс смелости". Смелость выражается в готовности скорее погибнуть, нежели "изменить себе", своему сословному плану. Каждое сословие, даже несвободное (невольники, заключённые), стремится воспитывать это качество у своих представителей. Таким образом, смелость оказывается одним из проявлений устойчивости.

Оппонент. А разве для того, чтобы отступить от принятых правил поведения, не нужно смелости?

Автор. Чтобы следовать любым правилам поведения, требуется смелость, большая или меньшая. Чем сильнее эти правила расходятся с общепринятыми - тем больше требуется смелости. Впрочем, осторожность также необходима для выживания сословного плана, как и смелость. Однако крайняя осторожность противоречит устойчивости в той же мере, что и чрезмерная смелость, безрассудство. Поэтому в поведении животных и человека обычно сочетаются смелость и осторожность. Безгранично смелый человек, как и безгранично осторожный, всего боящийся, - погибают очень быстро.

Кроме кодекса поведения, сословный план включает социальное мировоззрение, духовные ценности человека. Полностью изменить взгляды на мир и общество не так просто.

Почему, например, столыпинская земельная реформа не увенчалась успехом? Потому что крестьянский сословный план оказался гораздо более устойчивым, чем предполагали те, кто задумывал реформу. Крестьяне упорно не хотели выделяться из общины, превращаться в собственников, т. е. "маленьких помещиков". Их удерживали не только разумные доводы, но и привычное мировосприятие, духовные ценности, сложившиеся веками взгляды на землю... Всё это требовалось опрокинуть для победы реформы.

Вообще, устойчивость различных планов в человеке взаимосвязана. Сословная принадлежность более или менее жёстко определяет одежду человека, его внешний облик, язык, эстетические предпочтения и многое другое. Стоит "расшатать" один из этих планов, пусть внешне незначительный, как и другие поддадутся с большей лёгкостью. Не случайно многие сторонники преобразований начинали их с каких-то "мелочей". Пётр I, к примеру, ополчился на длинное русское платье и боярские бороды, насаждая "немецкие" короткие кафтаны и "смешные, бритые, седые подбородки" (в ответ на что родилась гордая поговорка: "Режь наши головы, не тронь наши бороды"). Названный Димитрий I приказал подавать на стол боярам телятину, которую те не ели. Мустафа Кемаль вёл ожесточённую борьбу с феской - традиционным турецким головным убором. Закончил он, как известно, полным запретом ношения фески, приравняв его к преступлению. Французская революция отказала даже "присягнувшему" духовенству в праве носить традиционные одеяния... Впрочем, далеко не всегда сторонникам перемен, будь то даже верховные правители, удавалось добиться успеха в подобных случаях.

В Йемене в начале XX столетия король-имам попытался бороться с общепринятым обычаем жевать листья ката, оказывающие лёгкое наркотическое действие. Советский путешественник Владимир Шнейдеров рассказывал об этом: "Ежедневно от часу до трёх, после обеда, вся страна впадает в тишину - наступают часы потребления ката, "кат-о-клок". Бедняки и богачи, кто от излишков, а кто отрывая от грошей, собранных каторжным трудом на прокорм семьи, с блаженным видом молча жуют зелёные листочки... Имам пытался бороться с катом. Он даже сам перестал жевать его. Но это нововведение вызвало ропот духовенства и влиятельных сеидов-шейхов, указавших имаму на недопустимое нарушение старинных традиций страны. Ропот был настолько силён, что имаму пришлось пойти на компромисс: пожёвывать для виду, в часы катоедения, листочки этого растения" 28.

Оппонент. Хорошо, перечисленные выше "опоры устойчивости" срабатывают, когда речь идёт о зрелом, оформившемся сословии. А как быть с сословием молодым, бурно растущим? Ведь его сословный план ещё только формируется. Что мешает вошедшему в сословие отступить обратно, в привычную социальную среду?

Автор. Сословный план часто закрепляется в ходе своеобразного "посвящения в сословие". Оно нередко носит характер торжественной, театрализованной церемонии. Такое посвящение имеет особое значение для молодых сословий, или сословий, существующих во враждебном окружении.

Глубокий смысл посвящения заключается в том, что посвящаемый отрекается от планов иных сословий, к которым мог принадлежать прежде. Посвящение призвано духовно поддержать новичка, закалить его, придать ему стойкости. При пострижении в монахи постригаемый трижды подбирает с пола упавшие ножницы. Тем самым он подчёркивает полную добровольность своего шага. Нередко посвящаемый подвергается тяжёлым испытаниям, которые должен с честью выдержать. Почти всегда проверяются его моральные качества: верность сословию, готовность к самопожертвованию и самоограничению. В зависимости от занятий сословия испытываются также физические и умственные качества новичка: выносливость, здоровье, сила, ловкость, сообразительность, знания и умения и т. п. Обычно при посвящении человек принимает новое имя: дворянский титул, воровскую, пиратскую или подпольную кличку, творческий псевдоним, монашеское имя, прозвище раба, номер заключённого... Присвоение имени придаёт посвящению характер "второго рождения". (Судя по всему, везде, где бы человеку не присваивалось новое имя, хотя бы и временно, уже можно говорить о некотором "зародыше" сословия).

В глазах других сословий посвящение неизменно приобретает фантастическую, чудовищную окраску. Типичным примером может служить следующее описание: "Говорят, что посвящаемому в их общество предлагается младенец, который, чтоб обмануть неосторожных, покрыт мукою: и тот, обманутый видом муки, по приглашению сделать будто невинные удары, наносит глубокие раны, которые умерщвляют младенца, и тогда, - о, нечестие! присутствующие с жадностию пьют его кровь и разделяют между собою его члены. Вот какою жертвою скрепляется их союз друг с другом, и сознание такого злодеяния обязывает их к взаимному молчанию". Речь в данном случае идёт о вступлении в ряды христиан - как это представляли себе благочестивые римляне-язычники во II веке 29.

Нередко при смене сословного плана у человека полностью рвутся все прежние дружеские и родственные связи. Новичок должен быть готов поставить сословный план выше этих связей. Нечаев писал, что в революционере "все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности должны быть задавлены... единою холодной страстью революционного дела" 30. Вступающий в русскую опричную дружину приносил клятву не знаться, не есть и не пить вместе с земскими людьми, даже с родными. Один из товарищей горьковского Павла Власова восхищается его готовностью "перешагнуть" через родственные связи ради более высоких человеческих ценностей... 31.

Причём подобное требование можно найти не только в "Катехизисе революционера" или уставе опричников. "Враги человеку - домашние его", - это евангельское изречение применимо к любому молодому сословию 32. Вот, например, слова М. Ломоносова: "За общую пользу, а особливо за утверждение наук в отечестве и против отца своего родного восстать за грех не ставлю" 33. Значит, не только для духовенства или профессиональных революционеров, но и для интеллигенции вопрос вначале стоял именно так.

Оппонент. Мы говорили о "клейме", которое в некоторых случаях наносится на тело посвящаемого. В чём смысл этого обряда?

Автор. Здесь можно найти множество значений. Прежде всего, принадлежность к сословию становится пожизненной, постоянно напоминает о себе её носителю. Кроме того, процесс нанесения "клейма" изначально носит довольно болезненный характер. Некоторые африканские племена наполовину спиливали себе зубы, другие - удаляли верхние резцы. Бороться с подобными обычаями было очень сложно: охотник с целыми зубами чувствовал себя "неполноценным человеком". Болезненность нанесения "клейма" позволяла узнать, умеет ли новичок терпеливо сносить боль, что немаловажно для всех военных сословий, и не только для них.

Оппонент. Если есть торжественный обряд посвящения в сословие, то должен существовать и противоположный обряд.

Автор. Классическим примером такого обряда может служить ритуал гражданской казни дворянина - с преломлением шпаги над головой у позорного столба. Рассказывали, что Н. Чернышевскому во время гражданской казни бросили на эшафот букет цветов. То есть произошло переосмысление позорной, по замыслу, церемонии. Кстати, этот обряд иногда начинает играть роль и нового посвящения. Дворянин после гражданской казни или заклеймённый преступник уже не могут вернуться в своё прежнее сословие. Вор или профессиональный революционер, не прошедшие "крещения" арестом, - ещё не вполне полноценные представители сословия.

В чём существо гражданской казни? Она (временно, как опала, или же навсегда) прекращает общение человека с людьми своего прежнего круга, выталкивает его прочь. Обряд закрепляет это исключение. Но во многих случаях никакого особого обряда нет - просто с отступившим от сословного плана "не кланяются", ему "не подают руки"... И этого оказывается достаточно.

Глава IV. Соревнование

В этой игре драконы тоже проявили чудеса храбрости, хотя в сказках говорится исключительно о победах героев. На самом деле драконы побеждали гораздо чаще. Беда в том, что драконов было немного, а поток героев не иссякал.

Оппонент. Что собой представляет соревнование планов в исторической эволюции? Марксисты, кажется, именно это явление называют борьбой классов?

Автор. "Борьба классов", несомненно, является одной из форм соревнования сословных планов. Однако марксисты зачастую не хотят видеть её там, где её заметит любой непредубеждённый человек. Они говорят главным образом о борьбе высших и "низших" сословий: рабов и рабовладельцев, крестьян и феодалов, рабочих и буржуазии. Борьба этих сословий в первую очередь обращает на себя внимание, поскольку она носит слишком явный характер.

"Сент-Антуанская баррикада была чудовищных размеров - высотой с трёхэтажный дом и шириной в семьсот футов. Она загораживала от угла до угла широкое устье предместья, то есть сразу три улицы... Девятнадцать баррикад громоздились уступами, уходя в глубь улиц, позади этой баррикады-прародительницы... В одну кучу дружно валились булыжники, щебень, брёвна, железные брусья, тряпьё, битое стекло, ободранные стулья, капустные кочерыжки... Это был Акрополь голытьбы". (Виктор Гюго - об июньском восстании 1848 года) 34. Трудно это отрицать или не заметить!

Но воспользуемся сравнением: допустим, мы - натуралисты, изучающие дикую природу. Какая борьба в первую очередь привлечёт наше внимание, бросится в глаза?

Оппонент. Борьба между хищниками и их добычей, разумеется.

Автор. Да, а в широком смысле - между живыми существами, связанными пищевой цепочкой. Но хищники и травоядные, как мы знаем, прекрасно уживаются рядом. Более того, истребление хищников приводило к сокращению численности их прежней добычи - из-за болезней и общего ослабления популяций. Подлинная же борьба не на жизнь, а на смерть происходит между родственными или сходными видами. Она носит "подковёрный", скрытый характер, и заметить её не так просто.

Точно также и в обществе высшее и "низшее" сословия связаны цепочкой зависимости, и прекрасно уживаются друг с другом. Они борются, без сомнения, но по отдельности не могут существовать, как два полюса магнита. Высшее сословие без "низшего" скорее всего просто не выживет, или ему придётся сойти на "ступеньку" вниз. (Мысленный опыт на эту тему поставил Салтыков-Щедрин в своей сказке о диком помещике). А если бы исчезло высшее сословие, "низшее" вскоре образовало бы из своего состава его точное или близкое подобие. Не случайно даже в рядах участников пугачёвского восстания невольно возник некий зародыш дворянства: ведь возглавлял мятеж "великий государь Пётр Фёдорович", а его соратниками были "граф Воронцов", "граф Чернышёв", "граф Панин" и "граф Орлов".

Вытеснить же друг друга могут только взаимозаменяемые сословия. Поэтому настоящая смертельная схватка вспыхивает между сословиями "родственными". Вернее - занимающими в обществе одну и ту же нишу. Ужиться в ней вместе два сословия не в состоянии.

Оппонент. Хорошо, восстание Спартака, пугачёвское движение, Ленские события 1912 года... - это борьба "низших" сословий против высших. А как же тогда выглядит борьба между высшими сословиями?

Автор. Дело в том, что соревнование любых сословий, как правило, течёт в гораздо более спокойном русле, чем восстания и революции.

В качестве иллюстрации можно привести рассказ Владимира Буковского о жизни заключённых: "Какая, собственно, разница - час у тебя прогулки или полчаса, 450 граммов хлеба дают на день или 400, 75 граммов рыбы или 60? ...Что за мелочи, право, и говорить даже стыдно. Забывает человек, что даже пушинка сломала когда-то спину верблюду... И сколько существует тюрьма, этот общественный институт, столько же продолжается борьба, кипит великая битва между зэками и обществом. За граммы, сантиметры, градусы и минуты. Идёт она с переменным успехом... Там 50 граммов, здесь - 5 сантиметров, тут - 5 градусов отвоюют зэки, и глядишь - жизнь! Но не может общество допустить жизнь в тюрьме... И вот уже напирает общество: там 50 граммов долой, здесь 10 сантиметров, тут 5 градусов... Начинаются людоедство, помешательство, самоубийства, убийства и побеги. Много лет наблюдал я за этой борьбой, глухой и непонятной для посторонних. Есть у неё свои законы, свои великие даты, победы, битвы и поражения. Свои герои, свои полководцы. Линия фронта в этой войне, как, видимо, и в других войнах, всё время движется. Здесь она именуется режимом. Зависит она от готовности зэков идти на крайность из-за одного грамма, сантиметра, градуса или минуты" 35.

Неправда ли, это удивительно напоминает борьбу за существование в живой природе, где тоже всё решают неуловимые "граммы и градусы"? Впрочем, в любом соревновании планов дело обстоит именно так.

Но не только заключённые, а каждое сословие ведёт эту ежедневную борьбу, завоёвывая право на существование, по сантиметрам отвоёвывая своё жизненное пространство. Победы в этой борьбе неизбежно чередуются с неудачами. Идёт постоянная, повседневная "пограничная война" вокруг мелких прав каждого сословия. Чаще всего к тому же она происходит глухо, облекаясь в формы экономического подражания. Невольник или полусвободный труженик отлынивает от работы, ломает орудия труда, ворует всё, что может. Крестьянин - уносит урожай с боярского (государственного) поля, стреляет дичь и рубит дрова в лесу своего господина. Лишь изредка эта борьба приобретает острые формы и столь же редко становится открытой.

Оппонент. И каковы же острые формы борьбы между высшими сословиями?

Автор. Например, массовые аресты в СССР в 1937-1938 годах. Это была завершающая стадия борьбы двух сословий: профессиональных революционеров и "ответственных работников".

Оппонент. Современники событий видели их в ином свете...

Автор. Не совсем так. Известно, к примеру, что в разгар массовых арестов в Советском Союзе была опубликована книга Лиона Фейхтвангера "Москва 1937". В ней есть любопытная главка под названием "Два класса - борцы и работники". Писатель очень высоко оценивает социальное единство советского общества, но одновременно замечает: "Всё же я заметил в Советском Союзе одно разделение. Молодая история Союза отчётливо распадается на две эпохи: эпоху борьбы и эпоху строительства. Между тем хороший борец не всегда является хорошим работником, и вовсе не обязательно, что человек, совершивший великие дела в период гражданской войны, должен быть пригоден в период строительства. Однако естественно, что каждый, у кого были заслуги в борьбе за создание Советского Союза, претендовал и в дальнейшем на высокий пост, и так же естественно, что к строительству были в первую очередь привлечены заслуженные борцы... Однако ныне гражданская война давно стала историей; хороших борцов, оказавшихся негодными работниками, сняли с занимаемых ими постов, и понятно, что многие из них теперь стали противниками режима" 36. Конечно, Фейхтвангер немного упрощает ситуацию, но существо борьбы он увидел достаточно точно.

Оппонент. А что собой представляет революция с точки зрения борьбы сословий?

Автор. Любая революция начинается с борьбы между высшими сословиями. Наступающей стороной может быть интеллигенция, буржуазия, профессиональные революционеры, "ответственные работники", даже духовенство (Иран, 1979 год). (Кстати, победа духовенства в Иране лишний раз доказывает, что на борьбу сословий влияет отнюдь не только материальное развитие). Основная масса населения первое время остаётся безучастной.

Вступая в жаркую схватку между собой, высшие сословия обращаются за поддержкой к остальному обществу. И в определённый момент "низшие" сословия пробуждаются и вступают в борьбу. Это событие и считается, как правило, часом начала революции. Будь то взятие Бастилии, "красное воскресенье" 9 января 1905 года, или февральские волнения 1917 года в Петрограде.

Оппонент. Но ведь "низшие" сословия могут бороться только за собственные, а не чужие интересы?

Автор. Разумеется, поэтому их союз с одним из высших сословий обычно недолговечен. В 1921 году А. Коллонтай с сожалением вспоминала о миновавшей эпохе единства высшего и "низших" сословий: "В первоначальный период революции, кто стал бы говорить о "верхах" и "низах"? Массы, именно рабочие массы и партийные руководящие центры - слились воедино... Противоположения верхов и низов не было и быть не могло. Сейчас оно есть, и никакой агитацией и никакими мерами "запугивания" не изгонишь из сознания широких масс образования характерного нового "социального слоя" советско-партийных верхов" 37.

Расхождение интересов высшего и "низшего" сословия хорошо прослеживается по характерному моменту, обычно завершающему все смуты и революции - разоружению населения. В Японии XVI века этот процесс называли "охотой за мечами". Одна из почтовых открыток, отпечатанных после Февраля 1917 года, изображала грузовик, полный людьми с винтовками, и восторженно приветствующих его граждан. "Вооружённый грузовик готов в любой момент прийти на помощь борцам за свободу", - гласила подпись 38. Однако вскоре интеллигенция стала смотреть на вооружённую толпу уже безо всякого восхищения, а скорее с неприязнью. "Грузовик - каким страшным символом остался он для нас, сколько этого грузовика в наших самых тяжких и ужасных воспоминаниях!" - восклицал Иван Бунин 39.

Профессиональные революционеры в России летом 1917 года выступали за безоговорочное право населения владеть оружием. Однако после Октября, в ходе гражданской войны, они выдвинули лозунг сдачи оружия. Под угрозой расстрела у граждан изымалось всё "незаконное" вооружение...

В ходе Французской революции, начиная с 1789 года, наступающее высшее сословие опиралось на поддержку вооружённого простонародья. Однако в 1795 году, после нескольких антибуржуазных восстаний в столице, Конвент принял известное решение о разоружении парижских рабочих. По выражению якобинца Левассера, с этого момента "народ, казалось, подал в отставку" 40. В действительности в подобные моменты "низшие" сословия видят, что "наверху" воцарилось устойчивое равновесие и дальнейшая борьба ни к чему не поведёт. Народ неожиданно "успокаивается", хотя его положение может ухудшаться. Этим, вероятно, объясняется и "бездействие" советского крестьянства в годы "великого перелома".

Итак, революция всегда складывается из двух составляющих. Острейшей борьбы высших сословий, "старого" и молодого. И мощного движения "низших" сословий, которые молодое сословие до определённого момента берёт себе в союзники. Без этого сочетания революции нет, а есть или "народный бунт" (типа восстания Пугачёва), или "борьба с врагами народа" (по образцу советских 1937-1938 годов).

Оппонент. А как быть с таким "промежуточным" явлением, как "культурная революция" в Китае? По социальному значению её, видимо, можно поставить рядом с советскими событиями 1937-1938 годов...

Автор. Да, социальное значение их абсолютно одинаково. Мао Цзэдун так определял одну из задач "культурной революции": "Надо ниспровергнуть горстку самых крупных лиц в партии, облечённых властью и идущих по капиталистическому пути..." 41. "Огонь по штабам!" - провозгласил он 42. "Каппутистами" в Китае и "врагами народа" в СССР называли представителей одного и того же сословия. Ещё Александр Солженицын обратил внимание, что между окончанием гражданской войны и "1937 годом" в обеих странах прошёл примерно равный промежуток времени: "Теперь, видя китайскую "культурную революцию" (тоже на семнадцатом году после окончательной победы), мы можем с большой вероятностью заподозрить тут историческую закономерность" 43. Настолько непреложные закономерности определяют развитие сословий!

Оппонент. И через 17-20 лет после победы профессиональных революционеров их полностью вытесняют "ответственные работники"?

Автор. Во всяком случае, в СССР и Китае дело обстояло именно так. (Кстати, и в Албании тоже: там чистки "врагов народа" развернулись в 1962 году, спустя такой же срок после победы коммунистов). Вообще, нетрудно заметить совпадения в хронологии таких событий в СССР и Китае, как победа революции, начало дискуссий в высших сословиях ("Пусть расцветают сто цветов..."), наступление на крестьянство, "культурная революция", а затем - её осуждение. Естественно, совпадает и социальное значение этих событий.

Оппонент. Однако участие населения в китайской "культурной революции" было несравненно шире, чем в советских массовых арестах.

Автор. Да, в китайской "культурной революции" "низовая составляющая" была значительно сильнее. Хотя и в 1937-1938 годах среди части населения существовало определённое удовлетворение массовыми арестами среди "начальников". На митингах устраивались всеобщие голосования, журналы публиковали карикатуры с летящими вниз сосновыми шишками-"бюрократами": "Шишки падают..." 44.

Китайская "культурная революция" гораздо ближе к "настоящей" революции. "Революция - не преступление, бунт - дело правое", - подчёркивал тогда Мао 45. Именно поэтому "культурная революция" вызвала такую волну сочувствия среди западной интеллигенции, её с восторгом поддержали бунтующие парижские студенты 1968 года. Они восприняли её как народное антибюрократическое движение, увидев только её "низовую" составляющую.

Оппонент. Что же, любой общественный процесс поддаётся разложению на такие отдельные "составляющие"?

Автор. Движение истории происходит благодаря простейшим, понятным каждому человеческим побуждениям, материальным и духовным. Именно из них складываются сословные планы. Сложнейший и на первый взгляд необъяснимый, даже бессмысленный общественный процесс всегда можно "расшифровать", свести к таким простейшим побуждениям отдельных сословий. Правда, не всегда сами участники событий отдают себе отчёт в смысле происходящего...

Если некое воображаемое общество не опирается на простые, ясные и достаточно распространённые побуждения людей, значит, оно не жизненно, и является в точном смысле слова "утопией". В реальности оно существовать не сможет, или начнёт разрушаться сразу после своего рождения. Это касается большинства утопий и антиутопий, созданных человеческой фантазией...

Оппонент. Итак, решающая роль в борьбе высших сословий остаётся за "низшими" сословиями?

Автор. Да. Причём мы видим это не только в революциях, но и в войнах. Исход гражданских войн решается не на поле битвы. В России в гражданскую войну цвет старого офицерства, опытнейшие генералы оказались на стороне белогвардейцев. Кто им противостоял во главе советских армий? Какие-то бывшие подпоручики (Тухачевский), или вообще вчерашние штатские. В 1919 году в ходе войны наступил момент, когда между противниками, "белыми" и "красными", установилось шаткое равновесие. И те, и другие подчинили себе огромные площади, где проживало около половины всего населения страны. Именно сочувствие или несочувствие этих людей, большей частью даже не бравших в руки оружия, и решило дело.

Оппонент. Иными словами, гражданские войны можно сравнить с чем-то вроде голосования?

Автор. Пожалуй, что так. В истории почти каждой страны подобные "голосования" проводились неоднократно. Причём это относится и ко многим международным войнам. В ходе Великой Отечественной войны также был момент, когда германский "новый порядок" охватил почти половину населения бывшего Союза. Снова цвет офицерства (Германии) сражался против офицерства Красной армии, почти уничтоженного арестами. И снова исход борьбы определило отношение крестьянства. Кстати, так было и в первую Отечественную войну 1812 года...

Оппонент. Мы говорили до сих пор о соревновании сословий. Но, вероятно, и внутри сословия происходит борьба сословных планов?

Автор. Разумеется. Однако здесь (как и в других случаях соревнования между родственными планами) возникает определённый "кодекс соревнования", ограничивающий "право сильного".

Оппонент. Какие же формы принимает это соревнование?

Автор. Соревнование, как мы помним, представляет собой "перекройку" участков жизненного пространства. Внутри сословий эти участки могут именоваться "собственностью", "честью", "властью", "славой", "правами" и т. д.

Частные же формы соревнования могут быть бесконечно разнообразны. Самая обычная из них - спор о правах, выяснение вопроса о первенстве, старшинстве и т. п. Кроме того, каждый представитель сословия в определённый момент своей жизни проходит формальное или неформальное посвящение. Только после этого он становится "полноценным человеком". Тот, кто не проходит испытания, оказывается исключённым из числа "порядочных людей", то есть из своего сословия. Посвящение - ещё одна форма внутрисословного соревнования. Есть и другие. От каждого представителя сословия требуют строгого соблюдения его законов, правил поведения. Если человек их нарушает, он может быть исключён. Когда внутрисословная борьба становится острее, то правила поведения и условия посвящения делаются строже.

Оппонент. Вероятно, среди сословий есть и "лишние", без которых человечество прекрасно могло бы обойтись. По каким признакам можно выявить вредные, паразитические сословия?

Автор. Все сословия по-своему служат делу выживания человечества как единого целого, точно также как в природе различные виды помогают выживанию биосферы. В этом смысле ни одно сословие не является бесполезным, "паразитическим". Можно ли придумать более "паразитическое" занятие, чем разбой и пиратство? Однако европейские морские пираты - викинги не только создали собственную развитую культуру, но и образовали в других странах целый ряд сословий, династий, государств. Завоёванные ими области переживали общий подъём культуры...

Если историк желает быть объективным исследователем, для него не должно существовать "плохих" или "хороших" сословий. Читая в наши дни у натуралистов XIX века призывы "истребить всех хищников", читатель невольно удивляется. Ведь сейчас для биологов является аксиомой, что в природе нет "лишних" и "вредных" видов. С исторической точки зрения ценно наследие каждого сословия, даже если оно совершенно неприемлемо для других.

Оппонент. А если среди этого наследия имеются очевидные нелепости?

Автор. Любое живое существо (говоря шире - любой план) покажется нелепым, если вырвать его из своей среды обитания. Зачем же историку вырывать идеи, законы, верования из их среды обитания?

Глава V. Сословное подражание

- Ты ешь, поэтому тебя едят. Это общеизвестно. Но как именно сумеют тебя съесть? Как тебя поймают, схватят, как сделают неподвижным и как приготовят?.. Очевидно, это зависит от личного вкуса того, кто захотел полакомиться тобой. А как он поймает тебя? Прыгнет ли сверху на спину, выроет ли яму на твоём пути, или запутает в паутину, вызовет на поединок, когтями вопьётся?.. Прямолинейность, однако, не в духе Природы. У Природы особенное пристрастие к иллюзиям. Через иллюзии идёт дорога и к рождению и к смерти.

Автор. Приведённые ранее рассуждения героя романа Дудинцева освещают, помимо прочего, характернейшее явление сословного подражания, или мимикрии.

Оппонент. Видимо, по аналогии с мимикрией в живой природе, это маскировка сословной принадлежности, попытка её скрыть?

Автор. Совершенно верно. Человек, сменивший сословный план, в большинстве случаев вынужден скрывать этот факт, затушевывать его. Зарабатывающие на жизнь нищенством часто притворяются обычными людьми, случайно попавшими в трудные обстоятельства. Вор маскируется под "честного человека". Профессиональный революционер - под благонамеренного обывателя. Ответственный работник - под профессионального революционера. Только в "чистой" социальной среде своего собственного сословия он иногда может сбросить маску, стать самим собой и вести себя раскованно, естественно.

Вору, оказавшемуся в лагере, незачем скрывать свою сословную принадлежность, наоборот, он ею гордится. Ответственному работнику незачем в собственном кругу произносить бессодержательные (с его точки зрения) речи об интересах мирового пролетариата. Н. Чернышевский, между прочим, так писал об "особенных людях" (профессиональных революционерах): "Проницательный читатель... тебе ни одного такого человека не видать; твои глаза... не так устроены, чтобы видеть таких людей; для тебя они невидимы; их видят только честные и смелые глаза" 46.

Сословное подражание может быть многосторонним. Среди бастующих рабочих профессиональный революционер будет стремиться выглядеть рабочим, среди мирных "обывателей" - "обывателем". Сергей Нечаев замечал: "С целью беспощадного разрушения революционер может и даже часто должен жить в обществе, притворяясь совсем не тем, что он есть. Революционер должен проникнуть всюду, во все высшие и средние классы, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократический, военный, в литературу, в III отделение и даже в императорский дворец" 47.

Оппонент. А почему бы сословиям не отказаться от маскировки своих действительных планов, не перейти к открытой борьбе?

Автор. С таким же успехом можно призывать, скажем, хищников и их добычу взаимно отказаться от мимикрии и перейти к "честной борьбе за существование". Сословие также мало способно обходиться без подражания, как и организмы в живой природе. Подражание, как и умение его распознавать - необходимые средства выживания сословия. Они могут стать более изощрёнными и виртуозными, но не исчезнут до тех пор, пока существуют сословия.

Только подражание помогает выжить молодому сословию во враждебном окружении. Оно позволяет преодолеть основные преграды устойчивости: страх перед отклонениями, "разумную" порядочность и т. п. Внешне всё это остаётся нетронутым, но под неизменной оболочкой кипит уже совсем другая жизнь.

Оппонент. А потом в один прекрасный момент прежняя оболочка разрушается, и из неё выходит нечто новое...

Автор. Да, из куколки освобождается совсем другое создание. В моменты, когда сословие готовится сбросить омертвевшую прежнюю оболочку, идея мимикрии, волнующая общество, обыкновенно обсуждается в литературе и искусстве. Совсем не случаен в 70-е годы в Советском Союзе успех фильма "Семнадцать мгновений весны". (Фильм, как известно, рассказывает о "двойной жизни" советского разведчика в нацистской Германии). И не случайно этот успех повторился в Северной Корее, где фильм показали десятилетие спустя.

Оппонент. Интересно, а как, не обладая даром чтения мыслей, можно определить, перешёл человек из одного сословия в другое или внутренне остался прежним?

Автор. В том-то и дело, что определить это по чисто внешним признакам, поведению не всегда возможно. Да, допустим, человек наслаждается комфортом, жизненным благополучием и т. п. Но, быть может, всё это для него - второстепенно и, если придётся выбирать, он без колебаний пожертвует достатком ради идеи? Именно поэтому в ходе массовых арестов 1937-1938 годов за решёткой зачастую оказывались самые типичные и убеждённые "ответственные работники".

Оппонент. Видимо, сословное подражание играет свою роль, пока сословие вынуждено таиться, и не может действовать открыто. Стоит ему только "выйти на поверхность", и нужда в подражании отпадает?

Автор. Ничего подобного. Подражание - далеко не только защитное, оборонительное средство. Нет, оно может быть и самым наступательным, острейшим оружием в соревновании сословий. К примеру, показательные московские процессы 1936-1938 годов можно назвать блестящей формой применения сословного подражания. Профессиональных революционеров судили и уничтожали от имени их собственных идей и принципов! И, что самое поразительное, подражание победителей было столь совершенно, что побеждённые в своём большинстве не могли отделить себя от этого нового класса. В противном случае им пришлось бы отречься от самих себя, от своего сословного плана.

Старый большевик Николай Муралов на суде так объяснял причины своих "признаний": "Остальные отходили - одни честно, другие бесчестно, - во всяком случае они не являлись знаменем контрреволюции, а я - нашёлся герой... Если я останусь дальше так, то я могу стать знаменем контрреволюции. Это меня страшно испугало... И я сказал себе, чуть ли не на восьмом месяце, что надо подчиниться интересам того государства, за которое я боролся в течение 23 лет, за которое сражался активно в трёх революциях, когда десятки раз моя жизнь висела на волоске" 48.

Чекист Михаил Шрейдер вспоминал, как в то время спрашивал своего коллегу Станислава Реденса, почему стойкие прежде старые большевики признаются: "Ведь многие из этих старых революционеров в царской России не жалели своей жизни и шли на верную смерть во имя нашей правды, не сказав ни слова". "Чудак ты! - ответил Реденс. - В том-то и секрет, что до революции все мы боролись против царского самодержавия, а сейчас начать борьбу с Ежовым и вышестоящими людьми - это значит нанести удар в спину партии" 49.

Карл Радек на процессе случайно, а скорее, намеренно оговорился и обратился к суду: "Товарищи судьи...". Председатель Василий Ульрих поправил его: "Подсудимый Радек, не "товарищи судьи", а граждане судьи". "Извиняюсь, граждане судьи", - сказал Радек 50. Л. Фейхтвангер писал об этом: "Даже, казалось бы, простая оговорка Радека, обратившегося к судье "товарищ судья"... имела внутренний смысл. Обвиняемый чувствует себя ещё связанным с партией... Судьи, прокурор, обвиняемые - и это не только казалось - были связаны между собой узами общей цели... И это-то чувство и побуждает судей и обвиняемых так дружно сотрудничать друг с другом" 51.

Оппонент. Следовательно, ради выживания сословиям постоянно приходится маскироваться - то есть "кривить душой"?

Автор. Во-первых, для некоторых сословий, например, раннего духовенства или профессиональных революционеров, конспирация так же естественна, как для человека - дыхание. Они бы чрезвычайно удивились, если бы их на этом основании стали упрекать в "нечестности". Нет, их честность в том, что они следуют своим сословным планам. Будучи однажды разоблачёны, они уже, как правило, не отрекаются от своего сословия, даже если от этого зависит их жизнь.

Во-вторых, сословное подражание в большинстве случаев носит совершенно искренний характер. Интеллигент часто считает, что защищает интересы крестьян или рабочих. В том же убеждён и профессиональный революционер. В определённой ситуации так могут думать представители духовенства, дворянства или буржуазии.

Оппонент. Получается, что заступничество за народ, так свойственное русской интеллигенции - это всего лишь форма сословной мимикрии?

Автор. Да. Впрочем, вполне добросовестная и искренняя, конечно. Также, как и "борьба за освобождение трудящихся" со стороны профессиональных революционеров. Или благотворительность, помощь обездоленным со стороны дворянства, духовенства, буржуазии. Благотворительность, как и другие формы сословной мимикрии, примиряет "низшие" сословия с существованием высших. Не случайно революционеры всегда боролись с "буржуазной благотворительностью"!

Оппонент. Но ведь лозунг "Земля и воля", который провозгласила часть интеллигенции, видимо, действительно отражал требования крестьянства?

Автор. Очевидно, этот лозунг соединил требования двух сословий: крестьянства и интеллигенции. Для крестьян главным требованием была земля, для интеллигенции - воля (гражданские свободы). Крестьяне не могли одержать победу над дворянством (помещиками) без союза с каким-то другим высшим сословием. Вначале казалось, что интеллигенция и будет таким сословием.

Автор. Помешало противоречие сословных планов. После Февраля 1917 года интеллигенция на несколько месяцев оказалась у власти. И тут ей неожиданно пришлось выбирать между "землёй" и "волей". Либо отдать землю крестьянам - и как следствие, допустить потрясения, опасные для свободы. Либо сохранить гражданские свободы - а землю для крестьян отложить "в долгий ящик". Конечно, интеллигенция выбрала свободу. Тогда новыми союзниками крестьянства - уже против интеллигенции - выступили профессиональные революционеры...

После этого слово "интеллигент" для крестьян и значительной части населения на некоторое время стало бранным. Приведу отрывок из послеоктябрьской публицистики М. Горького: "Один инженер, возмущённый отношением крестьян к группе городских жителей, которые приплелись в деревню под осенним дождём и долго не могли найти места, где бы обсушиться и отдохнуть, - инженер, работавший в этой деревне на торфу, сказал крестьянам речь о заслугах интеллигенции в истории политического освобождения народа. Он получил из уст русоволосого, голубоглазого славянина сухой ответ:

- Читали мы, что действительно ваши довольно пострадали за политику, только ведь это вами же и писано. И ведь вы по своей воле на революцию шли, а не по найму от нас - значит, мы за горе ваше не отвечаем - за всё Бог с вами рассчитается..." 52. Инженеру, как и самому Горькому, конечно, было чрезвычайно больно видеть такую "неблагодарность" со стороны крестьян.

Оппонент. Стало быть, в 1917 году интеллигенция изменила своему прежнему лозунгу?

Автор. Но ведь она рассматривала его как "общенародный". Поэтому она совершенно чистосердечно говорила крестьянству: свободу мы с вами уже получили, а с землёй надо немного подождать. Искренность интеллигенции не отрицали тогда и её противники - профессиональные революционеры. Так, Николай Бухарин говорил в 1925 году: "Большинство честной интеллигенции было против нас... И чем более они были честны, тем более их толкало на борьбу с нами" 53.

Оппонент. Вероятно, что-то похожее имеет место и в других революциях?

Автор. Да, так оно и есть. Наступающее высшее сословие в эпоху революции всегда стремится провозгласить свои ценности в качестве общих и одинаковых для всех. Отсюда - французская "Декларация прав человека и гражданина", борьба за всеобщее равенство в России в 1917 году, лозунг общечеловеческих ценностей в годы "перестройки" и т. д. Иногда дело доходит даже до "упразднения сословий".

Французские революционеры в XVIII веке упразднили все сословия, запретили даже союзы по профессиям. Российская революция 1917 года после Октября также объявила об отмене сословий. Но сами сословия от подобных мер, разумеется, никуда не исчезли.

Оппонент. То есть все эти законодательные меры и лозунги были лишь средством сословного подражания?

Автор. Конечно. Заметим ещё следующее. В состоянии покоя каждое сословие склонно проповедовать идеи доброты, гуманности, непролития крови и т. д. Но когда встаёт вопрос о жизни или смерти сословия, оно сражается с отчаянием загнанного в угол зверя. Слова о человеколюбии, ненасилии, "слезинках ребёнка" и прочем моментально облетают, как пустая шелуха (каковой они в данном случае, впрочем, и являются).

К примеру, интеллигенция и профессиональные революционеры в России всегда выступали за отмену смертной казни. Но в 1917 году между ними вспыхнула нешуточная борьба. И вот уже интеллигенция требует применения смертной казни - как вынужденной меры. А чуть позже к смертной казни приходят и большевики - на том же основании. Наивно было бы припоминать тем и другим их прекраснодушные декларации и клятвы. И разве можно ожидать иного от людей, когда перед ними встаёт выбор: их гибель и гибель их сословия или беспощадное отношение к врагам. Но надо понимать, что и в спокойные периоды общественной жизни рассуждения об общечеловеческих ценностях, всеобщем равенстве и т. п., как правило, служат лишь средством сословного подражания.

Оппонент. Довольно рискованное утверждение. Боюсь, что у многих оно не найдёт понимания.

Автор. Человеку бывает очень трудно (иногда невозможно) признать, что он защищает не какие-то высокие, общие для всех людей принципы, а "всего лишь" интересы собственного сословия. Но не надо забывать, что все сословия вместе как раз и составляют человечество.

Оппонент. Мы не говорили ещё об устрашающей разновидности подражания. Имеет ли она место в историческом развитии?

Автор. Да, конечно. Сословие, или отдельные его представители стараются сделать свой облик более грозным, создать вокруг себя ореол непобедимости, бесстрашия, неуязвимости, беспощадности. При явной слабости собственных сил - намекнуть на неких могущественных союзников, или божественных заступников.

В России великолепные образцы этого искусства показал, в частности, Емельян Пугачёв. Перед началом сражения один из казаков заметил ему: "Берегись, государь, неравно из пушки убьют". "Старый ты человек, - гордо отвечал "крестьянский император", - разве пушки льются на царей?" 54. Даже схваченный, взятый под стражу, он по-прежнему умел создать всё то же впечатление непобедимости. Вспомним его знаменитый разговор с графом Паниным: "Кто ты таков?". "Емельян Иванов Пугачёв". "Как же смел ты, вор, назваться государем?". "Я не ворон, - возразил бунтовщик, - я воронёнок; а ворон-то ещё летает" 55. Простые, и в то же время загадочные слова Пугачёва глубоко поразили собравшуюся вокруг толпу. Создавалось впечатление, что дело ещё не кончено: ведь если арестован всего лишь "Пугачёв", значит, "настоящий государь" остался на свободе.

Другим блестящим мастером и теоретиком устрашающего подражания был Сергей Нечаев. Он подробно развивал эти идеи в своей переписке с народовольцами. Из Алексеевского равелина Петропавловской крепости вождь "Народной расправы" упрекал народовольцев за неумение "показать товар лицом", ослепить и врагов и друзей блеском своей силы. Имея в руках такие победы, какие уже были у Комитета, считал он, можно было бы давно заставить врага капитулировать без боя. А Комитет не только не умеет "раскричать" себя, но не умеет даже хоть молчать. "Возможно ли, например, - писал Нечаев, - печатать отчёты о пожертвованиях, сумма которых... составляет всего каких-нибудь 5-8 тысяч рублей? И это, во-первых, неверно... Есть ли смысл печатать такие отчёты? Да их нужно увеличивать уж по крайней мере двумя нулями. Или какой смысл обращаться к обществу и народу с воззванием о поддержке, даже указывая, что в противном случае организация может быть разбита? Комитет не должен допускать и мысли об этом; он должен только возбуждать общество или народ и обещать им свою поддержку, а не просить у них" 56.

Глава VI. Духовное влияние сословия

Тут нужен человек с огромным и незыблемым самомнением и воинственной самоуверенностью. Нужен кретин. ... Таким психическим обликом обладали конкистадоры. Кортес и горстка головорезов покорили империю ацтеков только потому, что так и не осознали невозможности этого предприятия.

Автор. Тот факт, что сословные планы обладают различной жизнеспособностью, очевиден и не требует особых доказательств. Достаточно сказать, что одни сословия давно прекратили существование, другие - процветают и численно растут, третьи - постепенно "вымирают".

Более важно отметить, что сословия, как любые сообщества, делятся на молодые и зрелые. Самая яркая черта молодого сословия - наступательность, стремительное расширение его духовного влияния. Сословный план молодого сословия всегда стремится стать всеобщим, то есть захватить всё общество в целом. Это необходимое условие его жизнеспособности.

Оппонент. Однако большинство сословий по определению неспособны включить в себя всё общество. Ведь всё равно все не могут превратиться в дворян, священнослужителей или интеллигентов.

Автор. Дело не в том, чтобы всё население физически включить в определённое сословие. Важно, чтобы как можно большая часть населения признала план этого сословия в качестве некоего идеала, к которому следует посильно стремиться. Например, этого часто добивалось дворянство в различных странах. И тогда, скажем, какой-нибудь купец начинал уже не гордиться своей сословной принадлежностью, а напротив, стыдиться её. Он чувствовал себя уже не столько купцом, сколько "несовершенным дворянином". И всеми силами старался приблизиться к дворянам "настоящим", войти в это сословие.

А знатные сословия средних веков, в свою очередь, нередко стремились, хотя бы символически, уподобиться благочестивым пустынножителям и отшельникам. Монахами перед своей кончиной обыкновенно становились самые могущественные государи...

Другой яркий пример - профессиональные революционеры. Осип Мандельштам по этому поводу писал: "Мальчики девятьсот пятого года шли в революцию с тем же чувством, с каким Николенька Ростов шёл в гусары: то был вопрос влюблённости и чести. И тем и другим казалось невозможным жить несогретыми славой своего века, и те и другие считали невозможным дышать без доблести. "Война и мир" продолжалась, - только слава переехала. Ведь не с семёновским же полковником Мином и не с свитскими же генералами в лакированных сапогах бутылками была слава! Слава была в ц.к., слава была в б.о... Здесь были свой протопоп Аввакум, своё двоеперстие... И в скудных партийных полемиках было больше жизни и больше музыки, чем во всех писаниях Леонида Андреева" 57. В общем, сословие как бы "прививает" свой план другим слоям населения.

Оппонент. Разве у человека может быть не один, а два или несколько сословных планов?

Автор. Это самое обыкновенное явление. Допустим, можно представить себе человека, который на воле следует сословному плану интеллигенции, а в заключении - плану воровского сословия. Поскольку именно последний позволяет выжить в лагере и тюрьме... На свободе этот человек отстаивает законы, основанные исключительно на разуме. В тюрьме он столь же твёрдо поддерживает законы или, вернее, обычаи, созданные не логикой и разумом, а "слепым" чувством выживания сословия. Причём самое удивительное, что никакого "внутреннего разлада" в душе этого человека может не быть.

Однако надо отметить, что в каждую данную минуту человек обычно следует только одному сословному плану. А остальные в это время находятся в "спящей" форме. На богослужении в храме, в музее, мавзолее, театре, слушая героическую сагу или читая исторический роман, - человек неизменно приобщается к духовным ценностям соответствующих сословий. Он получает как бы зерно нового сословного плана, которое может и развиться, захватить его целиком. Каждое жизнеспособное сословие, особенно молодое, стремится посеять свои "зёрна" как можно шире, поэтому подобных "спящих зёрен" в каждом человеке может быть немало. Некоторые люди всю жизнь меняют свои сословные планы, безуспешно пытаясь найти своё "настоящее место" в обществе. Можно говорить и о так называемых "воскресных сословиях", которым человек посвящает только часть своей жизни. У Л. Троцкого читаем: "Участие во франк-масонских ложах или в пацифистских клубах... позволяет одновременно вести два существования: одно - будничное, в кругу повседневных интересов, другое - праздничное, возвышающее душу" 58.

Итак, молодое сословие старается как можно шире посеять в обществе уважение к своему сословному плану; завоевать наибольшее "духовное жизненное пространство". Делается это при помощи различных средств: оно может опираться на "славу", "известность", "власть", "собственность"... То есть уважение к храбрости, уму, силе и иным качествам. И духовное сословие, и светское для своей победы должны покорить умы и сердца людей, стать образцом для подражания. (Хотя каждое сословие делает это по-своему). Разница только в том, что светское сословие посредством людей стремится подчинить себе и "неодушевлённые" ценности: землю, оружие, товары и средства производства...

Каждое сословие наделено естественным чувством социальной гордости. Свой способ существования, свой участок жизненного пространства - одним словом, свой план - оно считает самым лучшим, наиболее возвышающим человека. Так, дворянин, который "служит отечеству", по определению мыслит себя выше интеллигента (хотя бы и дворянского происхождения). Вспомним известные слова князя Михаила Дондукова-Корсакова после смерти Пушкина: "Что это за чёрная рамка вокруг известия о кончине человека не чиновного, не занимавшего никакого положения на государственной службе? Ну, да это ещё куда бы ни шло! Но что за выражения!.. "Пушкин скончался... в средине своего великого поприща!". Какое это такое поприще?.. Разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж?!.. Писать стишки не значит ещё... проходить великое поприще!" 59.

Приобщение к вере или "правде" сословия, с его точки зрения, бесконечно превышает по своей ценности все иные человеческие знания. "Несчастен человек, который, зная всё, не знает Тебя; блажен, кто знает Тебя, даже если он не знает ничего другого", - обращался к Богу епископ Августин 60.

Чувство своей неполноценности (неблагородства, неинтеллигентности, непорядочности, рабства, низости, подлости, темноты, неграмотности и т. п.), которое каждое сословие прививает остальным, отражается не только в поведении, но даже в языке. Например, что означает выражение "выйти (пробиться) в люди", широко распространённое в России ещё в XIX веке? Это значит - оставить физический труд, перейти в ряды уважаемых, "образованных" сословий.

А вспомним настоящий "культ" рабфаковцев в 20-е годы! То есть рабоче-крестьянской молодёжи, получающей высшее образование и тем самым меняющей сословную принадлежность. Антон Макаренко вспоминал об этом: "В то время слово "рабфак" обозначало совсем не то, что сейчас обозначает. Теперь это простое название скромного учебного заведения. Тогда это было знамя освобождения рабочей молодёжи от темноты и невежества. Тогда это было страшно яркое утверждение непривычных человеческих прав на знание, и тогда мы все относились к рабфаку, честное слово, с некоторым даже умилением" 62.

Любое сословие мыслит себя и только себя полноценным человечеством. "Настоящую историю" сословие часто отсчитывает с момента своего рождения, или своей решающей победы. Предшествующая история воспринимается как "предыстория", "варварство", "язычество", "мрачное средневековье" - нечто, не вполне достойное человека. "Мы первые настоящие люди на земле", - примерно так чувствуют себя представители каждого молодого сословия. Даже летоисчисление часто открывается заново: "первый год Октябрьской революции", "первый год Республики" и т. д. С другой стороны, полная победа сословия мыслится как завершение, логический конец истории. Это мировоззрение в равной степени разделяли высшие сословия средневековья, профессиональные революционеры, буржуазия, интеллигенция...

Остальное общество для сословия - как бы довесок, который поневоле приходится терпеть, или же сырой "человеческий материал" для воспитания... Себя же оно воспринимает (и часто открыто провозглашает) "закваской", "дрожжами", на которых должно перебродить остальное общество.

Оппонент. Хорошо, возможно, к такой всеобщности действительно стремятся планы высших сословий. Но вряд ли это касается остальных сословий.

Автор. Их это касается ещё в большей степени. "Низшие" сословия часто рассматривают все высшие сословия как "дармоедов и паразитов", сидящих на спине у трудящегося населения.

Известна печальная судьба астронома Георга Морица Ловица, пленённого в 1774 году участниками пугачёвского восстания. Глава повстанцев поинтересовался у астронома, что тот за человек. Узнав, что учёный "наблюдал течение светил небесных", Пугачёв распорядился повесить его - "поближе к звёздам" 63. С точки зрения крестьянского вождя, астроном был человеком явно бесполезным, ради пустых забав проедавшим народный хлеб. "Крестьянин смеётся астроному, как пустому верхогляду, - писал в 1761 году Михаил Ломоносов. - Астроном чувствует внутреннее увеселение, представляя в уме, коль много знанием своим его превышает..." 64.

"Мы - человечество", - провозглашали листовки Махно от имени крестьян Украины 65.

"Не будет лапотника, не станет и бархатника", - гласит пословица. А когда Сергей Нечаев предложил сделать физическую работу обязательной для всех граждан, крестьяне и рабочие, с которыми он говорил, принимали это с большим воодушевлением. Ведь это было точным отражением их сословных планов. В России среди крестьян и вообще людей, занятых физическим трудом, бытовало устойчивое представление, что когда-нибудь людей будут судить "по рукам". Обладатели натруженных, мозолистых рук получат награду, а те, у кого руки окажутся белыми и холёными - кару. Рассказывали, что так станет судить людей вернувшийся Стенька Разин, так судил, согласно преданию, и Емельян Пугачёв...

Оппонент. Но вот, допустим, заключённые. Они не только не желают весь мир превратить в один сплошной лагерь, но и сами, как правило, стремятся освободиться.

Автор. Пусть так, но их духовное кредо, тем не менее, выражается простыми словами: всякий честный человек обязан побывать за решёткой. Проживший всю жизнь на "воле" - в чём-то духовно ущербен, недостаточен, какие бы иные суровые испытания он не выдержал. А. Солженицын писал о тюрьме: "Я - достаточно там посидел, я душу там взрастил и говорю непреклонно: - Благословение тебе, тюрьма, что ты была в моей жизни!" 66. У Георгия Иванова читаем:

Я уж не говорю об определённых нормах поведения заключённых (в отношениях с лагерным начальством, "стукачами" и т. п.), которые переносятся и в их "вольную" жизнь.

Оппонент. Выше было замечено, что порядочность также носит сословный характер...

Автор. Порядочность - это как раз и есть следование человека своему сословному плану. Разумеется, представление о порядочности у каждого сословия своё. Много ли общего у порядочного крестьянина и порядочного знатного человека? Мы знаем, что в истории это часто люди, глубоко враждебные, противостоящие друг другу.

В. Ленин в своё время говорил: "Величайшая заслуга Чернышевского в том, что он не только показал, что всякий правильно думающий и действительно порядочный человек должен быть революционером, но и другое, ещё более важное: каким должен быть революционер, каковы должны быть его правила, как к своей цели он должен идти..." 68. Очень простая, сильная и точно выраженная мысль: "Всякий правильно думающий и действительно порядочный человек должен быть...". Не так уж важно, кем именно - важно, что представителем определённого сословия. Каждое сословие мыслит именно так.

В. Ленин прекрасно чувствовал, что участвует в создании не просто движения, а именно сословия. Его знаменитая дискуссия с Мартовым и меньшевиками сводится к простому вопросу: необходимо ли создание нового сословия? Должен ли революционер разрывать свою связь с иными сословиями? Известен эпизод, когда Ленин в 1901 году беседовал с Александром Мартыновым. Они обсуждали различные политические вопросы, и во всём сходились. Наконец, Ленин спросил: "А как вы относитесь к моему организационному плану?". Тот отвечал: "Считаю его неправильным; вы хотите создать партию наподобие какой-то македонской четы...". "Тогда нам вообще с вами больше разговаривать не о чем", - отрезал Ленин 69. Он понимал, что первично социальное самоопределение, иными словами - сословный план личности.

Но не следует связывать рождение нового сословия исключительно с личностью Ленина. Ведь ещё Чернышевский вывел в числе своих героев Рахметова и посвятил пламенную оду будущему сословию: "Мало их, но ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней - теин в чаю, букет в благородном вине; от них её сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли" 70. В советское время, кстати говоря, эту цитату заучивали в школах наизусть.

Оппонент. Вернёмся к вопросу о чувстве неполноценности, которое каждое сословие стремится привить другим. Как это происходит?

Автор. Как уже было сказано, любое жизнеспособное сословие наделено чувством социальной гордости, своего превосходства. Особенно это чувство сильно у молодых, бурно растущих сословий. В ряде случаев представители иных сословий просто не воспринимаются как люди. К. Лоренц отмечал, что в языках многих первобытных племён "слово, обозначающее их собственное племя, одновременно означает слово "человек", и, с их точки зрения, строго говоря, не считается людоедством съесть убитого воина враждебного племени" 71.

В древние и даже не столь отдалённые времена рабов было не принято считать людьми. "- У нас взорвалась головка цилиндра. - Господи помилуй! Кто-нибудь пострадал? - Нет, мэм. Убило негра. - Ну, это вам повезло; а то бывает, что и ранит кого-нибудь". (Марк Твен, "Приключения Гекльберри Финна" 72). "В эпоху абсолютизма, - писал Эдуард Фукс, - сложилось убеждение, что только начиная с барона человек имеет право называться человеком" 73. В "воровском языке" ("воры" - социальная группа со всеми признаками сословия) слово "человек" является синонимом слова "вор". А вот противоположная точка зрения, принадлежащая Варламу Шаламову: "Сотни тысяч людей, побывавших в заключении, растлены воровской идеологией и перестали быть людьми... Блатные... - не люди" 74. "Это - люди, недостойные имени человека, и им нет места на земле" 75. Или мнение о ворах Е. Гинзбург: "Это были существа, чуждые и непонятные мне в такой, скажем, степени, как нильские крокодилы" 76.

В других, более мягких случаях представители иных сословий воспринимаются как люди не вполне совершенные, требующие известного воспитания. "Как евреи, выведенные Моисеем из рабства Египетского, вымрут полудикие, глупые, тяжёлые люди русских сёл и деревень - все те, почти страшные люди... и место их займёт новое племя - грамотных, разумных, бодрых людей". Это - Максим Горький о русском крестьянстве в 1922 году 77.

Оппонент. Пока что я вижу, что чувство сословной гордости почти одинаково присуще любому сословию, и молодому, и зрелому.

Автор. Главное различие - в его выражении. Основная мысль, которую проповедует молодое наступающее сословие: "мы - настоящие люди, но каждый, если захочет, может стать таким". А зрелое не сомневается: "стать настоящими людьми не всем под силу". Зрелое сословие не отвергает преклонения перед ним, а молодому оно глубоко неприятно; люди молодого сословия предпочитают, чтобы о них говорили: "Ведь они такие же, как и мы! Значит, и нам под силу всё, чего они добились". "Если что-нибудь возможно и свойственно человеку, считай, что и тебе оно по силам", - примерно так рассуждает человек молодого сословия 78. Достижения других людей лишь указывают предел его собственных сил.

Лев Троцкий убеждённо предсказывал в 1923 году: "Средний человеческий тип поднимется до уровня Аристотеля, Гёте, Маркса. Над этим кряжем будут подниматься новые вершины" 79. "А известно ли вам, кто такой Патриарх-Будда? - спрашивал своих учеников дзэн-буддийский наставник Линьцзи (IX век). - Он - никто иной, как вы сами, стоящие передо мной"... 80

Не случайно по мере созревания сословия жизнеописания его героев и святых всё больше обрастают чудесами и нечеловеческими подвигами, вообще - всем необычайным.

Автор. Первоначально жизнеописание рассказывает о том, "сколь многого может добиться самый простой человек, один из нас". Позднее сама эта мысль становится сословию чужда, и речь идёт уже об "избранных", от рождения отмеченных особым божественным даром.

Оппонент. А как сословие объясняет себе то, что ещё не все люди к нему примкнули?

Автор. Очень распространены в связи с этим идеи "темноты и рабства". Человек чувствует себя подлинно свободным только в рядах своего сословия, где он может удовлетворить все свои потребности. Разумеется, он не понимает, как можно испытывать свободу где-то ещё. "Кто не видит этого ига, не чувствует этого произвола и гнёта, кто не возмущается им, тот раб, а не ленинец, холоп, а не пролетарский революционер", - как писал Мартемьян Рютин в 1932 году 81. Обратную мысль, кстати говоря, довольно чётко выразил в 70-е годы Юрий Андропов: "Любой гражданин Советского Союза, у которого интересы совпадают с интересами общества, чувствует весь простор наших демократических свобод" 82.

В общем, человеку свойственно приписывать другим свои потребности, свой сословный план. А если люди поступают иначе, значит, они или заблуждаются, или боятся, или сознательно ведут себя непорядочно. Как может быть свободен и честен человек, если он не удовлетворяет свои самые важные жизненные потребности?

Оппонент. Может быть, он имеет другие потребности.

Автор. И каждое сословие ответит вам: вот если бы в нём пробудились потребности настоящего человека, он бы понял, как жестоко был до того обделён. С точки зрения любого высшего сословия, в рабстве находятся те, кто терпит или поддерживает иные высшие сословия. Земледелец, на взгляд охотника, закрепощён, поскольку привязан к земле. Рабочий, по мнению земледельца, "прикован к тачке", к машине. И так далее. Как, например, профессиональный революционер смотрит на рабочих? В силу "невежества, темноты и вековой забитости" они заковали себя в цепи рабства. Однако в их власти "распрямиться", стряхнуть эти оковы.

Оппонент. То есть примкнуть к революционному сословию?

Автор. Совершенно верно. Или как интеллигент смотрит на "обывателей" из других сословий? Невольно приписывая им свои побуждения, он видит в них "неправильных интеллигентов". Следовательно, им надо помочь "излечиться от рабства", стать просвещёнными и свободными людьми. Иначе говоря - интеллигентами.

Оппонент. Как изменяется духовное влияние сословия по мере его созревания?

Автор. Наивысшей точки духовное влияние достигает во время наступления сословия. Затем духовное влияние постепенно слабеет. В первую очередь оно исчезает там, где остаётся добровольным. Зрелое сословие может ещё всецело сохранять и внешнюю власть, и собственность, но уважение в обществе к нему уже угасло, и его "веру" или "правду" никто не воспринимает всерьёз.

Глава VII. Аскетизм и жизнелюбие сословия

- А что будет на обед? - спросил принц. - Я бы хотел что-нибудь французское, обильно политое соусом.

- Говядина и хлеб, - отрезал Аззи. - Здесь воспитывают бойцов, а не танцоров.

Оппонент. Как мы видим, одни сословия проигрывают в историческом соревновании, вытесняются и погибают, а другие сохраняются на протяжении тысячелетий. Чем же определяется жизнеспособность сословия?

Автор. Причин, по которым одни сословия гибнут, а другие выживают, множество. Здесь и технический прогресс, и просвещение, и развитие религиозных, политических учений. Это, так сказать, внешние причины, мало зависящие от самого сословия. Но есть и "внутренние" причины, зависящие только от него самого.

Среди них - умение владеть сословным подражанием, этим мощным оружием в борьбе за выживание. А также отношение сословия к жизненным благам: иными словами, его аскетизм или жизнелюбие.

Оппонент. Точнее, соотношение аскетизма и жизнелюбия в данном сословии?

Автор. Да, план сословия, как и другие планы, имеет аскетичную и жизнелюбивую формы. Их соотношение в любом сословии непрерывно изменяется в течение его жизни.

Оппонент. В какую же сторону меняется соотношение: в пользу аскетизма или жизнелюбия?

Автор. У молодого, растущего сословия аскетизм, самоограничение в большинстве случаев достигают высочайшей отметки. Позволю себе вновь сослаться на рассказ Н. Чернышевского о Рахметове:

"Он стал и вообще вести самый суровый образ жизни... Отказался от белого хлеба, ел только чёрный за своим столом. По целым неделям у него не бывало во рту куска сахару, по целым месяцам никакого фрукта, ни куска телятины или пулярки... Когда он обедал у кого-нибудь за чужим столом, он ел с удовольствием многие из блюд, от которых отказывал себе в своём столе, других не ел и за чужим столом. Причина различения была основательная: "То, что ест, хотя по временам, простой народ, и я могу есть при случае. Того, что никогда недоступно простым людям, и я не должен есть!..". Поэтому, если подавались фрукты, он абсолютно ел яблоки, абсолютно не ел абрикосов; апельсины ел в Петербурге, не ел в провинции, - видите, в Петербурге простой народ ест их, а в провинции не ест... И во всём остальном вёл спартанский образ жизни; например, не допускал тюфяка и спал на войлоке, даже не разрешая себе свернуть его вдвое". "Я не пью ни капли вина, - говорит Рахметов. - Я не прикасаюсь к женщине..." 83.

Аскетизм в питании тесно связан с непритязательностью в одежде, жилище, отдыхе и прочих жизненных потребностях. В одежде аскетизм всегда выражается наиболее наглядно. Вот выразительный рассказ из жития Сергия Радонежского: "Однажды нашлось у братьев сукно некое негодное - и плохое, и некрасивое, так что оно даже полиняло, - и вся братия с презрением гнушалась им и отворачивалась. И если какой-нибудь брат это сукно брал, то, немного подержав его, назад возвращал и бросал; так делал и другой, и третий, вплоть до седьмого. Преподобный же не отвернулся, но аккуратно взял сукно, благословил, и начал кроить, и шить, и сделал рясу, которую не погнушался надеть" 84.

Жёлтый цвет одежды буддийских монахов изначально связывался с её ветхостью, изношенностью. Шилась она обычно из множества лоскутов, пожелтевших от старости и выброшенных хозяевами: то есть из самого презренного материала, который только можно было найти. По виду эти одеяния в точности напоминали рубище нищих (так и называли себя монахи). Участники мусульманских братств (суфии) получили своё имя за бедную одежду, сделанную из самого дешёвого и неудобного материала - верблюжьей шерсти.

В XI-XII веках в Западной Европе рождались новые монашеские ордена, провозглашавшие идеи строгого аскетизма. Белое монашество, в противоположность прежнему, чёрному, предпочло облачения из некрашеной ткани белого цвета. Нищенствующие монахи избрали ещё более скромный материал: грубую небелёную мешковину. Идейный вдохновитель движения нищенствующих монахов Франциск Ассизский (XII-XIII века) довёл скромность в одежде до её естественного завершения, пусть символического: одну из своих проповедей в церкви он читал нагой. Умирая, Франциск также попросил снять с него одежду и уложить его на землю. В этом состоянии - совершенной бедности - желал он встретить свой смертный час.

Впрочем, в иных религиозных течениях полный отказ от одежды распространялся более широко. Таково, например, одно из крупных направлений индийского джайнизма ("одетые светом"), монахи которого отвергают ношение одежды и украшают себя лишь цветочными гирляндами. Ещё древние греки и римляне восхищались индийскими "нагими мудрецами". Впрочем, и у самих римлян было принято выходить на пахоту обнажёнными. Проповедник строгости нравов Катон Старший с гордостью делал это наравне со своими рабами, что в его эпоху (III-II века до нашей эры) выглядело уже необычным.

Вообще, стремление к самоограничению, по-видимому, не имеет предела. Аскет сам желает для себя новых лишений и испытаний. Одеждой для него может стать "свет" или "ветер", обувь также исчезает без следа, посуду заменяют листья растений или сложенная горсть, постель - земляной пол. Диоген Синопский, согласно преданию, даже дом считал излишней роскошью и поселился в бочке. В молодых сословиях сами бездомность, бесприютность, странничество рассматриваются как достоинства человека. "Среди русского простонародья странник считается божьим человеком, причём самое хождение по земле признаётся делом спасительным, богоугодным", - отмечал Евгений Трубецкой 85.

Надо сказать, что представитель аскетичного сословия "не имеет дома" в самом широком смысле слова. Он не привязан к месту, где живёт, своему положению в обществе, кругу общения, привычным потребностям... Словом - не связан с тем или иным участком жизненного пространства. Просто покинуть родной очаг для этого недостаточно. Линьцзи считал, что многие из его собратьев-монахов, уйдя из дому, так и не стали по-настоящему "бесприютными":

дом, напротив - они являются настоящими домохозяевами"... 86 Но, разумеется, и настоящего дома у аскета также часто не бывает. Скандинавские саги воспевали идеального вождя-викинга: "Только тот мог с полным правом называться морским конунгом, кто никогда не спал под закопчённой крышей и никогда не пировал у очага" 87. Многие монахи-отшельники жили в древесных дуплах или просто под открытым небом. "Ложем им служила голая земля и разве только у кого было немного соломы. Изголовьями были камни или куски дерева", - узнаём мы о быте первых францисканцев 88. Воинственный русский князь Святослав Игоревич (X век) во время походов с пренебрежением отвергал любые удобства, в том числе кров над головой: "Не возил за собою ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину, и зажарив на углях, так ел; не имел он и шатра, но спал, подостлав потник, с седлом в головах, - такими же и все прочие его воины были" 89. Облачался князь Святослав в простую белую рубаху.

Симеону Столпнику (IV-V века) около четырёх десятилетий жилищем и единственным местом пребывания служил столп - открытый помост, доступный всем ветрам, дождям, холоду и палящему солнцу. Не довольствуясь тяжестью подобной жизни, Симеон накладывал на себя ещё многие добровольные стеснения. Один наблюдатель решил посчитать количество поклонов, которые подвижник отдавал Богу. Он досчитал до 1244 и прекратил счёт, так как глаза его устали всматриваться в высоту, а Симеон продолжал класть поклоны.

Автор. Как видим, за определённой гранью аскетизм переходит в стремление к подвигу, самопожертвованию. Благородный человек гордится ранами, полученными в сражении за своего государя, и порой сам хочет их получить. Священнослужитель желает пострадать за свою веру... "Выпросил у Бога светлую Россию сатона, да же очервленит ю кровию мученическою, - писал в своей Пустозёрской темнице протопоп Аввакум. - Добро ты, дьявол, вздумал, и нам то любо - Христа ради, нашего света, пострадать!" 90.

Заключённый, отстаивая свои вольности, иногда почти с радостью объявляет голодовку или даже совершает самоубийство в знак протеста. Эсер-террорист Григорий Гершуни при аресте в 1903 году, когда его заковывали в кандалы, поцеловал холодное железо... Революционерка Мария Спиридонова в 1906 году после вынесенного смертного приговора писала товарищам: "Настроение у меня бодрое, спокойное и даже весёлое... Знайте, что пожертвовать своей жизнью не трудная и не ужасная вещь. Это большое и глубокое счастье. Наши жизни, наши усилия, наши иногда нечеловеческие страдания - всё это такое хорошее зерно, из которого вырастает великое, роскошное дерево свободы народной" 91.

Сравним это признание с чувствами осуждённого на смерть епископа Игнатия, которые он испытывал на 1800 лет раньше. "Я пшеница Божия: пусть измелют меня зубы зверей, чтоб я сделался чистым хлебом Христовым... О, если бы не лишиться мне приготовленных для меня зверей! Молюсь, чтоб они с жадностию бросились на меня...". "Кто подле меча - подле Бога, кто посреди зверей - посреди Бога...". Свои же узы епископ называл "духовным жемчугом" 92.

Часто человек стремится войти в молодое сословие именно ради того, чтобы "пострадать за правду". Вполне можно говорить о целом типе "людей молодого сословия". Так, Феликс Дзержинский в юности мечтал стать священником, посвятить всего себя вере. Нет сомнения, из него получился бы пылкий и аскетичный проповедник того же душевного склада, что и первые христианские подвижники. Но духовенство в России в то время мало нуждалось в подобных людях. Не найдя себе места в рядах католического духовенства, Феликс вступил в "безбожное" сословие профессиональных революционеров. И его выбор может показаться странным только на первый взгляд.

Оппонент. Если есть тип "людей молодого сословия", то, вероятно, существует и противоположный тип, "людей зрелого сословия"?

Автор. Разумеется. Иван Тургенев отмечал: "Нам показалось, что все люди принадлежат более или менее к одному из... двух типов, что почти каждый из нас сбивается либо на Дон Кихота, либо на Гамлета". О первом из них, "человеке молодого сословия", Тургенев говорил так: "Жить для себя, заботиться о себе - Дон Кихот почёл бы постыдным. Он весь живёт (если так можно выразиться) вне себя, для других, для своих братьев, для истребления зла, для противодействия враждебным человечеству силам - волшебникам, великанам - то есть притеснителям. В нём нет и следа эгоизма, он не заботится о себе, он весь самопожертвование... он верит, верит крепко и без оглядки. Оттого он бесстрашен, терпелив, довольствуется самой скудной пищей, самой бедной одеждой: ему не до того" 93. Столь же лестную, хотя и совершенно непохожую, характеристику можно дать и Гамлету, типичному человеку зрелого сословия...

Если обстоятельства не дают человеку молодого сословия возможности пострадать от чужих рук за своё дело или веру, он нередко сам причиняет себе страдания, становится "мучеником без гонений". И вот в средневековой Западной Европе появляется религиозное течение "бичевателей", а индусские отшельники добровольно терпят невыносимую для других физическую боль... Один из отцов русского монашества игумен Феодосий (XI век) летними ночами иногда садился, раздевшись до пояса, возле своей пещеры, и прял шерсть. Его тело покрывалось сплошной массой комаров, сосущих кровь, но он продолжал спокойно прясть, распевая псалмы. "Отец же наш пребывал недвижим, не вставая со своего места, пока не наступал час заутрени, - повествовал Нестор, - и тогда раньше всех приходил в церковь... И за это все любили его и чтили, как отца, и не могли надивиться смирению его и покорности" 94. Рахметов у Чернышевского тоже один раз подверг себя настоящей пытке: "Войлок, на котором он спал... в крови; в войлоке были натыканы сотни мелких гвоздей... остриями вверх, они высовывались чуть не на полвершка; Рахметов лежал на них ночь". "Ведь он такой до себя безжалостный", - с уважением говорит хозяйка, у которой он живёт 95. Анатолий Марченко вспоминал одного из встреченных им заключённых, Николая Щербакова: "На его лице не было живого места. На одной щеке: "Ленин - палач". На другой продолжение: "Из-за него страдают миллионы". Под глазами: "Хрущёв, Брежнев, Ворошилов - палачи". На худой и бледной шее чёрной тушью вытатуирована рука, сжимающая его горло, на кисти - буквы "КПСС", а на большом пальце, упирающемся в кадык, - "КГБ"... Это был неглупый парень, он довольно много читал, знал по газетам все новости". Перед XXII съездом партии Щербаков отрезал себе ухо, предварительно сделав на нём татуировку: "В подарок XXII съезду КПСС". Об этом случае вскоре, по словам Марченко, узнали все заключённые Мордовии... "Меня поражала сама идея такого деяния, - писал он. - Чего хотят эти несчастные? Зачем, ради чего они уродуют себя на всю жизнь? Ведь это надо навсегда поставить крест на себе, на своей жизни... чтобы так обезобразить своё лицо... Но иногда, в минуты бессильного отчаяния, я и сам ловил себя на мысли: ах, сделать бы что-нибудь! Кинуть бы в лицо мучителям кусок своего тела! Зачем? Об этом в такие минуты не спрашиваешь" 96.

Впрочем, "самоистязание" - явление сложное, и не всегда оно вызывает в обществе большее сочувствие и уважение, чем обычное самоограничение. Причина, судя по всему, заключается в том, что человек, причиняющий себе страдания, слишком погружается в себя и меньше думает об окружающих. В сборнике "Цветочки" читаем: "Святому Франциску было сообщено, что многие братья носили на теле кольчуги и железные кольца; от этого многие заболевали, а некоторые даже и умирали, и многим это мешало молиться. Поэтому святой Франциск, как благоразумнейший отец, приказал во имя святого послушания, чтобы всякий, имевший кольчуги или железные кольца, снял бы их с себя и положил их перед ним. И так и сделали; и было сложено целых пятьсот кольчуг и ещё много больше железных колец для рук и живота, так что они образовали большой холмик, и святой Франциск велел все их оставить там" 97.

"Потом ещё учился носить вериги три года, - вспоминал о своей жизни Григорий Распутин, - но враг меня смущал - "Это ты высок, тебе нет сверстников". Я много боролся и пользы они мне не принесли, а нашёл вериги любви" 98.

Автор. В целом первоначальный аскетизм ни в малейшей степени не является делом свободного выбора сословия, "блажью" и т. п. Он необходим для выживания молодого сословия. Только аскетическое высшее сословие получает симпатии и поддержку иных сословий, причём эта поддержка тем крепче, чем большей степени достигают самоотречение, жертвенность, простота сословия. Аскетизм - острое и мощное оружие в борьбе за выживание восходящего сословия. Человека, уважительно говорящего об аскетизме чуждого ему сословия, можно считать уже наполовину "обращённым". Поэтому аскетизм противостоящих сословий в истории обыкновенно беспощадно высмеивался и осуждался, как "бессмысленный", "изуверский" или "нечестивый"... Очень часто к нему старались вызвать естественное отвращение, как к чему-то грязному, "свински"-нечистоплотному.

Представитель аскетичного сословия не думает о личных благах или сохранении собственной жизни: его мысли занимает только распространение идей, или веры, или образа жизни своего сословия. Иначе говоря - воспроизведение сословного плана. На это он растрачивает почти все свои жизненные силы.

Чем скромнее образ жизни того или иного высшего сословия, тем глубже его духовное влияние. В. Ключевский так описывал быт монашеской общины, созданной Сергием Радонежским: "В монастыре всё было бедно и скудно, или, как выразился разочарованно один мужичок, пришедший в обитель преподобного Сергия повидать прославленного величественного игумена, "всё худостно, всё нищетно, всё сиротинско"; в самой ограде монастыря первобытный лес шумел над кельями и осенью обсыпал их кровли палыми листьями и иглами; вокруг церкви торчали свежие пни и валялись неубранные стволы срубленных деревьев; в деревянной церковке за недостатком свеч пахло лучиной; в обиходе братии столько же недостатков, сколько заплат на сермяжной ряске игумена; чего не хватись, всего нет, по выражению жизнеописателя; случалось, вся братия по целым дням сидела чуть не без куска хлеба. Но все дружны между собой и приветливы к пришельцам, во всём следы порядка и размышления, каждый делает своё дело, каждый работает с молитвой и все молятся после работы; во всех чуялся скрытый огонь, который без искр и вспышек обнаруживался живительной теплотой, обдававшей всякого, кто вступал в эту атмосферу труда, мысли и молитвы. Мир видел всё это и уходил ободрённый и освежённый..." 99. Как видим, аскетизм и "скрытый огонь" веры, о котором писал историк, оказываются тесно связаны между собой.

Оппонент. Когда речь идёт о распространении того или иного учения, то всё понятно. Но как же, интересно, может распространять свой образ жизни крестьянин?

Автор. Очень просто - вырастив десяток или добрую дюжину детей и воспитав их в традиционных ценностях сословия. Поэтому в аскетичных сословиях, допускающих семейную жизнь, обычно столь высокая рождаемость.

Оппонент. Отказывающего себе во всём священнослужителя, интеллигента или профессионального революционера - нетрудно себе представить. Тому же крестьянину зачастую поневоле приходится себе во всём отказывать. Но аскетичное буржуазное сословие? Или дворянство?

Автор. А как же пуританская борьба с роскошью, протестантские идеи бережливости, простоты, отказа от излишеств? Ведь всё это - идеалы молодого буржуазного сословия. Что же касается дворянства... Пётр I, окончательно утвердивший в России господство дворянства, по свидетельству современников, одевался очень просто, даже бедно - не стыдился носить штопанные чулки, стоптанную обувь. По замечанию Михаила Щербатова, одеяние Петра "было всё так просто, что и беднейший человек ныне того носить не станет" 100. Ясно, что император вёл себя так не случайно - он показывал пример всему своему сословию. Дворяне в то время были обязаны пожизненно служить "государю и отечеству".

"Правдин. Но разве дворянину не позволяется взять отставки ни в каком уже случае?

Стародум. В одном только: когда он внутренно удостоверен, что служба его отечеству прямой пользы не приносит. А! тогда поди.

Правдин. Вы даёте чувствовать истинное существо должности дворянина". (Денис Фонвизин, "Недоросль" 101).

У дворянства, как и других военных сословий, аскетизм внешне выглядит полной противоположностью аскетизму духовного сословия. Аскетичный воин, как правило, - это не изнурённый постник, а крепкий боец, проводящий всё время в походах или тренировках, терпеливо развивающий в себе силу, ловкость, ратное мастерство. Уважение воина к чисто духовной стойкости от этого не исчезает, но не она ставится им на первое место.

Георгий Федотов в 1928 году подчёркивал родство двух форм аскетизма: "Любовь к физическим упражнениям воина и физическая аскеза подвижника равно коренятся в волевой напряжённости. Наша эпоха воскрешает обе формы аскезы. Прежде всего, аскеза в эллинском смысле, ныне называемая английским словом "спорт"... Десятки тысяч зрителей стекаются на олимпиады, на состязания мировых чемпионов. Целые нации с трепетом ждут исхода борьбы, который определит их честь, их место в семье народов, - не меньше, чем мировые открытия учёных, чем книги великих писателей. Греки ценили поэтов не так, как ценят их в наше время, но атлетов они, вероятно, ценили ещё больше... Для них... было ясно, что предпочтительнее быть Ахиллом, чем Гомером, воспевшим Ахилла... Для современного человека спорт не забава, не зрелище - почти религия. Нужно читать поэтов спорта... чтобы убедиться в этом. Весь секрет в том, чтобы взглянуть... изнутри, глазами не зрителя, а участника состязаний: моральная серьёзность, даже трагичность борьбы не может не импонировать. Из неё исходят потоки оздоровляющей нравственной энергии" 102. Кстати, и аскет-отшельник может с полным уважением относиться к аскетизму воина, рыцаря, даже черпать в нём для себя вдохновляющий образец. (Не случайно монахи нередко называли себя "духовными воинами").

Вот характерный в этом смысле диалог, в котором Лукиан излагает взгляды философа-отшельника Диогена Синопского (IV век до нашей эры):

- Почему же на тебе не львиная шкура? Дубиной ты похож на него.

- Вот моя львиная шкура - поношенный плащ. Воюю же я, как и он, против наслаждений, и не по приказанию, а добровольно, поставив своей задачей очистить жизнь...

- Прежде всего я сниму с тебя изнеженность... заставлю тебя работать, спать на голой земле, пить воду и есть, что попало. Богатства свои ты бросишь в море. Ты не будешь заботиться ни о браке, ни о детях, ни об отечестве... Оставив дом отца, ты будешь жить или в склепе, или в покинутой башне, или в глиняном сосуде... Ведя такой образ жизни, ты назовёшь себя более счастливым, чем великий царь" 103.

Оппонент. Надо полагать, духовный или телесный аскетизм чему-то противопоставляется?

Автор. Не всегда. Часто он является неизбежным следствием "бедности", в которой зарождается сословие. Люди, которым приходится вести непрерывную борьбу за выживание, поневоле будут жить аскетично!

В то же время обличение "утопающего в роскоши", праздного и пирующего высшего сословия во все времена приносило успех восходящему классу, завоёвывало сочувствие "низших" сословий. С точки зрения "низшего" сословия только аскетичное высшее сословие является "правильным". Его существование оправдано исключительно служением "низшим" сословиям. Поэтому лозунги "низших" сословий в ходе любой революции непременно включают требование аскетизма от высших сословий. Или требование замены одного высшего сословия на другое, "правильное", то есть аскетичное. Не случайно в годы гражданской войны в России красные и белые обличали друг у друга именно отсутствие аскетизма. Белогвардейские плакаты изображали Ленина с бокалом вина за пышно накрытым столом, "пьющего за здоровье" умирающей с голоду России. На советских плакатах рядом с упитанными белогвардейскими вождями неизменно соседствовали бочки и иные ёмкости с "винным спиртом". Тема "борьбы с привилегиями" красной нитью проходит через все годы "перестройки" в Советском Союзе.

Другой пример - более далёкий от современности. Русская былина рассказывает о простоте, в которой жил богатырь Илья Муромец:

Здесь же Илья высмеивает противника, который похваляется огромным, "богатырским" количеством поглощаемой пищи:

Аскетизм, простота, неприхотливость восходящего сословия всегда выгодно оттеняются "погрязшим в роскоши" предшествующим сословием. Из воспоминаний Александра Гладкова: "Две Москвы - нэповская, с её обманчивым блеском, и советская, коммунистически-комсомольская - даже во внешнем облике города существуют рядом, почти несмешивающимися слоями, как жидкости с разным удельным весом. И, пожалуй, это самая яркая и бросающаяся в глаза особенность Москвы двадцатых годов. Торопливая, как бы сама не верящая в свою долговечность, показная роскошь нэпа и демократический аскетизм советской Москвы. Аскетизм этот несколько демонстративен: он связан уже не столько с материальным уровнем жизни, резко поднявшимся после укрепления советского рубля, сколько с желанием противопоставить что-то всему "буржуйскому"; он полемичен, вызывающ и доходит до крайностей. Меховщик Михайлов выставляет в своём магазине на углу Столешникова и Большой Дмитровки соболя и норки, а в комсомоле спорят о том, имеет ли право комсомолец носить галстук" 105.

Оппонент. Но вот, скажем, "ответственные работники", сословие, изначально менее аскетичное, чем профессиональные революционеры. Как же они могут применить аскетизм в борьбе против последних?

Автор. Ответственные работники действительно были чисто светским сословием, в отличие от революционеров или интеллигенции. Но если они ставили на первое место земные, а не духовные ценности, то это вовсе не мешало аскетизму. Никита Хрущёв вспоминал начало 30-х годов: "В ту пору все мы были очень увлечены работой, трудились с большим чувством, с наслаждением, лишая себя буквально всего. Мы не знали отдыха... Не могли жить для себя. Если кто-то увлекался литературой, то его даже упрекали: вместо того, чтобы работать, читаешь" 106. Применяли ли они аскетизм в борьбе против своих предшественников? Общее правило: чем шире массовое движение, тем громче звучат лозунги борьбы за аскетизм. В 1937-1938 годах советских "врагов народа" также упрекали в "бытовом разложении". Но тогда эти обвинения раздавались глухо, массовое движение было невелико. А вот характерная зарисовка очевидца китайской "культурной революции" Алексея Желоховцева. Он описывает студенческую стенную печать в одном из пекинских вузов:

"Тут же висел длинный список мебели и прочего имущества в особняке парторга Чэна; подумать только: у него, кроме супружеской двуспальной кровати, была ещё кушетка и софа для гостей! Студенты читали и возмущались. Сами они жили в узких комнатушках вчетвером и спали на двухэтажных деревянных нарах. В центре... висело заключение "революционной группы расследования", которая поработала в столовой для профессоров и кадровых работников университета.

"Наши профессора и начальство из чёрной банды, - начиналось заключение, - каждый день имели выбор из ста блюд феодальной кухни, которую они лицемерно называли "национальной"...". Далее перечислялось число свиных и говяжьих туш, съеденных в профессорской столовой за прошлый месяц и за прошлый год, - число немалое, несколько сотен, тысячи кур и уток, сотни литров масла, десятки тысяч яиц. Истощённые, бледные лица студентов искажались гневом. Переспрашивая друг друга, они лихорадочно записывали эти кричащие цифры. Толпа гудела от возмущения" 107. Участники "культурной революции" порой носили одежду, даже на небогатом фоне тех лет выделявшуюся скромностью. Выдержка из китайского журнала "Хунци": "Один старый боец появляется в одежде, на которой наложено столько заплат, что они образовали три слоя с внешней и внутренней стороны. Он считает эту одежду "революционной драгоценностью"..." 108. Вообще, в зрелом сословии люди презирают бедность, а в молодом точно так же - богатство. Например, малейшая избыточность в нарядах, в количестве и качестве ткани уже считается позорной, нелепой, "дурным вкусом".

"Ваши одежды блестят шафраном и пурпуром ярким

Длинны одежд рукава, и украшены лентами шапки,"

- смеётся над врагами один из героев Вергилия 109. А эта зарисовка относится к 1900-м годам: "В те времена дети культурных семей насмешливо встречали детей купечески-мещанского типа, разодетых, нарядных. Мы считали, что это - стыдно, смешно. Мы не любили праздничных платьев, их надо было беречь, о них помнить" 110. (Анастасия Цветаева).

Оппонент. Переход к аскетизму часто совершается под лозунгом освобождения человека от "власти вещей", "тирании удобства". Можно ли сказать, что в аскетичном сословии человек свободнее, чем в жизнелюбивом?

Автор. И в аскетичном, и в жизнелюбивом сословии отдельный человек стремится к свободе, иначе говоря - к удовлетворению всех своих жизненных потребностей. Но в первом случае это чрезвычайно просто, во втором - иногда почти невозможно. Обычно аскет с состраданием смотрит на благополучного человека. Ведь он - "слуга своих привычек", а всё его счастье зависит от прихоти случая. В сборнике изречений Будды ("Дхаммападе") читаем: ""Сыновья - мои, богатство - моё", - так мучается глупец. Он ведь сам не принадлежит себе". "Такого человека, помешавшегося на детях и скоте, исполненного желаний, похищает смерть, как наводнение - спящую деревню" 111.

Но не следует думать, что представитель аскетичного сословия полностью отказывается от всех жизненных радостей, кроме чисто духовных. Просто их масштаб смещается: праздником становится удовлетворение самой простой физической потребности. Описание подобного смещения приводится, в частности, в повести Александра Солженицына "Один день Ивана Денисовича" - о жизни заключённых: "В лагерях Шухов не раз вспоминал, как в деревне раньше ели: картошку - целыми сковородами, кашу - чугунками, а ещё раньше мясо - ломтями здоровыми... А не надо было так, понял Шухов в лагерях. Есть надо - чтоб думка была на одной еде, вот как сейчас эти кусочки малые откусываешь... - и такой тебе духовитый этот хлеб чёрный сырой" 113. "Эта мысль приходит в голову каждому арестанту", - замечал Варлам Шаламов по поводу этих строк 114.

Франциск Ассизский однажды вместе со своим собратом сел за трапезу где-то за городом. Хлеб они разложили на большом белом камне, рядом с которым искрился на солнце чистый ручей. Франциск выразил восхищение столь великолепным пиршеством. "Но ведь у нас ничего нет, кроме хлеба, - возразил его сотрапезник. - Мы не имеем ни скатерти, ни салфеток, ни стола, ни приборов, ни дома, ни слуг, чтобы служить нам!". - "А разве ты ни во что не считаешь этот прекрасный камень, прозрачную воду и куски хлеба?" - спросил Франциск 115.

Однако наивысшее удовлетворение аскет получает всё-таки не от утоления телесной жажды или голода, а от своих духовных побед. Воин испытывает радость, когда полностью преодолевает чувство страха. Монах или отшельник - когда побеждает свои личные "слабости" и желания. "Дхаммапада" утверждает: "Он не находит удовлетворения даже в небесных удовольствиях. Полностью просветлённый ученик радуется только уничтожению желаний" 116. "Знаешь ли ты, в чём состоит истинное счастье братьев миноритов?.. - спрашивал Франциск у своего собрата и давал такой ответ: - Счастье состоит в том, чтобы выносить терпеливо все страдания и невзгоды. Если мы придём к часовне продрогшие от холода, усталые и голодные, и привратник прогонит нас, назвав негодяями и бродягами, мы же при этом смиренно подумаем, что он прав, обзывая нас так, и вынесем терпеливо все его оскорбления, хотя бы он вытолкал нас в снег и сорвал с нас капюшоны... - мы познаем истинное счастье!" 117.

Аскетизм сословия также не означает отказа от веселья и праздничного настроения. Наоборот, как правило, молодое сословие считает своим долгом "одаривать радостью" окружающих, ободрять и воодушевлять их. "Да остерегаются показываться печальными, - указывал Франциск своим собратьям, - внутри себя смутными и немощными, но да покажут себя веселящимися о Господе, ликующими и приветливыми". "Что же такое слуги Господа, как не скоморохи Его, которые должны растрогать сердца людские и подвинуть к радости духовной?" - говорил он 118. "Все праведные, все святые, все святые мученики были все счастливы", - замечает старец Зосима в романе Достоевского 119. Легендарный Ликург, оставивший спартанцам непревзойдённые по аскетизму законы, почтил смех, поставив ему изваяние... Радость и весёлый смех в молодом сословии выражают чувство единства и братства человека с обществом и всем мирозданием. Дзэн-буддийский монах Шуйлао (VIII век), испытав состояние "просветления", засмеялся и стал хлопать в ладоши. "С тех пор... я не могу перестать смеяться", - вспоминал он 120. В мире, с точки зрения аскетичного сословия, нет ничего страшного, всякая враждебная сила вызывает только добродушную улыбку или смех. "Нас огорчают, а мы всегда радуемся", - говорил апостол Павел о первых христианах 121. Человек легко относится к любым личным невзгодам, и даже сама гибель для него становится "весёлой". Умирая, Франциск Ассизский с искренней радостью приветствовал "сестру смерть" 122. А вот рассказ о кончине одного китайского монаха, относящийся к эпохе расцвета дзэнского движения: "Когда Дэн Иньфэн собрался умирать... он спросил: "Я видел, как монахи умирают сидя и лёжа, но умирал ли кто-нибудь стоя?". - "Да, некоторые умирали стоя", - ответили ему. "Ну, а как насчёт того, чтобы умереть вниз головой?" - спросил он. "О таком не слышали!" - ответили ему. Тогда Дэн встал на голову и умер" 123.

Оппонент. Надо сказать, что если аскет и испытывает счастье, то это достигается за счёт чрезвычайного ограничения потребностей.

Автор. Разумеется. Более того, истинную свободу, по мысли аскетичного сословия, обретает человек, сумевший отречься от всех своих личных потребностей. Тот, чьё собственное жизненное пространство сжимается до точки, достигает состояния "идеальной, безграничной свободы". Называлось оно по-разному: покой, пустота, бесстрастие, нищета духа, невозмутимость, отрешённость, безмятежность... Человек "забывает о себе" - гасит все личные желания, страсти, привязанности. Он становится как бы "человеком-правдой" (верой, идеей). Жизнь "правды" - это его жизнь, в мыслях и чувствах он всецело сливается с нею. Долг, заповеди, законы, мораль, понятия добра и зла... - с этого момента перестают его стеснять. Добро - это всё, что он делает. "Всё мне позволительно, но не всё полезно, - замечал апостол Павел, - всё мне позволительно, но ничто не должно обладать мною" 124. "Дхаммапада" рассказывает о душевном состоянии буддийского святого (архата): "Чувства у него спокойны, как кони, обузданные возницей. Он отказался от гордости и лишён желаний. Такому даже боги завидуют" 125. "Он может ежедневно тратить по тысяче золотых монет", - утверждал Линьцзи о свободе подлинно "бесприютного" человека 126.

Оппонент. Как я понимаю, переоценка ценностей, которую описал Солженицын, означает не что иное, как пробуждение в человеке аскетичной формы поведения?

Автор. Да. Причём особенно показателен перелом в настроении, который происходит в этот момент. Бедствия, достигшие определённой черты, неожиданно пробуждают у человека весёлое, приподнятое настроение. Траур превращается в праздник. "Когда сила чумы стала расти... - читаем у Джованни Боккаччо, - на место прежних явились новые порядки... Лишь очень немногим (умершим от болезни. - Прим. автора) доставались в удел умильные сетования и горькие слёзы родных; вместо того, наоборот, в ходу были смех и шутки и общее веселье... Так оказалось воочию, что если обычный ход вещей не научает и мудрецов переносить терпеливо мелкие и редкие утраты, то великие бедствия делают даже недалёких людей рассудительными и равнодушными" 127. Всё творение Боккаччо (действие которого, напомним, разворачивается в разгар чумы) насыщено этим праздничным и свободным мироощущением.

Оппонент. В приведённых выше размышлениях героя Солженицына находим и такое суждение: "Есть надо - чтоб думка была на одной еде...". Он осуждает поведение заключённого-интеллигента, который во время еды поглощён разговором об искусстве: "Кашу ест ртом бесчувственным, она ему не впрок" 128. Видимо, в этом заложен определённый смысл с точки зрения выживания сословия?

Автор. Смысл вполне очевидный: ведь человек молодого сословия существует в стеснённых, аскетических условиях. Поэтому любое дело, которым он занят, жизненно важно и должно делаться тщательно, "как молитва". Подобное отношение мы встретим во всех молодых сословиях. У дзэн-буддийского монаха Хуэй Хая (VIII-IX века) спрашивали: "Прилагаете ли вы усилия в вашей практике Пути, Мастер?". "Да", - отвечал он. "Какие?". "Когда я голоден, я ем; когда я устаю, я ложусь спать". "Но все прилагают такие же усилия, как вы, Мастер". "Не таким образом". "Почему не таким?". "Когда они едят, они думают о сотнях необходимых вещей, а когда они собираются спать, они размышляют над тысячами различных дел. Этим они отличаются от меня" 129.

Автор. Аскетизм часто весьма причудливо переплетается с провозглашением сословием жизнелюбия, полноты и радости жизни. "Мы требуем для людей полного наслаждения жизнью, - объясняет Рахметов, - мы должны своею жизнью свидетельствовать... что мы говорим только по принципу, а не по пристрастию, по убеждению, а не по личной надобности" 130. Связь аскетизма и грядущего всеобщего изобилия прослеживается и в народном творчестве. В русских сказках путешествие в счастливое "иное царство" сопряжено с жестокими лишениями. По замечанию Е. Трубецкого, этот путь "покупается тяжёлыми жертвами - своего рода аскетическими подвигами. Чтобы вырастить крылья, которые поднимают его над землёю, или приобрести нужную для этого помощь, человек должен быть готов отдать не только любимого коня, как в сказке о Иване-Царевиче, но и всё своё достояние, последнее, что имеет. А иногда и этого мало: чтобы долететь до цели, он должен собственным телом подкармливать несущую его вещую птицу" 131. В общем, аскетизм часто рассматривается как первый шаг к будущему "царству свободы и изобилия".

Сразу после победы молодого высшего сословия может показаться, что имущественное неравенство в обществе окончательно исчезло. Очевидец и участник Французской революции Георг Форстер рассказывал, что в эпоху якобинского правления из быта французов была изгнана "всякая роскошь, вплоть до серебряных ложек за столом". В то же время (речь идёт об осени 1793 года): "Никогда ещё средний парижанин не жил так хорошо, как сейчас, когда, правда, выпекают только один сорт хлеба, но зато на рынках, где всё имеется в изобилии, уже не видно экономов и поваров богатых тунеядцев, которые в прежнее время выхватывали из-под носа у санкюлотов самые лучшие куски" 132.

Авторы книги "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина" с удовлетворением отмечали: "В Москве изменилась в 1931 году уличная толпа, окончательно исчезли раскормленные богачи и расфранченные их женщины, заметные при взгляде на улице всякой другой страны" 133. Их наблюдение подтверждал и вполне независимый наблюдатель, Рабиндранат Тагор, посетивший СССР в 1930 году: "На улицах Москвы много разного люда. Элегантных людей нет; стоит присмотреться - и увидишь, что праздные люди исчезли бесследно... нигде ни одного франта" 134.

Поскольку жизнелюбивые формы во всех сословиях в это время вытесняются аскетичными, создаётся впечатление, что общество наконец возвращается к "естественному состоянию", первобытному "золотому веку". Времени, когда человек был свободен и пользовался неограниченным изобилием природы.

Александр Блок отмечал: "Один из основных мотивов всякой революции - мотив о возвращении к природе" 135. Молодое сословие часто вполне искренне провозглашает своей целью "золотой век", "рай на земле": гармонию человека с природой и изобилие.

Козы; не станут стада и львов огромных бояться.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сгинет также змея, и трава с предательским ядом

Сгинет, и будет расти повсюду амом ассирийский.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но на лугах сам баран то в пурпур сладостно-алый,

В большинстве случаев "золотой век" переносится в будущее. У Владимира Маяковского читаем:

Свобода и изобилие, по замыслу, наступает не только в обществе, но и в самой природе, из неё навсегда исключаются паразиты и хищники. Или же они проходят "очищение", и свирепый прежде хищник мирно соседствует со своей вчерашней добычей. Не случайно, скажем, в работах Пётра Кропоткина столько внимания уделено взаимопомощи живых существ...

Евгений Трубецкой писал о средневековой русской иконе, изображавшей пророка Даниила среди львов: "Непривычному глазу могут показаться наивными эти чересчур нереальные львы, с трогательным благоговением смотрящие на пророка. Но в искусстве именно наивное нередко граничит с гениальным. На самом деле, несходство тут вполне уместно и допущено, вероятно, не без умысла. Ведь предметом изображения здесь и на самом деле служит не та тварь, которую мы знаем... Задача иконописца тут - изобразить новый, неведомый нам строй жизни. Изобразить его он может, конечно, только символическим письмом, которое ни в каком случае не должно быть копией с нашей действительности" 138.

Из единения человека с природой вытекает доброе отношение к "братьям нашим меньшим", ко всему живому. Эту идею часто провозглашает молодое сословие. Франциск Ассизский и его ученики горячо проповедовали Евангелие зверям, птицам, рыбам, называя их братьями и сёстрами. "Однажды Франциск переезжал озеро Риети. Лодочник предложил ему огромного линя. Франциск принял его с радостию, но, к изумлению рыбака, бросил его обратно в озеро, призывая его благословлять Бога" 139. Согласно преданию, одна из его проповедей, обращённая к "брату волку" сделала лютого хищника мирным и ручным зверем. "После этого упомянутый волк прожил в Губбио два года и, как ручной, ходил по домам от двери к двери, не причиняя зла никому и не получая его ни от кого; и люди любезно кормили его; и, когда он проходил по городу мимо домов, никогда ни одна собака на него не лаяла. В конце концов, два года спустя брат волк умер от старости; горожане сильно скорбели об этом..." 140. Деревья Франциск не разрешал рубить под корень, чтобы они могли отрасти вновь. А когда над его головой запылала кровля, он не стал тушить пожар, чтобы не лишать жизни "брата огня".

Сергия Радонежского во время его одинокой жизни в глухом лесу окружало множество диких зверей. "Был среди них один зверь, называемый аркуда, то есть медведь, - повествовал Епифаний Премудрый, - и он всегда имел обыкновение приходить к преподобному. Преподобный, видя, что не из злобы приходит к нему зверь... выносил зверю из хижины своей маленький кусок хлеба и клал его или на пень, или на колоду... Иногда же блаженный о себе не заботился и сам голодным оставался: хотя один только кусок хлеба был у него, но и тот он зверю этому бросал. И он предпочитал не есть в тот день, а голодать, нежели зверя этого оскорбить и без еды отпустить" 141.

Сочувствие и понимание у людей молодого сословия порой вызывают не только грозные хищники, но и паразиты. Симеон Столпник, согласно его жизнеописанию, щадил даже личинок мух, заполнивших открытую рану на его теле. (Что, впрочем, не лишено здравого смысла и с точки зрения медицины).

Оппонент. Создаётся впечатление, что доброту к "меньшим братьям" проповедует только духовенство в рамках своего вероучения.

Автор. Думаю, что это не так. Например, авторы книги "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина" с едкой иронией писали: "Как многие профессиональные убийцы, фашистские законодатели умилительно сентиментальны. Новый Уголовный кодекс карает среди прочих преступлений: "Истязание животных...". Среди стона истязуемых и пытаемых рабочих журнал "Preussische Justiz" заявляет, скроив на лице палача мину елейно благочестивого святоши: "Именно защита животных является сердечным делом для национал-социалистов, которые в каждом животном видят творение божие...". Сейчас вивисекция животных в Германии запрещена. Ежедневно выпуская кровь из сотен трудящихся, германский фашизм заступился за морских свинок и кроликов". Однако в той же книге находим и фотографию советского плаката, который вывешивался на деревьях в Беломорских исправительно-трудовых лагерях: "Долой кнут! - гласит его текст. - Он не нужен лошади" 142.

Иногда вера молодого сословия в грядущий "золотой век" дополняется представлением о том, что где-то, в отдалённых землях, он уже достигнут. На Руси в течение веков рождались разнообразные легенды о "праведной и свободной земле". Таково было предание о чудесном граде Китеже, скрытом под озером. Позднее - легенда о Беловодье, богатой православной стране в Тихом океане, "на семидесяти островах". Александр Твардовский в поэме "Страна Муравия" (1934-1936 годы) так передавал представления о "счастливой стране" крестьянского сословия:

Крестьянская мечта о "счастливой стране" в поэме вытесняется мечтой нового, революционного сословия о "земном рае". Герой повествования так и не находит счастливую "страну Муравию", а встреченный им старик-странник подводит итог его безуспешным поискам:

Миллионы людей во всём мире видели "праведную землю", "остров свободы", "отечество всех угнетённых" и в самых различных реальных странах: революционной Франции, Соединённых Штатах Америки, народном Китае, Советском Союзе... Максимилиан Робеспьер с гордостью говорил в эпоху Республики: "Французский народ как будто опередил на две тысячи лет остальной род человеческий; есть искушение считать, что это совсем другой род... В Европе земледелец, ремесленник - это животные, выдрессированные для удовольствия какого-нибудь дворянина. Во Франции дворяне стремятся превратиться в земледельцев и ремесленников и не могут даже добиться этой чести" 145.

Самый тяжёлый удар подобной вере наносил именно отказ высших сословий упомянутых стран от аскетизма. Андре Жид в своём описании поездки в СССР отмечал: "Никогда я не путешествовал в таких роскошных условиях. Специальный вагон и лучшие автомобили, лучшие номера в лучших отелях, стол самый обильный и самый изысканный... Повсюду встречают, обихаживают, кормят-поят. Удовлетворяют любые желания и сожалеют, что не в силах сделать это ещё лучше... Но это внимание, эта забота постоянно напоминали о привилегиях, о различиях там, где я надеялся увидеть равенство... Уверяю вас, в моих советских приключениях есть нечто трагическое. Убеждённым сторонником, энтузиастом я ехал восхищаться новым миром, а меня хотят купить привилегиями, которые я так ненавидел в старом" 146.

Оппонент. А как по мере созревания сословия развивается идея всеобщего счастья?

Автор. Молодому сословию "золотой век" видится скоро, на расстоянии протянутой руки, нескольких шагов. (И это наглядно подтверждается тем, что в дни праздников, карнавалов, субботников "золотой век", пусть ненадолго, воцаряется и в реальной жизни. По оценке Михаила Бахтина, "эта идея... отчётливее всего проявлялась и осознавалась в римских сатурналиях, которые мыслились как реальный и полный (но временный) возврат на землю сатурнова золотого века" 147).

Однако с течением времени окончательный приход "золотого века" всё дальше отодвигается в "светлое будущее", и наконец, с победой жизнелюбия, мечта о нём угасает. Всеобщая свобода и изобилие теперь воспринимается как, возможно, красивая, но по-детски наивная и невыполнимая мечта. Однако каждый человек может и должен обеспечить счастливую жизнь своим близким - семье, друзьям, сородичам, землякам... Всё, что свыше этого, - сказки, несбыточные грёзы. Жизненная цель видится в том, чтобы "обрести своё маленькое счастье". Теперь человек мечтает уже не о "пире на весь мир", а скорее о "доме - полной чаше". В общем, идея всеобщей свободы и изобилия вытесняется идеей о том, что "счастливым сегодня может стать каждый".

Оппонент. Если первоначальный аскетизм так помогает выживанию сословия, укрепляет его жизнеспособность, то почему бы его не сохранить навсегда?

Автор. И аскетизм, и жизнелюбие могут быть опасными для сословия. Дело в том, что при слишком высокой степени аскетизма "враг" неизбежно заводится в собственных рядах. Как говорится в пословице: "Что мне чины, коли во щах нет ветчины?". Чрезмерно аскетичное сословие будет просто сломлено человеческой природой, сломлено изнутри. Примером могут служить те же профессиональные революционеры в России. 17-20 лет - такой срок определила им история, а от былого аскетизма пришлось отказаться ещё раньше. Жизнелюбивые формы имеют такое же преимущество при внутреннем соревновании, как аскетичные - при внешнем. Или, иначе говоря: наступление требует аскетичных форм, приспособление - жизнелюбивых. Как, впрочем, и во всех других процессах развития.

Оппонент. То есть, достигая высочайшей отметки вначале, потом аскетизм начинает постепенно спадать?

Автор. Совершенно верно. В каждом сословии рано или поздно совершается поворот от аскетизма к жизнелюбию. Скажем, дворянство из сословия, целиком поглощённого военной службой, превращается в сословие праздное, занятое главным образом пирами и увеселениями. Легко ли угадать представителей военного сословия в гоголевских "старосветских помещиках"?

Русское дворянство сначала (1736 год) добилось сокращения срока обязательной военной службы до 25 лет, а затем (1762 год) - и полной её отмены. Сожалея о петровских временах, Стародум говорит: "В тогдашнем веке придворные были воины, да воины не были придворные" 148. Князь Михаил Щербатов выражал сходные чувства: "Испекли законы, правами дворянскими и городовыми названные, которые более лишение нежели дание прав в себе вмещают и всеобщее делают отягощение народу". Отказ от аскетизма он рисовал такими красками: "Двор, подражая... Императрице, в златотканные одежды облекался, вельможи изыскивали в одеянии - всё что есть богатее, в столе - всё что есть дрогоценнее, в питье - всё что есть реже, в услуге - возобновя древнюю многочисленность служителей, приложили к оной пышность в одеянии их. Екипажи возблистали золотом... Вкус умножался, подражание роскошнейшим народам возрастало и человек делался почтителен по мере великолепности его житья и уборов" 149. Подобное развитие - от суровых и грубых бойцов к тонким ценителям искусств, наук и всего возвышенного - проходят все военные сословия.

Другой пример из этого ряда. Александр Македонский, одержав победу над Дарием, занял ставку персидского царя. Привыкшего довольствоваться необходимым македонца привела в изумление необыкновенная пышность обстановки, яств и столовых приборов. В царской бане он, по рассказу Плутарха, "увидел всякого рода сосуды - кувшины, тазы, флаконы для притираний, все искусно сделанные из чистого золота... услышал удивительный запах душистых трав и других благовоний". Не без восхищения Александр воскликнул: "Вот это, по-видимому, и значит царствовать!". Историк замечал, что в эту эпоху "македоняне... впервые научились ценить золото, серебро, женщин..." 150.

Духовенство начинает своё развитие с отшельников, нищих проповедников, мучеников и подвижников. Согласно преданию, у Ликурга как-то спросили, почему он сделал жертвоприношения столь небогатыми. "Чтобы мы никогда не переставали чтить божество", - отвечал легендарный спартанский законодатель 151. Однако с течением времени обряды постепенно становятся пышнее, храмы обрастают украшениями, а изображения богов и святых - золотом и драгоценностями. В быт духовенства проникают богатство и разнообразные жизненные блага. Многие монашеские ордена при своём возникновении обвиняли предшественников в том, что те "погрязли в мирских делах". Но затем сами повторяли их путь. "Ведь во всех монастырях основатели сперва установили крепкие обычаи, а затем их уничтожили распутники", - отмечал царь Иван Грозный 152. О положении в своё время царь с сожалением говорил так: "В монастырях чернецы и попы постригаются не ради спасения души своей, а покоя ради телесного, чтобы всегда бражничать и вместе ездить для развлечений" 153. Кстати говоря, упоминавшиеся изменения в иконе "Троица" - обувь на босых прежде ногах ангелов, яства, обильно уставившие стол, - были, разумеется, не случайны. Протопоп Аввакум писал о подобных переменах в иконописи: "По попущению Божию умножися в нашей русской земли иконнаго письма неподобнаго изуграфы. Пишут от чина меньшаго, а велиции власти соблаговоляют им, и вси грядут в пропасть погибели, друг за друга уцепившися... Пишут Спасов образ Еммануила, лице одутловато, уста червонная, власы кудрявые, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бёдры толстыя, и весь яко немчин брюхат и толст учинён, лишо сабли той при бедре не писано. А то всё писано по плотскому умыслу, понеже сами еретицы возлюбиша толстоту плотскую... А всё то кобель борзой Никон, враг, умыслил, будто живыя писать...". И далее: "Посмотри-тко на рожу ту, на брюхо то, никониян окаянный, - толст ведь ты! Как в дверь небесную вместитися хощешь!.. Воззри на святыя иконы и виждь угодивишя Богу, како добрые изуграфы подобие их описуют: лице, и руце, и нозе, и вся чювства тончава и измождала от поста, и труда, и всякия... скорби. А вы ныне подобие их переменили, пишите таковых же, якоже вы сами... И у кажного святого, - спаси Бог-су вас, - выправили вы у них морщины те, у бедных: сами оне в животе своём не догадалися так сделать, как вы их учинили!" 154.

О том, сколь далеко заходит развитие жизнелюбия среди монашества, можно судить хотя бы по народным пословицам: "Путается с женщинами, как кармелит, обжирается, как бернардинец, пьянствует, как францисканец"; "Были только три целомудренные монашки: одна убежала, другая утонула, третью до сих пор ищут"; "Монах боится труда, как чёрт ладана"; "Женский монастырь без родильного приюта то же, что крестьянский двор без стойла"; "Лень - начало монастырской жизни" и т. д. Предвидя неизбежную победу жизнелюбия среди нищенствующих монахов, Франциск Ассизский как-то с горечью заметил: "Придёт время, когда наш орден настолько потеряет добрую славу, что членам его стыдно будет показаться на свет Божий" 155.

Жизнелюбивое сословие не представляет серьёзной угрозы для его соперников. "Если князь церкви желает наслаждаться жизнью, - говорил Адольф Гитлер, - то ради бога, мешать ему в этом не следует. Опасны только фанатики-аскеты с глубоко запавшими глазами" 156. В конце XX века трудно понять, почему в годы гражданской войны в России оказалось столь легко уничтожить тысячи священнослужителей. Но ведь сейчас духовенство воспринимается через призму своей трагической судьбы в XX столетии. А тогда оно представлялось сословием, позабывшим аскетизм, и потому - не вызывавшим никакого уважения. У А. Блока читаем следующее грубое, но вполне отражавшее взгляды современников замечание: "Почему дырявят древний собор? - Потому что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой" 157. Отношение крестьянства к совершившейся в духовенстве перемене отразилось в пословице: "Были встарь сосуды деревянны, попы золотые; ныне сосуды золотые, попы деревянны"...

Поворот к жизнелюбию происходит не сразу, а шаг за шагом, постепенно. Вначале самоограничение и "самоистязание" подменяются умелым подражанием. Скажем, бельё из тонкого полотна прикрывается грубой монашеской власяницей, раскованная половая жизнь - обетом безбрачия... Но в некоторых случаях подражание невозможно. Тогда каждый следующий шаг даётся с немалым трудом. Острые споры разгорались на Руси между князьями и их дружинниками о том, есть ли дружинникам с дерева или серебра, носить ли их жёнам золотые украшения или только серебряные... Отзвуки подобных споров мы видим и в германском средневековом эпосе:

Не избежать сегодня нам с вами битвы тяжкой.

Не пёстрый плащ берите, а добрый щит с собой,

Чтоб быть во всеоружии, коль нам навяжут бой.

Заметим, что вообще среди военных сословий самым сильным доводом в пользу аскетизма неизменно служит угрожающая опасность. Всегда возможно нападение, бой с врагом, поэтому нельзя расслабляться и всецело предаваться удовольствиям...

Советские комсомольцы в 20-е годы с презрением относились к сверстникам, надевавшим кольца, браслеты, белые рубашки, или употреблявшим косметику. Как упоминалось выше, нешуточная дискуссия кипела тогда вокруг вопроса о том, прилично ли комсомольцу надевать галстук. А в 1936 году Андре Жид, посетивший СССР, отметил, что Сталин "недавно одобрил женское кокетство, призвал вернуться к модной одежде и украшениям.

- Давайте, товарищи, заботьтесь о ваших жёнах! Дарите им цветы, не жалейте для них денег!

В последнее время открылось много новых магазинов, и я удивлялся, читая вывески "Маникюр" и глядя на напудренных, с крашеными ногтями женщин" 159.

В 30-40-е годы советские "ответственные работники" формально часто не имели даже собственной квартиры. "Обрастать мещанским бытом" считалось ещё непозволительным. Никита Хрущёв рассказывал о начале 30-х годов: "В ту пору никто и мысли не допускал, чтобы иметь личную дачу: мы же коммунисты! Ходили мы в скромной одежде, и я не знаю, имел ли кто-нибудь из нас две пары ботинок. А костюма, в современном его понимании, не имели: гимнастёрка, брюки, пояс, кепка, косоворотка - вот, собственно, и вся наша одежда" 160. Алексей Аджубей вспоминал жильё ответственного работника того времени: "Полупустая, обставленная в стиле тех лет квартира - без ковров, горок, хрустальных люстр, без картин и гравюр... Хозяева квартир... не считали себя собственниками домашней утвари. Там, где они жили, им фактически ничего не принадлежало. На простынях и полотенцах стояли синие клейма: "5-й дом Советов" либо другие учрежденческие знаки. К столам, стульям, диванам были привинчены металлические инвентарные жетоны. Время от времени в квартире появлялись строгие мужчины, чтобы сверить инвентарные номера... как будто кто-нибудь из жильцов мог покуситься на это добро" 161. Л. Троцкий давал подобному отношению следующее объяснение: "В стране, где лава революции ещё не остыла, привилегированных жгут их собственные привилегии, как новичка-вора - украденные золотые часы" 162. И в 70-80-е годы многие ответственные работники всё ещё пользовались государственными дачами и автомобилями. В то время появился анекдот: "Есть ли в СССР бедняки? - Есть. Это те, у кого ничего своего нет. Квартира - государственная, дача - государственная, машина - государственная".

Между прочим, интересно проследить, как развиваются с переходом к жизнелюбию принятые в сословии средства передвижения. Молодое сословие нередко признаёт один-единственный способ сухопутного перемещения - пеший. Роскошь (красиво убранные верховые животные, удобные паланкины, автомобили и т. п.) искореняется. Марк Катон, например, управляя римской провинцией Сардиния, все подчинённые ему города обходил исключительно пешком, отказываясь даже от повозки. Юлий Цезарь в свою эпоху резко ограничил употребление римлянами носилок, разрешив его только в особо оговоренных случаях. Со временем упразднённые удобство и красота возвращаются. Пойти куда-то "своими ногами" для представителя высшего сословия становится унизительным. У Гомера богиня советует царевне не идти на реку "пешком, как другие". "То тебе неприлично", - предостерегает она 163. В зрелом сословии тонко различаются и высоко ценятся все степени почёта. Д. Фонвизин замечал о дворянах: "Я видел множество таких, которые служат... для того только, чтобы ездить на паре. Я видел множество других, которые пошли тотчас в отставку, как скоро добились права впрягать четверню" 164. Русский путешественник Юрий Лисянский рассказывал об обычаях вождей индейского племени тлинкитов: "Я имел случай видеться с главным Ситкинским тайоном, который недавно выбран в сиё звание... Он достоинством своим столь много величался, что никуда, даже и за самым нужным делом, не ходил; но всегда другие должны были носить его на плечах". И здесь существовали различные степени почёта: перенося наиболее благородных седоков, индейцы усаживали их на ковры... 165 Даже передвижение с помощью животных уже не всегда почётно: подлинно знатного человека должны нести именно на руках. Мартин Лютер с негодованием писал о главе римского духовенства: "Чудовищное, возмутительное высокомерие достигло таких пределов, что папа уже не довольствуется ездой верхом или в карете, но, хотя он вполне крепок и здоров, заставляет людей нести себя, как идола, с неслыханным великолепием. Любезный, как же сравнивать такое люциферовское чванство с образом жизни Христа, Который ходил пешком наравне со всеми своими апостолами?" 166. Впрочем, согласно Евангелию, в Иерусалим Иисус Христос въехал верхом - на осле. В память этого события на Руси ежегодно устраивалось торжественное "шествие на осляти". Но духовные вожди церкви, вероятно, считали для себя смешным возглавлять шествие, восседая на настоящем осле. Поэтому место осла занимал конь, которому для сходства приделывали длинные "ослиные" уши...

Оппонент. Да... разнообразные формы принимает порой сословное подражание.

Автор. Переход к жизнелюбию легко увидеть, сравнив исходное и конечное состояния. Например, для древних спартанцев этот переход наиболее ярко выразился в употреблении золота и серебра, строительстве театра, богатого храма и крепостных стен. (Ликург считал, что стены расслабляют волю граждан: "Лишь тот город не лишён укреплений, который окружён мужами, а не кирпичами" 167). Иные сословия не отказывали себе в перечисленных благах и в самые аскетичные времена!

Однако с точки зрения самого человека, живущего в сословии, никакого "скачка" к жизнелюбию не происходит. Просто у него постепенно, одна за другой, возникают всё новые потребности. Каждая из них вскоре естественно порождает и тянет за собой вереницу других. "Отец мой, мне было бы большим утешением иметь псалтирь", - сказал как-то Франциску один из послушников. "Когда у тебя будет псалтирь, - возразил тот, - то ты пожелаешь иметь требник, а когда ты получишь требник, то ты воссядешь на кафедру подобно великому прелату, кивнёшь своему товарищу: принесите мне мой требник" 168. Жизнелюбие приучает людей ко всё новым удобствам, без которых они уже не мыслят жизнь, достойную человека. Иначе говоря, возврат к аскетичным формам становится всё более затруднительным.

Тяга к жизнелюбию, как и стремление к самоограничению, судя по всему, не имеет предела. Высшая точка, которой достигает жизнелюбие, определяется в основном могуществом данного сословия. У Светония находим следующее описание императорского дворца Нерона: "Прихожая в нём была такой высоты, что в ней стояла колоссальная статуя императора ростом в сто двадцать футов; площадь его была такова, что тройной портик по сторонам был в милю длиной; внутри был пруд, подобный морю... В остальных покоях всё было покрыто золотом, украшено драгоценными камнями и жемчужными раковинами; в обеденных палатах потолки были штучные, с поворотными плитами, чтобы рассыпать цветы, с отверстиями, чтобы рассеивать ароматы; главная палата была круглая и днём и ночью безостановочно вращалась вслед небосводу; в банях текли солёные и серные воды. И когда такой дворец был закончен и освящён, Нерон только и сказал ему в похвалу, что теперь наконец он будет жить по-человечески" 169. Впрочем, и одного дома, будь то даже дворец, человеку жизнелюбивого сословия часто уже недостаточно: принято менять жилище в зависимости от времени года...

В молодом сословии ничто не полагается растрачивать зря: ни каплю воды, ни слово, ни минуту времени. (Скажем, выбросить после трапезы остатки хлеба обычно считается большим "грехом"). И напротив, в жизнелюбивом сословии ценится только бесполезное. Стыдно, наоборот, съедать всю поданную пищу без остатка, или даже большую её часть. В идеале жизнелюбивые яства вообще не следует есть. Бывший китайский император Пу И рассказывал, что на его стол подавалось около 30 главных блюд, к которым он даже не притрагивался: "Блюда, принесённые с такими церемониями, стояли на столах только для вида, другого назначения они не имели... Император утолял голод вовсе не этими давно перепрелыми блюдами" 170.

Зрелое сословие перестаёт понимать побуждения людей из собственного прошлого: оно относится к их аскетическим подвигам с удивлением или насмешкой. "Отказываться от помощи слуг, спать на голых досках, выкалывать себе глаза, выбрасывать своё богатство в реку, искать страданий... - это чрезмерные проявления добродетели", - убеждённо писал в XVI веке Мишель де Монтень 171. "Социализм не требует жертвенности", - подчёркивал Леонид Брежнев в 70-е годы 172.

Зрелое высшее сословие уже не отрицает, что, кроме "служения низшим сословиям", у него имеются собственные интересы. Теперь оно не только "служит", но и "живёт". Правда, точка зрения, что сословие существует только "само для себя", по-прежнему вызывает негодование.

Автор. Весьма характерно по мере созревания сословия изменяется и его отношение к тяжёлому ручному труду. Иногда сословие изначально смотрит на труд "низших" сословий отрицательно: такое отношение мы видим, например, у древних спартанцев или воровского сословия. Но гораздо чаще высшее сословие начинает с глубокого и вполне искреннего уважения к труду.

Восходящее сословие выдвигает в качестве знамени, идеала обобщённый образ "простого человека", труженика, окружает его почётом. "Вся наша надежда покоится на тех людях, которые сами себя кормят", - эти слова вполне могли бы стать лозунгом почти всех революций. Во Французской революции XVIII века подобную роль сыграл образ санкюлота, в российской революции 1917 года - образ пролетария. А эпоха гражданских войн в Древнем Риме выдвинула в этом качестве образ землепашца.

Пусть из кичливых сеней высокого дома не хлынет

К ним по покоям волна желателей доброго утра,

Золотом тканых одежд, эфирейской меди не ищут,

Пусть не портят они оливковых масел корицей, -

Верен зато их покой, их жизнь простая надёжна.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Трудолюбивая там молодёжь, довольная малым;

Прочь с земли уходя, оставила след свой последний.

Нередко в самых различных странах начало новой царствующей династии закладывал полулегендарный "король-пахарь", "король-свинопас". В сказках почти всех народов встречается этот излюбленный сюжет: простолюдин, совершив многие подвиги, воцаряется на троне...

Молодое высшее сословие может и само трудиться и обеспечивать себя пищей, наравне с "низшими" сословиями. Рахметов в романе Чернышевского "был пахарем, плотником, перевозчиком и работником всяких здоровых промыслов; раз даже прошёл бурлаком всю Волгу, от Дубовки до Рыбинска" 174. Монашеские общины при своём зарождении почти всегда обрабатывали землю и жили собственным трудом; даже час, проведённый монахом в праздности, считался прегрешением. Для древних римлян, в том числе и родовитых, работа пахаря за плугом имела самый почётный характер. На протяжении долгих веков своей истории они считали образцом правителя Цинцинната (VI век до нашей эры). Согласно преданию, гонец, принесший Цинциннату полномочия диктатора, застал его пашущим на своём небольшом поле размером в 4 югера (около одного гектара). Пахал он совершенно обнажённый, согласно обычаю, так что посланник вначале призвал его одеться, и затем торжественно возвестил ему волю сената и народа римского. По окончании диктатуры Цинциннат опять вернулся за плуг на своё скромное поле...

Приобщение молодого высшего сословия к физическому труду отнюдь не является "блажью", а одним из вопросов его выживания. Нечасто сословие, изначально презирающее ручной труд, имеет шансы выжить и утвердиться.

Однако постепенно участие высшего сословия в тяжёлом ручном труде приобретает символический характер, хотя и не становится от этого менее впечатляющим. Давид Ливингстон писал: "Великий вождь базуто Мошеш каждый год сам брал в руки мотыгу, подавая пример своему народу, и, когда необходимо было работать всем обществом, то он трудился вместе со всеми до поту" 175.

Европейцев XII и XIII веков глубоко поражало, когда люди самого знатного происхождения принимали личное участие в возведении католических соборов. Аббат Эдмон рассказывал о событиях, имевших место в Нормандии в 1145 году: "Короли, принцы, люди, могущественные в миру, отягощённые почестями и богатством, мужчины и женщины знатного происхождения склоняли свои надменные выи и впрягались цугом, на манер животных, в телеги с вином, пшеницей, продуктами, необходимыми для поддержания жизни или постройки церквей" 176. "Кто не видел этих сцен, не увидит никогда ничего подобного", - замечал Робер де Ториньи 176.

Император Веспасиан (I век нашей эры) после пожаров в Риме лично помогал расчищать образовавшиеся завалы и на своей спине таскал обломки. В 1919 году глава Советского правительства Владимир Ленин принял участие в коммунистическом субботнике, где собственноручно переносил брёвна. Это событие также произвело на современников немалое впечатление...

По мере созревания высшего сословия его почитание труда становится всё менее искренним. Слова о благородстве физической работы ещё произносятся, но никто не воспринимает их всерьёз. Весьма показательным можно считать эпизод, приводимый в воспоминаниях Екатерины Дашковой. Её собеседник-иностранец заметил о Петре I, что "монарх, работающий самолично на верфи, представляет великолепное зрелище". "Я убеждена, что вы говорите это шутя, - твёрдо возразила Дашкова, - так как сами знаете, что время монарха слишком драгоценно, чтобы тратить его на работы простого мастерового" 177.

В определённый момент почитание ручного труда и труженика сменяется откровенным пренебрежением. Древнеегипетский писец, согласно дошедшему до нас тексту, так наставлял своего сына: "Медник весь день в работе, а когда наступит ночь, он всё ещё сидит за ней при свете факела. Башмачник совсем погибает; ему не выйти из нищеты; остаётся ему только глодать кожи. Погляди на каменщика: он вечно недомогает, потому что ему надо работать на ветру, цепляясь за карнизы... руки его опускаются от усталости, его платье разодрано; этот бедняга шагает изо дня в день по брёвнам лесов; едва заработавши себе на хлеб, он идёт домой и колотит своих детей. Довольно я насмотрелся этой работы, я видел везде одну жестокость, только жестокость. Поэтому займись книгами, изучи письмо!" 178. Праздность становится обязательной чертой "порядочного человека". Отныне трудиться - "не боярское дело", "не дворянское", тем более "не государское". Служба, охота, любое занятие высшего сословия по возможности облегчаются, становясь не ремеслом, а только развлечением, праздником. Иван Грозный упрекал своих бояр, что они любую тяжёлую военную службу воспринимают как немилость, "службы ставят во опалу" 179. Впрочем, и сам Иван Грозный считал "рукодельную работу" постыдной для царского сана. Он писал шведскому королю: "Ещё потому нам известно, что вы мужичий род, а не государский, что, когда... приезжали наши торговые люди с салом и с воском, то твой отец сам, надев рукавицы, как простой человек, пробовал сало и воск... Разве это государское дело? Не будь твой отец мужичий сын, он бы так не делал" 180.

Одно из преданий племени тлинкитов повествует о столь родовитом человеке, что он не умел даже охотиться (хотя охота считалась среди его соплеменников занятием почётным). Денис Фонвизин с горечью спрашивал у Екатерины II: "Отчего у нас не стыдно ничего не делать?". Императрица возразила: "Сиё неясно: стыдно делать дурно, а в обществе жить не есть не делать ничего" 181. "Порядочный человек" теперь уже ни в коем случае не должен зарабатывать себе на хлеб своими руками; даже прикосновение к орудиям труда унижает и оскверняет. Во внешнем облике и одежде представителя высшего сословия появляются черты, гордо подчёркивающие непричастность их носителя к ручному труду: белые перчатки; или непомерно длинные рукава, стесняющие свободу движений; или столь же длинные холёные ногти, обламывающиеся при любом физическом усилии и т. д.

Отношение к труженику теперь сочетает снисходительную насмешку и едкую иронию. Тем легче в этой атмосфере молодому восходящему сословию вновь провозгласить уважение к труду.

Оппонент. А что происходит со зрелым сословием, достигшим высокой степени жизнелюбия?

Автор. Там, где высшее сословие превышает определённую меру жизнелюбия, оно подвергает себя смертельной опасности - со стороны других сословий. Как любил говорить Мао (в отношении сословия, которое он сам возглавлял), "хотел бы лес покоя, да ветер не даёт" 182. Гибель сословия в общественном сознании почти всегда напрямую связывается с его отказом от аскетизма. Клод Адриан Гельвеций писал о высших сословиях Древнего Рима:

А Владимиру Маяковскому принадлежит известное грубоватое двустишие (написанное в 1917 году):

Оппонент. Получается, что один раз нарушив границу допустимого жизнелюбия, сословие подписывает себе смертный приговор?

Автор. Нет, это не так. Как правило, в случае необходимости оно может обрести "вторую молодость", частично вернувшись к прежнему аскетизму. Наиболее жизнеспособными обыкновенно оказываются сословия, сумевшие сочетать в себе известную меру аскетизма и жизнелюбия. Такую меру за свою тысячелетнюю историю часто вырабатывает духовенство. Праздники чередуются с постами, покаянное настроение сменяется праздничным, радостным. Часть духовенства и монашества ведёт чрезвычайно скромный образ жизни, ограничивая себя во всём, терпит лишения. Другая часть почти ни в чём себе не отказывает. Весь этот, продуманный в мелочах, распорядок, вплоть до сочетания у священнослужителей богатых и простых одеяний, позволяет создать наиболее устойчивое соотношение жизнелюбия и аскетизма.

Оппонент. Иными словами, аскеты находят себе место и в зрелом сословии?

Автор. Обычно сословие стремится к тому, чтобы переход к жизнелюбию совершался более или менее согласованно. Тот, кто хоть немного отступает от принятой сословием меры роскоши, немедленно навлекает на себя всеобщее презрение и насмешки за свою "нищету". Поэтому, скажем, иные дворяне даже шли на разорение, лишь бы ничем не показать постыдной бедности в своём образе жизни... ("Приходится ёжиться, потому что хочется барствовать; приходится жилить пятачок у кухарки или дворника, потому что надо ехать на гулянье; держать детей в холодной детской, потому что надо меблировать гостиную, есть испорченную говядину, потому что надо сшить шёлковую мантилью", - как замечал в 1865 году Дмитрий Писарев 185).

В отказе человека от благ, завоёванных его сословием, оно вполне обоснованно усматривает прямой вызов. В Советском Союзе ответственный работник не мог избежать положенных ему преимуществ в питании, лечении, отдыхе и т. п., не мог свободно поделиться ими. Этим он быстро вызвал бы упрёки сотоварищей за "поиски дешёвой популярности". Добровольный аскетизм меньшинства сословия "колет глаза" окружающим, как вечный живой упрёк.

Однако сословие может отводить для аскетов своеобразные "заповедники" внутри своего жизненного пространства. Аскеты играют в сословии ту же роль, что и в других жизнелюбивых сообществах. Они заполняют в жизненном пространстве сословия все "окраины", бреши, трудные места, и сохраняются здесь "на чёрный день". Стоит сословию подвергнуться внешней опасности, как они выступают вперёд и с радостью принимают удар на себя. Другое дело, что этого может оказаться недостаточно для выживания сословия...

Зрелое сословие и само выдвигает аскетов вперёд, когда видит явную угрозу своему выживанию - во время войн, революций. Образцом "аскета во главе зрелого сословия" может служить, например, один из вождей русских белогвардейцев Александр Колчак. Известно, что в холодное время года Верховный правитель России отказывался надевать тёплую шубу, "пока армия не будет одета", и носил солдатскую шинель, из-за чего получил тяжёлую простуду. О всей обстановке в белых войсках адмирал говорил с осуждением: "Мы строим на недоброкачественном материале. Всё гниёт. Я поражаюсь, как все испоганились" 186.

Кроме того, некоторый запас аскетизма может хранить молодёжь зрелого сословия. В детском поведении мы найдём почти все черты поведения людей молодого сословия... Ребёнок может становиться и сознательным образцом для подражания. Известно евангельское изречение: "Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное" 187. Каждому юному представителю сословия всегда внушают его принципы с известным аскетическим оттенком. Так что здесь тоже "развитие личности повторяет развитие сословия".

Правда, порой первая (аскетичная) стадия становится всё короче и всё дальше смещается в детство и "зародышевое развитие". Преувеличения тут нет. Пётр I, как известно, приказал, чтобы дворянин начинал военную службу с самых младших чинов и приобщался, таким образом, к лишениям и тяготам солдатской жизни. А пушкинский Гринёв рассказывает о себе: "Матушка была ещё мною брюхата, как уже я был записан в Семёновский полк сержантом... Если бы паче всякого чаяния матушка родила дочь, то батюшка объявил бы куда следовало о смерти неявившегося сержанта, и дело тем бы и кончилось. Я считался в отпуску до окончания наук" 188. Вообще, возникновение условной воинской службы характерно для многих военных сословий, начиная ещё с Римской империи. В России Павел I, между прочим, попытался сломать этот порядок и потребовал, чтобы все числящиеся в списках гвардейцы явились к нему на смотр (чего младенцы и нерождённые дети, естественно, сделать не могли). Им пришлось "уйти в отставку", но дворянство не простило императору этой и других его попыток обратить время вспять: они стоили ему головы. Много позднее Никите Хрущёву в сходном положении попытки воскресить угасший аскетизм высшего сословия стоили должности...

О любом сословии можно сказать, что для остального общества оно живёт своими героями и мучениками, хотя в зрелом сословии они всегда - в ничтожном меньшинстве. Частичный аскетизм позволяет долгое время "омолаживать" то или иное сословие. Не случайно "ответственные работники", одержав победу над профессиональными революционерами, так потом берегли и окружали почётом немногих уцелевших из их числа. "Старые большевики" отблеском своего аскетизма освещали и "ответственных работников". Поэтому последним были так важны эти символические вкрапления в своём составе.

В этом же ряду и рост общественного значения различных состязаний: спортивных игр, воинских турниров, боя быков и т. д. Подобные зрелища, причастность общества к напряжённой жизни участников состязаний отчасти восполняет недостающую молодость высших сословий. Г. Федотов писал о доле спортсмена: "По месяцам он предаётся тяжёлому труду тренировки, не принадлежа себе, весь в одной поглощающей мысли: победить! Если он член команды, она воспитывает в нём навыки самоотвержения, бескорыстного социального служения, идеальной дружбы... И, наконец, в решительные часы или минуты спортивный долг не знает жалости, требуя напряжения последних сил: победить или умереть!" 189.

В обществе, где высшие сословия достигли зрелости, внимание к состязаниям бывает особенно обострено. В течение советской истории значение спорта в жизни общества непрерывно возрастало; он постепенно превращался в дело государственной важности. Это происходило по мере того, как аскетизм и молодость высших сословий утрачивались. Между тем первоначально профессиональные революционеры отвергали даже само слово "спорт"!

Глава VIII. Личность и сословие

- Не могу понять, - признался учёный, - почему вы, лемминги, вдруг срываетесь с места и топитесь в море.

- Забавно, - сказал лемминг. - А мне как раз не ясно, почему вы, люди, этого не делаете.

Автор. Итак, сословие начинает своё развитие, как правило, с высокой степени аскетизма. Но, кроме того, молодому сословию обычно присуще ещё одно важное качество - спаянность, сплочённость. Мы уже говорили о том, что называется сплочённостью сообщества однородных планов...

Оппонент. Что же это означает в данном случае?

Автор. Человек, вошедший в сплочённое сословие, становится частью некоего большого братства. Причём его мысли, чувства, личные интересы растворяются в этом братстве почти без остатка. Братство поддержит его в трудную минуту, поможет ему при необходимости и духовно, и материально. Обеспечит его в старости, в случае болезни или ранения. Но и само потребует от него полной самоотдачи. Благочестивый монах для отрешения от всего личного должен был почувствовать себя "непогребенным мертвецом". Жан Кальвин так выражал своё отношение к жизни: "Мы не принадлежим себе: забудем же по возможности о себе и обо всём, что нас окружает. Мы принадлежим Господу: будем жить и умирать для него" 190. Или, как писал Нечаев: "Революционер - человек обречённый. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Всё в нём поглощено единым исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью - революцией" 191.

Человек молодого сословия постоянно напоминает себе о неизбежности собственной смерти, которая уничтожит всё личное. В книге наставлений молодым самураям читаем: "Самурай должен прежде всего постоянно помнить - помнить днём и ночью, с того утра, когда он берёт в руки палочки, чтобы вкусить новогоднюю трапезу, до последней ночи старого года, когда он платит свои долги - что он должен умереть. Вот его главное дело" 192. Только эта постоянная мысль позволяет человеку молодого сословия забывать всё личное. (Напротив, в зрелом сословии люди обычно и думать не хотят о своей смерти, упоминание о ней считают "дурным тоном").

Оппонент. То есть происходит растворение личности в молодом сословии?

Автор. Именно так. Правда, между сословием и личностью вскоре обычно возникает и промежуточное сообщество - малое сословие. Это может быть община, коммуна, ячейка, дружина, товарищество, гильдия, цех, род, семья и т. д. Это сообщество необходимо для поддержания и воспроизводства сословного плана. На развитии малого сословия мы ещё остановимся подробнее. Но, так или иначе, человек передаёт всё, чем располагает, в том числе жизнь, в полное распоряжение сословия. Кузьма Минин, как известно, в 1611 году призывал русское купечество ничего не жалеть для общего дела: "Не пожалеем животов наших, да не токмо животов - дворы свои продадим, жён, детей заложим..." 193.

Оппонент. А что от этого выигрывает сословие?

Автор. Оно превращается в единый организм, действующий совершенно согласованно. Конечно, это помогает его выживанию в борьбе с другими сословиями, или в борьбе со стихией, суровыми природными условиями.

У этого организма теперь - одна жизнь, одна гордость, честь, слава, мнение, часто - единая собственность. Словом, в сплочённом сословии каждый человек должен быть готов пожертвовать всем ради интересов сословия.

Автор. Не только жизнью, но и честью, славой, мнением, собственностью, достоинством, всем, чем может пожертвовать человек.

Оппонент. Вряд ли многие окажутся на такое способны.

Автор. Мы знаем тысячи примеров, скажем, во время арестов 1937-1938 годов - когда люди шли именно на такие жертвы. Добровольную смерть люди часто предпочитают отказу от сословного плана - отсюда групповые самоубийства, известные в истории с древних времён. Личное самоубийство по той же причине возможно в любом сословии, но групповое, общее - только в сплочённом.

Автор. В сплочённом сословии человек уже не отделяет своих личных, частных дел от дел сословия. Любые сведения, даже самые "личные", без задержки передаются от человека человеку и сословию в целом. Их утайка или искажение воспринимаются как непростительные прегрешения против сословия. Человек не должен скрывать свои мысли и чувства даже из соображений вежливости. Говорить неправду внутри сплочённого сословия - один из наиболее тяжких проступков. Часто человек, воспитанный в обычаях сплочённого сословия, просто не в состоянии сделать это, или его попытки скрыть истину бывают "написаны на лице". Понятно, насколько такая свободная передача сведений, "общность знания" усиливает сословие в целом.

А. Желоховцев писал о Китае 60-х годов: "На собраниях здесь все говорят о себе и обо всём, ничто не остаётся вне публичного обсуждения - от каждого произнесённого слова или от выражения лица и до естественных отправлений" 194. Столь высокая степень откровенности поражала многих наблюдателей... В XII веке во время возведения католических соборов в Западной Европе добровольные строители (среди которых были люди самые знатные) время от времени прерывали работу, чтобы совершить публичную исповедь...

Кнуд Расмуссен давал выразительное описание публичной исповеди у эскимосов: "Все собравшиеся должны сознаться во всех совершённых ими проступках и нарушениях запрета (табу), чем они и разгневали духа морского. "Может статься, это моя вина! Это моя вина!" - кричат люди, перебивая друг друга, женщины и мужчины, напуганные голодом и неудачами на охоте. Всех находящихся в доме выкликают по именам, и каждый должен сознаться в своих поступках. Таким образом узнаётся многое, о чём никто и не подозревал, люди узнают тайны друг друга. Но, несмотря на всё, что открылось, заклинатель иногда бывает недоволен. Он жалуется, сокрушается, что не узнал всей правды... И бывает вдруг, что кто-нибудь признаётся в тайном грехе, который должен был оставаться скрытым от всех. И у заклинателя вырвется с облегчением: "Вот оно! Вот оно!"... Как только они признаются, морской дух прощает их. Всех охватывает великая радость оттого, что беда теперь отведена, все уверены, что завтра же море будет кишмя кишеть морским зверем" 195.

Стремление к открытой исповеди присуще представителям самых разных сословий (вспомним хотя бы "Исповедь" Жан-Жака Руссо). В молодых сословиях оно часто находит выражение в обряде публичного покаяния (как бы он ни назывался). Позднее его место занимает тайная исповедь - остаток прежнего ритуала. Важное значение имеет ненаказуемость исповеди. Подразумевается, что среди "своих", в кругу своего сословия человек пользуется полной свободой слова.

Сергей Степняк-Кравчинский в 1885 году отмечал "полную свободу слова и споров" в русской крестьянской общине: "На деревенских сходках люди говорят открыто, критикуют те установления, которыми горожанам дозволено лишь восхищаться, невозмутимо осуждают самых высокопоставленных лиц правящей олигархии, смело ставят острый вопрос о земле и нередко порицают даже священную особу императора, от чего у чинного горожанина волосы стали бы дыбом... Крестьяне не подозревают, что, высказывая своё мнение, они являются нарушителями закона... Известны случаи, когда староста, получив по почте революционные листовки, по простоте душевной читал их вслух на деревенской сходке как нечто важное и любопытное. Если в деревню явится революционер-пропагандист, его пригласят на сходку и попросят прочитать или рассказать то, что он найдёт интересным и поучительным для общины. Какой от этого может быть вред? А если история получает огласку, то крестьяне необычайно изумлены, услышав от жандармов, будто они совершили тяжкий проступок" 196.

Даже ответственность за отрицательные поступки отменяется вовсе или смягчается, если человек добровольно покается в них перед лицом сословия ("повинную голову меч не сечёт"). Отступление от этого правила представляет собой шаг в сторону от прежней сословной откровенности и сплочённости.

Иногда, используя мимикрию, противостоящее сословие оборачивает откровенность в свою пользу. Допустим, священник, выслушав исповедь, раскрывает её тайну светским властям. При этом правило о "ненаказуемости исповеди", конечно, не соблюдается. Е. Гинзбург вспоминала о событиях 1937 года: "Большие многолюдные залы и аудитории превратились в исповедальни. Несмотря на то, что отпущения грехов давались очень туго (наоборот, чаще всего покаянные выступления признавались "недостаточными"), всё же поток "раскаяний" ширился с каждым днём" 197.

Оппонент. В некоторых сословиях первоначальная открытая исповедь исчезает бесследно, никакой "тайной исповеди" взамен не появляется.

Автор. Думаю, что это не так. Просто в этих случаях не остаётся особых людей (священника или монарха), наделённых правом выслушивать исповедь и даже требовать её. Но исповедником теперь может быть каждый представитель сословия, и каждый обязан хранить тайну исповеди. Нарушение этой тайны осуждается, как "донос". Внутри сплочённого сословия понятия "доноса", естественно, быть не может, поскольку общим правилом является полная откровенность, духовная "прозрачность".

Оппонент. Вероятно, преграды на пути свободной передачи сведений вырастают не сразу, а постепенно?

Автор. Да, правдивость уступает дорогу сначала милосердию (разрешается утаить истинное положение дел, чтобы утешить человека), затем вежливости. Прежняя полная искренность и откровенность ограничивается всё более узкими рамками: отдельной общины, семьи и т. п. Появляется "собственность на знания", они перестают быть достоянием всех и каждого. Возникает множество положений, когда правила поведения настойчиво требуют утаивать истину от собратьев по сословию. Под конец, пожалуй, правду приходится говорить значительно реже, нежели скрывать её!

Оппонент. Семейная, половая жизнь в сплочённом сословии тоже перестаёт быть закрытой?

Автор. Разумеется. При этом неважно, провозглашает ли сословие безбрачие, парный брак или даже "свободную любовь". Важно, что каждый человек делает открытой для сословия свою семейную и половую жизнь. В 1919 году на одном из молодёжных диспутов в Москве постановили: "Считать, что при коммунизме люди будут жить в стеклянных домах. Люди будут чистые и хорошие, им нечего будет прятаться от других" 198. С точки зрения зрелого сословия, подобное общежитие чрезвычайно напоминало бы ад!

Молодое сословие решительно отвергает и высмеивает любую "стыдливость", по крайней мере между "собратьями". В России революция породила знаменитое общество "Долой стыд!", призывавшее к полному отказу от стыдливости. Даже в середине 20-х годов, пресекая уличные демонстрации этого общества, власти ссылались прежде всего на требования гигиены, а уж затем - нравственности. Нарком здравоохранения Николай Семашко говорил: "Во-первых... жестоко ошибаются, когда думают, что если ходить голым, отрастить волосы и ногти, то это будет самая настоящая "революционность"... Во-вторых, путешествие по Москве в голом виде совершенно недопустимо с гигиенической точки зрения. Нельзя подставлять своё тело под пыль, дождь и грязь... Улицы Москвы - не берег Чёрного моря... В-третьих, очень спорно, содействует ли это дикое новшество нравственности. Мы протестуем против "голых танцев" и не можем не протестовать против этого новшества. В тот момент, в который мы живём, когда ещё не изжиты капиталистические уродства, как проституция, хулиганство, обнажение содействует не нравственности, а безнравственности..." 199. (Заметим, что наркому пришлось оговориться, что в грядущем обществе "золотого века" публичное обнажение уже не будет столь неприемлемым).

Не случайно обитатели большинства утопий, как правило, совершенно незнакомы с чувством стыдливости. Герой Сирано де Бержерака, чудесным образом попавший на Луну, весьма изумился, увидев, что на поясе здесь порой носят бронзовое изображение мужского члена. Он признаётся одному местному жителю: "Я наблюдал это уже несколько раз... но не решался об этом никогда спрашивать, потому что меня окружали прислужницы королевы и я боялся нарушить уважение, приличествующее их полу и званию, обратив их внимание на столь неприличный предмет". "Самки здесь, - отвечает тот, - точно также как и самцы, вовсе не так неблагодарны, чтобы краснеть при виде того, что их создало... Знайте же, что пояс, данный этому человеку как знак отличия и на котором висит в виде медали изображение мужского члена, есть символ дворянина; это тот знак, который отличает человека благородного происхождения от простолюдина" 200.

Молодое сословие представляет собой единство не только духа, но и тела. Организм одного человека не рассматривается как нечто законченное и отдельное. "В отличие от канонов нового времени, - отмечал Михаил Бахтин, - гротескное тело не отграничено от остального мира, не замкнуто, не завершено, не готово, перерастает себя самого, выходит за свои пределы... Тело раскрывает свою сущность, как растущее и выходящее за свои пределы начало, только в таких актах, как совокупление, беременность, роды, агония, еда, питьё, испражнение. Это - вечно неготовое, вечно творимое и творящее тело..." 201. Именно перечисленные проявления телесной жизни в зрелом сословии становятся "неприличными" для слишком широкого обсуждения. Былая откровенность уходит на уровень малого сословия - общины, семьи... (чтобы позднее исчезнуть и здесь). Вне этих рамок откровенность пресекается (в том числе с помощью стыдливости). Во Франции XVII века, по оценке М. Бахтина, "на смену площадной существенной откровенности... пришло подслушивание комнатных интимностей частной жизни из-за занавески... Но какая-то карнавальная искорка здесь всё же тлела" 202. Наконец, по мере возможностей ограждается область "частной жизни", в которую никто посторонний не смеет проникнуть... Отношение к телу коренным образом меняется. М. Бахтин писал: "Вечная неготовность тела как бы утаивается, скрывается: зачатие, беременность, роды, агония обычно не показываются. Возраст предпочитается максимально удалённый от материнского чрева и от могилы" 203. Протопоп Аввакум высмеивал иконописцев, готовых даже новорождённого Христа изображать бородатым, как 30-летнего мужчину. "Вот смотрите-су, добрые люди: коли с зубами и с бородою человек родится! На всех на вас шлюся от мала и до велика: бывало ли то от века?" 204. Эдуард Фукс описывал нравы, царившие среди французского дворянства XVIII столетия: "Тогда все пудрились, даже дети, не для того, чтобы выглядеть старше, а для того, чтобы все казались одинакового возраста. Все стремились остановить время. В этом была главная проблема" 205.

Впрочем, не только тело человека лишается всех признаков развития. Разговор о развитии любого явления, от предмета одежды до научной идеи, становится как бы неприличным... Между тем молодое сословие всё на свете видит только в развитии. Это одна из причин, почему разговор человека молодого сословия и человека зрелого сословия бывает скучен для первого и мучителен для второго.

Любопытно с этой точки зрения проследить, как изменяется отношение сословия к так называемым "нецензурным" словам. В молодом сословии они часто по-своему выражают идею всеобщего братства, и употребляются сплошь и рядом, в самом широком кругу. По замечанию М. Бахтина, "в народно-праздничной карнавальной атмосфере бранные выражения были искрами, разлетающимися в разные стороны от того великого пожара, который обновлял мир" 206. В других случаях молодое сословие с негодованием отметает подобную форму "братства" и старается изжить её. (В России в 20-е годы даже возникали "лиги по борьбе с руганью". По рассказу Л. Троцкого, рабочие обувной фабрики "Парижская Коммуна" решили искоренить у себя сквернословие, штрафуя каждого "нарушителя". Он приветствовал это решение, и сам однозначно осуждал ругань: "Брань есть наследие рабства... В российской брани снизу - отчаяние, ожесточение и прежде всего рабство без надежды, без исхода. Но та же самая брань сверху, через дворянское, исправницкое горло, являлась выражением сословного превосходства, рабовладельческой чести, незыблемости основ... Два потока российской брани - барской, чиновничьей, полицейской, сытой, с жирком в горле, и другой - голодной, отчаянной, надорванной - окрасили всю жизнь российскую омерзительным словесным узором" 207. А вот в зрелых сословиях отношение к "нецензурным" словам выравнивается, накал былого одобрения или осуждения гаснет. Они признаются сугубо "непристойными" в широком кругу и более или менее терпимыми в разговоре близких друзей.

Мишель Монтень с иронией замечал, что слова, "реже всего встречающиеся в написанном виде... вместе с тем и лучше всего известны решительно всем. Любой возраст, любые нравы знают их нисколько не хуже, чем название хлеба". "В чём повинен перед людьми половой акт, - спрашивал он, - столь естественный, столь насущный и столь оправданный, - что все как один не решаются говорить о нём без краски стыда на лице и не позволяют себе затрагивать эту тему в серьёзной и благопристойной беседе? Мы не боимся произносить: убить, ограбить, предать, - но это запретное слово застревает у нас на языке" 208. Казалось бы, если нечто знает "каждый", то почему нельзя вслух признать, что это знают "все"? Но в том-то и дело, что свободное и широкое обсуждение подобных тем создаёт между людьми обстановку открытости, немыслимую в зрелом сословии.

В общем же, возвращаясь к нашей теме, с победой молодого сословия торжествует полная открытость в семейной и половой жизни. "Прежде конфликты и драмы в рабочей семье проходили совершенно незаметно, - отмечал Лев Троцкий в 1923 году, - ...а ныне, когда широкий слой рабочих-передовиков, занимающих ответственные места, живёт у всех на виду, каждая семейная катастрофа становится предметом обсуждения, а иногда и просто судачения" 209. В Северной Корее в эпоху Ким Ир Сена, между прочим, было не принято занавешивать окна шторами. Подразумевалось, что порядочному человеку нечего скрывать от общества.

Оппонент. Не уверен, что все поступали так добровольно.

Автор. Конечно, подобная откровенность редко достигается совершенно добровольно, всегда имеется большее или меньшее общественное давление. Скажу больше: иногда (к примеру, среди заключённых) сплочённость не возникает стихийно, а создаётся и поддерживается извне, иным сословием. А. Солженицын писал: "Кажется, чего бы зэку десять лет в лагере горбить? Не хочу, мол, да и только... Да не выйдет. На то придумана - бригада. Да не такая бригада, как на воле, где Иван Иванычу отдельно зарплата и Петру Петровичу отдельно зарплата. В лагере бригада - это такое устройство, чтоб не начальство зэков понукало, а зэки друг друга. Тут так: или всем дополнительное, или все подыхайте" 210.

Сплочённым сословием легче управлять, но против него и труднее бороться. Не случайно сельская община считалась одним из "китов" старого общественного порядка в России. Сергей Витте замечал по этому поводу: "Легче пасти стадо, нежели каждого члена стада в отдельности" 211. И не случайно та же община оказалась после 1905 года самой мощной миной, заложенной под старый порядок.

Но, возвращаясь к вопросу о добровольности, правда и другое. В сословии, утратившем сплочённость, многие люди мечтают вернуться к прежней откровенности, общности всех чувств и переживаний. Часто человек вступает в молодое сословие именно для того, чтобы почувствовать себя частицей единого, спаянного братства, служащего высоким целям. Когда в обществе не остаётся сплочённых сословий, они неизбежно начинают рождаться заново, подчиняясь человеческой потребности. Часть людей зрелого сословия, "Гамлетов", перерождается в "Дон Кихотов". (Собственно говоря, именно это превращение и составляет основное содержание пьесы Вильяма Шекспира).

Поэтому не следует удивляться, что чем разобщённее становится общество, тем больше в нём возникает зачатков сплочённых сословий. Разнообразные религиозные и революционные группы обыкновенно носят в себе зародыши новых сословий. Скажем, Борис Савинков вспоминал о Боевой организации эсеров: "Уже давно стёрлась грань между старшими и младшими, рабочими и интеллигентами. Было одно братство, жившее одной и той же мыслью, одним и тем же желанием. Сазонов был прав, определяя впоследствии в одном из писем ко мне с каторги нашу организацию такими словами: "Наша Запорожская Сечь, наше рыцарство было проникнуто таким духом, что слово "брат" ещё недостаточно ярко выражает сущность наших отношений"" 212. Бывший коммунист Милован Джилас, уже оказавшись в оппозиции, вспоминал: "Внутри движения возникали чистые, дружеские, тёплые отношения между мужчинами и женщинами, в которых чувственная любовь побеждалась товарищеской любовью. Верность, взаимная помощь и откровенность даже в самом личном и тайном, - таков был идеал настоящих, высоко державших своё знамя коммунистов". Он добавлял: "Мир видел не много героев, всегда готовых к самопожертвованию и страданию, таких, какими были коммунисты накануне и во время революции" 213.

Оппонент. Вероятно, первоначальная сплочённость сословия предполагает в нём известное равенство и простоту отношений?

Автор. Да, конечно. В молодом сословии царит полное духовное равенство. В этом равенстве, между прочим, следует искать корни таких обращений, как "братья и сёстры" (духовенство), "товарищи" (профессиональные революционеры), "братва" (воры).

Максим Горький писал в 1906 году о слове "товарищ": "Оно не было новым для них, они слышали и сами произносили его, оно звучало до этой поры таким же пустым и тупым звуком, как все знакомые, стёртые слова, которые можно забыть и - ничего не потеряешь. Но теперь оно, ясное и крепкое, звучало иным звуком, в нём пела другая душа, и что-то твёрдое, сверкающее и многогранное, как алмаз, было в нём...

И чувствовали, что это слово пришло объединить весь мир, поднять всех людей его на высоту свободы... Когда это слово вросло в сердца рабов - они перестали быть рабами..." 214.

Затем, по мере того, как сословие теряет первоначальную сплочённость, подобные обращения постепенно утрачивают прежнее непосредственное значение и приобретают формальный оттенок. Уже В. Ленин с некоторой досадой говорил комсомолке Екатерине Логиновой: "Разве не нравится молодёжи слово "товарищ"?.. Тогда зачем вы друг с другом обращаетесь со словом "братва"?" 215. А спустя какое-то время народное творчество рождает шутки: "При капитализме человек человеку волк. А при социализме? Товарищ волк". Кстати говоря, И. Сталин в июле 1941 года, видимо, прекрасно почувствовал, что прежнее обращение "товарищи" уже утратило первоначальный смысл. И неожиданно обратился по радио к населению с другими словами, имевшими то же значение: "Братья и сёстры!" 216. Владимир Лакшин вспоминал своё впечатление от этой речи: "Это были те трогающие равенством и умиротворением слова священника, его обращение к братьям и сёстрам во Христе, которые он привык слышать в семинарской церкви в Тифлисе" 217.

В сплочённом сословии обыкновенно принято обращение друг к другу на "ты", а не на "вы" (разумеется, если язык допускает подобную форму). В пьесе Д. Фонвизина "Недоросль" один из героев, Стародум, выражающий взгляды прежнего, "молодого" дворянства петровской эпохи, говорит: "Я говорю без чинов. Начинаются чины, перестаёт искренность... Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашёл и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы; тогда не знали ещё заражать людей столько, чтоб всякий считал себя за многих. Зато нынче многие не стоят одного..." 218. По мере созревания сословия происходит и смена обращения. Только в обращении к высшему духовному вождю сословия может сохраняться прежняя форма.

Автор. У равенства имеется и материальная сторона, не менее важная, чем духовная. Начинается равенство всегда с самого простого - равенства питания. В сплочённом сословии равенство питания - один из самых глубоко укоренённых обычаев. У первобытных охотников незыблемо соблюдался закон: крупную добычу делили между всеми членами рода или общины. Жан Малори писал: "Делиться с другими - святое правило эскимосов. Никогда не бывает так, чтобы кто-нибудь съел в одиночку хоть малейший кусок тюленьего жира. ... При этом никто никогда не говорит о долге или доброте. Такая взаимопомощь является совершенно естественной" 219. У "береговых братьев" - на карибских пиратских кораблях (в отличие от кораблей торгового или военного флота) все члены команды, от юнги до капитана, получали одинаковую пищу. Съестные припасы, захваченные у неприятеля, также распределяли поровну.

Равенство в разделении пищи и воды (при её недостатке), возможно, имеет решающее значение для сохранения сплочённости сословия. Об этом можно судить по следующему историческому примеру. Во время одного из походов войско Александра Македонского долго двигалось по безводной пустыне. Измученные жаждой, многие воины утратили бодрость. Полководцу в это время принесли шлем, наполненный питьевой водой. Но он отказался пить: "Если я буду пить один, они падут духом". "Видя самообладание и великодушие царя, - рассказывал Плутарх, - всадники... воскликнули, чтобы он не колеблясь вёл их дальше, ибо они не могут чувствовать усталости, не могут испытывать жажду и даже смертными считать себя не могут, пока имеют такого царя" 220.

А вот случай из жизни Франциска Ассизского: "Случилось с Франциском, что во время болезни он съел кусочек цыплёнка. Но потом, когда он оправился и возвратился в Ассизи, то у ворот города приказал своему товарищу надеть ему на шею верёвку и тащить его наподобие вора по всему городу с криком: "Смотрите, вот обжора, объедавшийся... курятиной, которую он ел тайком от вас". Это всенародное покаяние всеми уважаемого подвижника произвело глубокое впечатление, и многие, глядя на него, плакали и взывали: "горе нам, несчастным, жизнь которых вся проходит в еде и питье!" 221.

Если полное равенство питания в молодом сословии установить невозможно, жёстко ограничиваются пределы неравенства. К примеру, Юлий Цезарь, по свидетельству Светония, "особенно строго соблюдал законы против роскоши: вокруг рынка он расставил сторожей, чтобы они отбирали и приносили к нему запрещённые яства, а если что ускользало от сторожей, он иногда посылал ликторов с солдатами, чтобы забирать уже поданные блюда прямо со столов" 222. Законы ранней империи запрещали устраивать дорогостоящие пиршества, и устанавливали предельные траты на пищу в праздники и в будни.

Среди русских староверов протопоп Аввакум отстаивал не только аскетизм, но и равенство питания. Он выговаривал в письме боярыне Морозовой: "Да переставай ты и медок попивать. Нам иногда случается и воды в честь, да живём же. Али ты нас тем лутчи, что боярыня? Да единако нам Бог распростре небо, ещё же луна и солнце всем сияет равно, такожде земля, и воды, и вся прозябающая по повелению владычню служит тебе не больши и мне не меньши. А честь прелетает. Един честен - тот, кто ночью востаёт на молитву да медок перестанет, в квас примешивая, пить" 223.

Исходя из равенства питания, в молодом сословии нередко вырабатываются и определённые правила, по которым каждый может взять "чужое". К примеру, зайдя в незнакомое жилище в отсутствие хозяев, гость может насытиться из их припасов, но не должен ничего брать в дорогу. Проезжая мимо чужого стога с сеном, он может накормить им своих лошадей, но опять-таки не имеет права ничего брать с собой.

Чтобы избежать неравенства, питаться в сплочённом сословии часто принято вместе, одновременно. Трапеза человека молодого сословия открыта для всех, это "пир на весь мир", а вкушать яства "за закрытой дверью" считается неприличным. Совместные "братские" обеды под открытым небом составляли характерную черту быта времён Французской революции. На Руси братчины - общие пиры в храмовые праздники - бытовали у крестьянства, горожан, военных сословий...

У древних спартанцев на общей трапезе лишь цари получали двойную порцию пищи и вина. Плутарх так описывал их обычаи: "Чтобы нанести роскоши и страсти к богатству ещё более решительный удар, Ликург провёл... самое прекрасное преобразование - учредил общие трапезы: граждане собирались вместе и все ели одни и те же кушанья, нарочито установленные для этих трапез; они больше не проводили время у себя по домам, валяясь на мягких покрывалах у богато убранных столов... Благодаря совместному питанию и его простоте богатство... перестало быть завидным, перестало быть богатством. Невозможно было ни воспользоваться роскошным убранством, ни насладиться им, ни даже выставить его на показ и хотя бы потешить своё тщеславие, коль скоро богач ходил к одной трапезе с бедняком... Нельзя было и явиться на общий обед, предварительно насытившись дома... если обнаруживали человека, который не ест и не пьёт с остальными, порицали его, называя разнузданным и изнеженным" 224. Один из спартанских царей позднее, вернувшись на родину после победоносного похода, счёл, видимо, что настало время поколебать прежний обычай. Он попросил прислать ему положенную порцию домой. Однако сограждане отказались исполнить царскую просьбу.

В русских единожительных монастырях XIV-XV веков трапеза также обязательно была общей. Лишь позднее, с ростом неравенства внутри монастырских общин, некоторые монахи стали питаться "особно", в кельях. Одно из правил, соблюдавшихся мусульманскими суфийскими братствами, гласило, что участники братства должны вкушать пищу сообща и ничего не есть в одиночку. Академик Пётр Паллас в 1769 году писал о жизни калмыков: "Они между собою обходительны и ласковы. Они всем делятся, и никто про себя не бережёт из пищи. Естьли курят табак, едят или пьют, то все бывают участниками..." 225.

Значение имеет и одновременность трапезы. Апостол Павел заботился о том, чтобы на христианских "вечерях любви" никто не начинал есть раньше других. В противном случае, по словам апостола, "иной бывает голоден, а иной упивается". "Посему, братия мои, собираясь на вечерю, друг друга ждите" 226. Д. Ливингстон рассказывал про обычаи племён Южной Африки: "Вожди макололо гордятся тем, что они едят вместе со своими людьми... Никто не может сделать больше ни одного глотка после того, как другие уже кончили есть. В отношении еды у них изумительно развито чувство артельности, и они с презрением относятся ко всякому, кто ест отдельно. Поэтому, когда я садился есть, то всегда наливал две чашки кофе, чтобы вождь или кто-нибудь из главных людей племени мог разделить со мной мой стол" 227.

Любая трапеза отдельного человека рассматривается как общая: окружающие без стеснения просят его поделиться пищей или сами берут с его стола то, что им нравится. Это немало поражало многих путешественников, привыкших у себя дома к иным порядкам. Николай Пржевальский рассказывал о нравах уссурийских китайцев: "Их навязчивость выводит из всякого терпения. Станешь ли пить чай или есть что-нибудь, все... тотчас же обступят кругом, смотрят в самые глаза и беспрестанно просят то того, то другого, а иногда даже и сами берут, пока не припугнёшь их как следует" 228.

За братской трапезой никто вначале не имеет не только особых кушаний, но и особого места: "в своём кругу" все равны, нет ни первого, ни последнего. Кстати, слово "круг" довольно часто встречается у молодых сословий (например, "казачий круг"). Форму круга обычно имеет и стол, за которым сидят братья по сословию (таков, например, Круглый стол рыцарей легендарного короля Артура).

Эту первооснову равенства - равное питание из "общего котла" - труднее всего бывает опрокинуть. Когда это частично удаётся, правило равного питания сменяется смягчённым правилом о том, что "никто не должен остаться голодным". "За столом никто у нас не лишний, по заслугам каждый награждён", - пели в СССР в конце 30-х годов 229.

Подобный закон действовал, в частности, в русской крестьянской общине, где каждый бедняк имел право на своё "место за столом". У В. Шаламова читаем о "кодексе поведения" воровского сословия: "Официальный тюремный паёк, тюремная пайка в условиях заключения - "священна и неприкосновенна", и ни один вор не имеет права покушаться на этот казённый источник существования. Тот, кто это сделает - проклят отныне и во веки веков... Тюремную пайку в виде, скажем, хлеба можно без опаски и заботы хранить в тумбочке... Воровать этот хлеб считается постыдным, немыслимым" 230.

В сословии на этой ступени развития уже нет полного равенства питания, но принято "делиться" съестным. Урожай или добычу дарит сама природа, сам Бог, и не отдельным людям, а всем. Поэтому не делиться ею - тяжкое прегрешение. У индейцев Лабрадора в XIX веке было принято совместно съедать половину каждого убитого оленя. Считалось, что нарушение этого правила может вызвать гнев могущественного духа - Хозяина оленей.

Вацлав Серошевский подробно описывал обычай делиться пищей среди якутов в конце XIX века: "Если якут убивает скотину, то внутренности, жир, налитые кровью кишки он делит на порции разной величины и достоинства и раздаёт соседям, которые, узнавши о таком событии, обыкновенно по очереди посещают его. Самое меньшее - он должен накормить мясом посетителей... Обычай этот существует всюду, и никто не смеет нарушить его без опасения неприятных последствий. Помню, как были разгневаны мои соседи... как они долго жаловались на богача Семёна, называя его чуть не вором за то, что тот тайком, ночью, убил своего собственного быка и съел, не поделившись с ними... В Колымском улусе я был свидетелем следующего случая. Один богатый, но алчный якут поймал как-то очень много рыбы... Семь лошадей груза, который она составила, представляли высокую ценность. Тем не менее большую часть разобрали задаром жители этого урочища, не выказывая никакой особенной благодарности собственнику. Скупец, а особенно его жена, ворчали и жаловались, но отказать, а тем более заикнуться о плате не смели... В той же местности Колымского улуса я наблюдал другое доказательство силы описываемого обычая; а именно: радость одного неудачника, который до сих пор всё больше получал и вдруг случайно загнал в озеро жирного дикого оленя и в свою очередь мог наделить соседей подарками. Ничто не могло сравниться с самодовольством этого человека, когда он подносил наконец другим "свою добычу". Себе он не оставил почти ничего...

Не только часть свежеубитой скотины или охотничьей добычи подлежит дележу, ему подвергается до некоторой степени всё, что обречено на потребление сейчас же... Особенно - лакомства. Если якут получит кусок сахару, пряник или другую "редкость", он обязательно раздробит его на столько частей, сколько присутствующих, и раздаст им. Величина и количество кусков зависит от произвола дарителя... Водка разделяется положительно между всеми, и даже маленьким детям даётся по нескольку капель. Нюхательный и курительный табак представляет предметы такого же общественного потребления, и достаточно вынуть табакерку или закурить трубку, чтобы сейчас же с обычным "биерись" (поделись) протянулись к ним руки присутствующих".

Столь же неукоснительно в то время действовало правило о том, что "никто не должен остаться голодным". Якуты, вспоминал В. Серошевский, "не хотели мне верить, что на моей родине есть многолюдные богатые города, в которых голодают и, случается, умирают от голода. "Разве все так умирают?" - спрашивали. Не могли понять моих разъяснений и стали подсмеиваться: "Какие дураки!.. Кто же станет умирать, когда можно пойти поесть к соседям!.."" 231.

Ещё дальше неравенство питания внутри одного сословия заходит довольно редко. Всё же известны и такие случаи. Юрий Лотман писал: "По чинам... в XVIII веке слуги носили блюда на званых обедах, и сидевшие на "нижнем" конце стола гости часто созерцали лишь пустые тарелки. Рассказывали, что князь Г. А. Потёмкин однажды позвал к себе на обед какого-то мелкого чиновника и после обеда милостиво спросил его: "Ну как, братец, доволен?". Сидевший в конце стола гость смиренно отвечал: "Премного благодарствую, ваше сиятельство, всё видал-с"" 232.

В книге Иды Авербах о исправительно-трудовых лагерях, написанной в 1935 году, читаем: "Различное питание, получаемое заключёнными, в соответствии с тщательно разработанными дифференцированными нормами довольствия, служит немаловажным стимулом для поднятия производительности труда... В лагерях, как и во всей советской стране, не может поощряться дармоедство... Питание отказчиков резко отличается от питания честно работающих заключённых". В книге приводится такой случай: в Дмитровском лагере ударники приглашали к себе в барак отказчиков "в гости на обед". "Ударники во время обеда, которым они угощали отказчиков, иллюстрировали тем самым разницу в питании отказчиков и ударников" 233. Поверить в то, что ударники действительно делились своим обедом с отказчиками, чрезвычайно трудно. Вероятно, автор не могла прямо написать, что, сидя за одним столом, заключённые ели не поровну. Это весьма характерно: неравное питание за общим столом ещё считалось постыдным!

Вообще, отказ от равного питания происходит непросто. Во время трапез и пиров могут вспыхивать настоящие сражения из-за лучшей и наиболее почётной доли яств. (Конечно, кровь чаще всего льётся именно за "честь", а не за саму пищу). Кельтская сага "Повесть о свинье Мак-Дато", сложенная в начале нашей эры, повествует об одном из таких случаев:

"Для гостей была заколота свинья Мак-Дато, которая семь лет вскармливалась молоком шестидесяти коров. Видно, ядом вскормили её, ибо великое побоище между сынами Ирландии произошло из-за неё.

Итак, подали им свинью, кругом обложенную сорока быками, не считая всякой другой пищи кроме того...

- Поистине добрая, - сказал Айлиль. - Но кто будет её делить, о Конхобар?

- Чего проще! - воскликнул Брикен... - Раз здесь собрались славнейшие воины Ирландии, то, конечно, каждый должен получить долю по своим подвигам и победам. Ведь каждый нанёс уж не один удар кому-нибудь по носу".

Окончание дележа свиньи в саге описывается следующим образом: "Началось такое побоище, что груда трупов посреди дома достигла высоты стен... Поток крови, лившийся во дворе, мог бы привести в движение мельницу. Все избивали друг друга... Побоище продолжалось за воротами" 234.

Автор. Естественным продолжением равенства питания является равенство при разделе добычи (рыбацкой, охотничьей, военной). Любая добыча или счастливая находка - общее достояние, божественный подарок, и тайно присваивать её грешно. Герой Достоевского описывает раздел милостыни среди каторжников: "Не было ни спору, ни брани; дело вели честно, поровну... Не было ни малейшего возражения, ни малейшей зависти от кого-нибудь; все остались довольны; даже подозрения не могло быть, чтоб подаяние можно утаить или раздать не поровну" 235.

Равный раздел военной добычи служил одним из непременных устоев жизни всех молодых сословий, связанных с ратным делом. Каждый из береговых братьев, включая командиров, после удачного сражения приносил клятву на библии или распятии, что не утаил ничего из захваченной добычи; делили её строго поровну. Весьма характерным можно считать и знаменитый рассказ епископа Григория Турского о "суассонской чаше" короля франков Хлодвига (V-VI века): "В то время войско Хлодвига разграбило много церквей, ибо тогда он погрязал ещё в языческих суевериях. Из одной церкви франки унесли вместе с другими драгоценными вещами, необходимыми для церковной службы, большую чашу удивительной красоты. Но епископ той церкви послал к королю просить, если уж церковь не заслуживает возвращения чего-либо другого из её священной утвари, то по крайней мере пусть возвратят ей хотя бы эту чашу. Король, выслушав посланца, сказал ему: "Следуй за нами в Суассон, ведь там должны делить всю военную добычу. И если этот сосуд, который просит святой отец, по жребию достанется мне, я выполню его просьбу". По прибытии в Суассон, когда сложили всю груду добычи посредине, король сказал: "Храбрейшие воины, я прошу вас отдать мне, кроме моей доли, хотя бы вот этот сосуд". Разумеется, он говорил об упомянутой чаше. В ответ на эти слова короля те, кто был поразумнее, сказали: "Славный король! Всё, что мы видим здесь, принадлежит тебе... Делай теперь всё, что тебе угодно. Ведь никто не может противиться твоей власти!". Как только они произнесли эти слова, один вспыльчивый воин, завистливый и неумный, поднял секиру и с громким возгласом: "Ты получишь отсюда только то, что тебе полагается по жребию", - опустил её на чашу. Все были поражены этим поступком, но король перенёс эту обиду с терпением и кротостью". Однако спустя год он отомстил дерзкому воину. Упрекнув его в плохом содержании личного оружия, король разрубил ему голову на глазах у войска, произнеся слова: "Вот так и ты поступил с той чашей в Суассоне" 236.

Эпизод с чашей подводил черту под целой эпохой в жизни франков. Воин совершенно верно почувствовал, что король своей вежливой и скромной просьбой опрокидывал саму основу старинного уклада их жизни. Поэтому его гневный поступок был вполне естественным. Король своей местью (ради которой ему пришлось выжидать целый год!) показал: отныне на смену былому воинскому равенству среди франков пришло расслоение.

В греческом обществе, описанном Гомером, уже признано, что царская доля в военной добыче - первая и лучшая. Воин Терсит осуждает это начинающееся расслоение. Автор рисует его как злую карикатуру: косоглазым, плешивым, хромоногим и горбатым. За дерзкие речи "буйному Терситу" достаются побои 237.

Автор. Разумеется, равенство в сплочённом сословии распространяется и на одежду. Часто все представители молодого сословия носят почти неразличимые одеяния. Так, профессиональные революционеры в России после 1917 года предпочитали одевать, как известно, кожаные куртки, а ответственные работники в эпоху своей сплочённости - френчи, "сталинки". Впрочем, полного равенства одно это правило отнюдь не обеспечивает: ведь и единая одежда бывает новой, а бывает - ветхой, поношенной. Даже небольшие различия на общем фоне равенства и бедности приобретают немалое значение. А. Желоховцев сделал такое любопытное наблюдение в Китае 60-х годов: "Я понял, насколько хорошо по китайским стандартам одеваются официальные лица. Их скромная одежда всегда новая, они освобождены от распределения тканей по талонам и поэтому выглядят куда лучше "человека улицы"." 238. Древние спартанцы, чтобы избежать подобного неравенства, ввели правило, по которому одежда (хитон) выдавалась юношам только один раз на целый год.

В зрелом сословии на смену одноцветной одежде приходят пёстрые, различные по своему богатству наряды. Вначале обычно увеличивалось количество ткани: человек высокого положения выделялся в толпе обилием одежд, покрывающих его тело. Чуть позднее начиналось соревнование по качеству одеяний: их яркости, тонкости и мягкости ткани... Строго целесообразная одежда, не стесняющая движений, сменялась одеждой с "излишествами" и зачастую совершенно неудобной. Удобство приносилось в жертву "избыточной красоте". В России Александр I сменил недорогие гвардейские мундиры, введённые его отцом, другими - роскошными и чрезвычайно неудобными. Но если прежняя скромная и удобная форма вызывала всеобщие нарекания, то теперь дворянство не знало, как только расхвалить новые наряды. Можно сказать, что в идеале человек зрелого сословия в своём парадном одеянии полностью теряет способность самостоятельно передвигаться, не может и шагу ступить без посторонней помощи... Э. Фукс замечал о светских нарядах французов XVIII столетия: "В парике, в сюртуке, отороченном золотом и украшенном бриллиантами, в кружевном жабо и т. д. мужчина мог только медленно двигаться, а дама со стянутой в щепку талией, в похожем на бочку кринолине и совсем почти не могла двигаться... Так же точно и шлейф - характерная черта неспособности к труду..." 239. (Длина шлейфа, между прочим, могла достигать 13 метров).

Носить одну и ту же одежду с утра до вечера в зрелом сословии часто считается неприличным. Платье сменяют три и более раз за день. Светоний замечал о императоре Нероне: "Ни одного платья он не надевал дважды" 240. Знатный человек во время торжественных церемоний или священник при богатом богослужении непрерывно переоблачаются, один блистающий золотом и драгоценностями наряд сменяет другой... Бывший император Пу И, уже будучи гражданином КНР, вспоминал один из месяцев своего царствования: "Я всегда надевал что-нибудь новое... Согласно записям, в этот месяц мне сшили одиннадцать халатов на меху, шесть парадных халатов, две меховые жилетки и тридцать пар тёплых курток и брюк... Одних только обычных халатов я менял двадцать восемь раз в год. Начинал я с халата, подбитого чёрным и белым мехом, который полагалось надевать в девятнадцатый день первого месяца, и кончал собольей курткой, которую надевал в первый день одиннадцатого месяца. Нечего и говорить, что во времена больших празднеств и торжественных церемоний одежда и украшения были ещё более изысканными" 241.

Вообще, в развитии одежды каждого сословия, как в капле воды, отражается вся его история. Например, об истории высших сословий Древнего Рима можно составить некоторое представление по истории употребления пурпура. В эпоху поздней республики мы видим небывалое разнообразие и распространённость пурпурных тканей. Ранняя империя вводит на них жёсткие ограничения, грозит смертью за незаконное ношение чистого пурпура...

Автор. Наряду с питанием и одеждой равенство в молодом сословии соблюдается и в других основных жизненных потребностях. Например, в обеспечении жилищем. Исходной точкой равенства здесь нередко является общее жилище, где в одинаковых условиях совместно живут десятки или сотни человек. Общее жилище часто встречается у молодых военных сословий, идёт ли речь о княжеской дружине или воровском братстве. Воины-спартанцы, хотя и имели собственные дома, почти всё время проводили с товарищами, а не со своими семьями, и ночевали в палатках. На кораблях береговых братьев отдельной каютой пользовался только капитан, причём каждый матрос имел право в любое время к нему войти.

Развитие общности жилища можно проследить по истории индейского племени ирокезов. В XV-XVII веках воинственные ирокезы жили в "длинных домах" группами до 100 человек. Согласно преданиям, мужчины-ирокезы (как некогда и спартанцы) весь день проводили отдельно от своих жён. Пища готовилась в больших глиняных сосудах, рассчитанных на множество людей; запасы питания первоначально хранились в общей кладовой. Позднее у каждой семьи появилась собственная кладовая. А в течение XVIII века длинные дома были вытеснены отдельными семейными жилищами.

Равенство жилища имеет и ещё одну сторону. В молодом сословии ограничивается роскошь жилья и домашней обстановки: они не должны быть слишком богатыми. Спартанцам разрешалось использовать при строительстве жилища только топор (чтобы сделать крышу) и пилу (чтобы сделать двери). Понятно, что этим установлением тоже достигалось известное равенство.

Продолжением общности жилища и иного имущества является гостеприимство. Для молодых сословий характерно самое широкое и щедрое гостеприимство. По мере созревания сословия круг людей, которым оно оказывается, постепенно сужается. Ж. Малори отмечал "замечательное гостеприимство" у эскимосов: "Хозяин встречает вас на пороге своего дома с распростёртыми объятиями: "Как мы рады тебе!". Когда вы входите, вам ставят всё, что в данный момент есть в доме, и всё, что есть у соседей: спальные принадлежности, одеяла, мясо... Пока вы спите, женщины возьмут вашу одежду и починят её" 242. Правда, обычаи гостеприимства и равенства обязывают не только хозяина, но и гостя. Хозяин не вправе поскупиться, гость - не вправе отказаться. Если угощенье или подарок ему почему-либо не по вкусу, необходимость их принять превращается в нелёгкую обязанность. За общей трапезой каждый должен взять свою долю пищи, сделать глоток из чаши, идущей по кругу, и т. д. Отказ встречает осуждение и воспринимается как оскорбление, вызов обществу. Это нетрудно понять: ведь отказом гость отвергает равенство, ставит себя выше остальных.

Если в подарке или угощении может скрываться опасность, отказ означает ещё и недоверие к обществу. В скандинавском эпосе "Старшая Эдда" повествуется о смерти княжеского сына Синфьётли. На пиру у отца мачеха трижды подавала ему рог, наполненный ядом. Князь видел, что питьё отравлено, и отказывался от него: "Мутен напиток, батюшка!". Но в третий раз отец сказал: "Выпей, сын!". Повинуясь обычаю, воин выпил смертельный напиток, хотя и знал об отраве 243.

В развитии гостеприимства можно выделить несколько ступеней. На первой из них ещё нет разделения на "званых" и "незваных" гостей. Гостю даже не требуется согласие хозяев, чтобы войти в их дом, а они не могут отказать ему в приюте и пище. "Другая черта общины: вход в каждую иглу свободен, - рассказывал Малори. - Не обязательно получать приглашение, чтобы прийти в гости. Эту свободу входа и общения можно рассматривать как одну из основ социальной жизни" 244.

У В. Серошевского читаем: "Предложение принять деньги за ночлег, за съеденную пищу даже крайний бедняк сочтёт за обиду... Они склонны смотреть на жилище как на некоторое общественное достояние... Проезжий имеет право, по якутским понятиям, войти в каждый дом во всякое время дня и ночи, расположиться там пить чай, варить пищу или ночевать. Даже неприятного ему человека хозяин не смеет удалить из своего дома без достаточно уважительных причин" 245. Со временем обычай дозволял мягко намекнуть гостю на нежелательность его пребывания. В России в этом случае ему подавали несолёную пищу (откуда и пошло выражение: "уйти несолоно хлебавши").

Запрет на свободный вход, использование запоров и замков в молодом сословии расцениваются как настоящее оскорбление. Нередко высшее сословие, развившееся из военной дружины, продолжает сохранять эту частичную "общность жилища". Многие воины-македонцы возмущались тем, что царь Александр после всех своих побед несколько ограничил их доступ к себе. Знать ахеменидского Ирана в VI веке упорно отстаивала своё право в любое время входить в царский дворец и покои... Лишь по мере созревания сословия человек начинает ценить и бороться за "право на уединение".

Автор. Основой равенства, как видно из примера с жилищем, часто является общность имущества. Личная собственность сводится почти к нулю, все ценности "принадлежат сословию (государству, общине)". В ранних христианских общинах утаивание части имущества от общины расценивалось как тягчайший грех. "Никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее", - читаем в Новом Завете о быте первых христиан 246. Сами участники христианских общин, по некоторым данным, называли себя "нищими". Прятать своё имущество (как и запирать жилище на замок) обыкновенно также считается непорядочным, неприличным.

В крестьянской общине в России главная собственность - земля - представлялась общей, временно поделённой между дворами по числу едоков. Молодое земледельческое сословие почти всегда именно так смотрит на землю. Скотоводы считают общими пастбища, охотники - охотничьи угодья... Никто не вправе запрещать другому охотиться или пасти скот там, где он пожелает.

В древней Спарте основное достояние общества - земля и илоты (невольники) - считалось собственностью государства, а отнюдь не отдельных граждан. Спартанец не мог продать или подарить свою землю и илотов, умерщвлять невольников также не разрешалось. Ликург, как известно, убедил спартанцев поделить между собой все земли в равное пользование. "Вся Лакония кажется мне собственностью многих братьев, которые только что её поделили", - говорил он после этого, согласно преданию 247.

Конфуций видел в строгом "разгораживании" владений показатель состояния общества: "Когда шли по великому пути, Поднебесная принадлежала всем... Люди, выходя из дому, не запирали дверей. Это называлось великим единением. Ныне великий путь скрылся во мраке... У больших людей наследование стало нормой, стены и ограды, рвы и запруды стали их крепостью" 248.

А Вергилий отсутствие межевых знаков на полях считал характерной чертой древнего "золотого века":

Не полагалося. Всё сообща добывали. Земля же

Оппонент. Сказанное, вероятно, можно кратко обобщить: в молодом сословии каждый имеет право на равный со всеми участок жизненного пространства.

Автор. Совершенно верно. Выравниваются все потребности человека, от первостепенных - одежда, пища, кров... - до самых мельчайших.

Оппонент. Однако есть области, или "измерения", в которых подобного равенства нет.

Оппонент. Самое яркое тому подтверждение - область половой и семейной жизни. Мы знаем, что молодое сословие может отстаивать безбрачие, парный или множественный брак. Невозможно поверить, что во всех этих непохожих формах одинаково достигается равенство.

Автор. Напомню для полноты картины, что молодое сословие может отстаивать и "свободную любовь". Да, поверить в то, что все эти формы одинаково служат равенству, действительно трудно. И тем не менее это так.

Начнём с более простого случая: сословия, состоящего из представителей только одного пола. Это может быть духовное или военное сословие; палитра широка: от монашества до береговых братьев, от безбрачия до "свободной любви". Но все эти разнообразные формы имеют одну цель: сделать всех собратьев равными в половой и семейной жизни. А что отвергается с негодованием, так это неравенство: не должно быть так, чтобы один имел семью, в то время как другой её вынужденно лишён. Подобное неравенство быстро разрушает сплочённое братство из представителей одного пола. Не случайно на кораблях береговых братьев запрещалось пребывание женщин. "Воровской закон", как и пиратский, не разрешал своим последователям обзаводиться постоянной семьёй.

Известная народная песня, где друзья-разбойники упрекают Стеньку Разина за то, что он "променял" их боевое братство на женщину, вполне отражает положение вещей. Заметим, что неукротимый разбойник в песне подчиняется воле своего сословия.

Теперь рассмотрим более сложный случай, когда в сословие входят и мужчины, и женщины. Чтобы сохранить равенство прав, здесь также действуют определённые "законы". Например: строго парный брак. Приличия обязывают каждого вступить в брак и свято хранить супружескую верность. Ведь ясно, что каждый холостой мужчина или незамужняя женщина кого-то "лишает" возможности приобрести супруга? В средневековой Англии девушки, не вступившие в брак, раз в год были обязаны тащить за собой плуг, выслушивая насмешки со всех сторон. В древней Спарте холостякам полагалось ежегодно устраивать шествие, распевая песню, осуждавшую их поведение. В Римской республике они платили особый налог, а умереть холостым считалось бесчестьем. В эпоху ранней империи Цезарь Август ввёл законы против безбрачия: холостяки и старые девы из высших сословий не могли присутствовать на представлениях, ограничивались в правах. Вступивший во внебрачную связь также отступал от всеобщего равенства прав и потому навлекал на себя осуждение или даже кару.

Не только парный, но и множественный брак обосновывался идеей равенства. В частности, аятолла Хомейни в 1979 году говорил об этом: "Закон о том, что мужчина может иметь четырёх жён, - прогрессивный закон, и он был принят для блага самих женщин, поскольку женщин больше, чем мужчин. На свет рождается больше женщин, чем мужчин, и на войне гибнет больше мужчин, чем женщин. Так что же делать, если женщин на свете больше, чем мужчин?.. По-моему, несправедливо, чтобы одинокие женщины становились проститутками только потому, что на их долю не хватило мужей" 251.

После победы в России революционного сословия, как известно, началось движение за "разрушение семьи" и "свободную любовь". А. Коллонтай в 1918 году отмечала: "Такой пестроты брачных отношений ещё не знавала история: неразрывный брак с "устойчивой семьёй" и рядом преходящая свободная связь, тайный адюльтер в браке и открытое сожительство девушки с её возлюбленным - "дикий брак", брак парный и брак "втроём", и даже сложная форма брака вчетвером... Противоречивы и запутаны формы брачного общения современности" 252. "Семья шатается, распадается, разваливается, возникает и снова рушится", - писал Л. Троцкий 253. Среди комсомольцев в то время получила распространение теория "стакана воды" - о том, что к удовлетворению любовного чувства надо относиться так же просто, как к утолению жажды. В своём исследовании о сексуальной революции в СССР Вильгельм Райх писал: "Духовная пустота сексуальных отношений в подавляющем большинстве браков не могла конкурировать с новыми жизнерадостными сексуальными отношениями в коллективе" 254. Л. Троцкий заявлял тогда, что "личный и семейный быт" должен быть пересоздан "сверху донизу в духе коллективизма" 255. Другими словами, обычную семью во многом вытеснила "большая семья" - сословное братство. Общественный характер приобрело и воспитание детей.

Равенство же достигалось следующим образом: прежде всего, чрезвычайной простотой оформления браков и разводов. Кроме того, в 20-е годы советский брачный кодекс приравнял "законный" брак к незарегистрированному. Поэт Николай Адуев высмеивал тогда некоего британского "мистера Квача", который возмущён тем, что большевики хотят всех его любовниц и внебрачных детей приравнять в правах к "законной" супруге и детям:

(Кстати, слово "квач" (кисть для дёгтя) - отнюдь не английское. Вымазанные дёгтем ворота в русской деревне означали обвинение в потере "девичьей чести". Мужчину же добрачные половые связи не позорили. Поэтому квач и стал символом неравенства женщины).

В общем, независимо от того, исповедует ли сплочённое сословие "свободную любовь", безбрачие или "крепкую семью", никто в нём не считает половую и семейную жизнь "личным делом" каждого. Решение о браке или его расторжении в сплочённом сословии зачастую принимала не сама пара, а малое сословие: община, ячейка, род, семья. Или бесспорный духовный вождь сословия (монарх). Причём отдельный человек, разумеется, не считал себя вправе возражать (если даже песенный Стенька подчинялся!).

Подобные правила отчасти сохранились и в некоторых разрозненных сословиях - к концу XX века далеко не все царствующие монархи приобрели право вступать в брак по собственному выбору. Не далее, как в 1977 году одна из саудовских принцесс была публично казнена за брак с простолюдином...

Оппонент. Как меняется семейная, половая жизнь человека, принадлежащего к зрелому сословию?

Автор. По мере того, как сословие приближается к зрелости, в нём усиливается соревнование, то есть - неравенство участков жизненного пространства. Мы видели, как это расслоение проявляется в питании, одежде, жилище и т. д. То же происходит и в половой, семейной жизни. По мере развития сословия его первоначальные установки в области семейной и половой жизни смягчаются, теряют прежнюю непреложность. Как и в остальном, растёт самостоятельность личности. Человек приобретает большее право на семейную жизнь (если сословие проповедует безбрачие или "свободную любовь"), и наоборот. Очень характерна легенда, которую приводит Александр Пушкин в своём исследовании пугачёвского бунта: "Сохранилось поэтическое предание: казаки, страстные к холостой жизни, положили между собой убивать приживаемых детей, а жён бросать при выступлении в новый поход. Один из их атаманов, по имени Гугня, первый преступил жестокий закон, пощадив молодую жену, и казаки, по примеру атамана, покорились игу семейственной жизни" 257.

В 30-е годы в Советском Союзе лозунги "свободной любви" были забыты, возросло значение семьи. Андре Жид замечал о советской жизни того времени: "С восстановлением семьи (как "ячейки общества"), права наследования и права на имущество по завещанию тяга к наживе, личной собственности заглушает чувство коллективизма с его товариществом и взаимопомощью" 258. Правда, в этих переменах не последнюю роль сыграло наступление другого сословия - "ответственных работников". Они считали идеалом отнюдь не "свободную любовь", а напротив, "крепкую семью". Интересы нового сословия требовали не разрушения, а всемерного "укрепления семьи". Она теперь постепенно занимала место прежней товарищеской ячейки, становилась основной единицей сословия. Л. Троцкий назвал это "семейным Термидором" 259. Развод в 40-е годы стал почти невозможным. Каждого желающего развестись закон обязывал сообщать о своём намерении в местной печати (характерный пример откровенности). В советском брачном кодексе 1950 года читаем: "Суды должны иметь в виду, что временный разлад в семье и конфликты между супругами, вызванные случайными и проходящими причинами... не могут считаться достаточным основанием к расторжению брака. Только в том случае, когда... суд придёт к убеждению... что дальнейшее сохранение брака будет противоречить принципам коммунистической морали... суд может расторгнуть брак" 260. Однако спустя два десятилетия печатание газетных объявлений о разводах прекратилось, количество препятствий к расторжению брака уменьшилось. Исходные установки сословия, как обычно, с течением времени стали мягче...

Оппонент. А почему, собственно говоря, со сменой сословий сменяются эти установки, если все они изначально преследуют одну цель - равенство?

Автор. Александра Коллонтай писала об этом так: "Старая истина, что каждый новый восходящий класс... обогащает и человечество новой, свойственной именно данному классу идеологией. Сексуальный кодекс морали составляет неотъемлемую часть этой идеологии" 261. От чего зависит, какой именно кодекс половых отношений изберёт сословие? Конечно, от тех условий, в которых оно живёт и действует. Ясно, что молодому духовенству или ратному сословию семья бывает просто "не по средствам". Есть и ещё одна причина, определяющая выбор. Малое сословие - будь то община, ячейка, семья - должно порождать и поддерживать сословный план. Значит, оно должно быть очищено от людей, чуждых сословию по духу.

Профессиональные революционеры не могли опираться на традиционную семью, поскольку почти в каждой семье имелись чуждые сословию люди. По той же причине ответственные работники не могли опираться на товарищескую ячейку. Семью высших сословий старой России вытеснила товарищеская ячейка, а ей на смену вновь пришла семья. Меняются высшие сословия, меняется и их "строительный кирпич", малое сословие.

Оппонент. Довольно странно, что молодое сословие порой проповедует "крепость семейных уз". Разве это не противоречит сплочённости?

Автор. Лишь отчасти. Ведь если в семье оказывается "предатель сословия", то родственников поощряют отречься от такого человека. Наоборот, тот, кто не отрёкся, предпочёл "нерушимость семейных уз", встречает всеобщее осуждение. Героями молодых сословий всегда становились люди, которые могли воскликнуть, как Тарас Бульба: "Я тебя породил, я тебя и убью!", - невзирая ни на какое родство 262.

Автор. Мы говорили о равенстве в основных жизненных потребностях человека - питании, одежде, жилище, половой... Их естественным продолжением является эстетическая потребность, которая во многом приобретает самостоятельное значение. Стремление к равенству проявляется и здесь.

В чём это выражается? Почти во всём: в вещах, словах, поведении и облике людей. Все предметы обихода, которыми пользуется молодое сословие, бывают чрезвычайно похожи. Изысканность и изящество вызывают в молодом сословии такие же насмешки, как и простота в зрелом. Привыкшие к роскоши жители Карфагена смеялись над простотой нравов римлян: они говорили, что во всех домах Рима пользуются одним и тем же (в действительности - одинаковым) набором столовых ложек и ножей. По законам ранней Римской республики, даже знатным людям разрешалось иметь из серебряной посуды только солонку и жертвенную чашу. Один из сенаторов потерял своё место из-за того, что имел более десяти фунтов серебряной посуды. (Однако в последние годы республиканского Рима в городе одних только стофунтовых серебряных блюд насчитывалось полторы сотни).

В молодом сословии люди стремятся во всём "быть вместе". Чем больше сходства - тем теснее сплочённость; мы уже наблюдали действие этого правила в других случаях развития. Правда, и в самой сплочённой общине люди отличаются по своему природному внешнему облику, чертам характера, ума и т. п. Но их сословные планы, общественное поведение почти полностью совпадают. Они охотно уподобляются друг другу и в бытовых мелочах, скажем, в одежде. (Вот выразительная зарисовка Ильи Эренбурга - распространение одинаковой одежды в Китае после победы революции: "Я увидел Китай, когда Народной Республике было всего два года. В Шанхае ещё имелись рикши, модницы прогуливались в парижских платьях, старики не расставались с традиционными длинными халатами. А в Пекине все мужчины и женщины были одеты в одинаковые синие костюмы - куртка, штаны" 263).

Даже и сама внешность людей в молодом сословии похожа. Естественные отличия, которые создаёт природа, они стремятся по возможности сгладить. Забавный, но, видимо, достаточно характерный случай, относящийся к первой половине XVII века, описывал Василий Ключевский: "Известно, что в древней Руси дамы любили белиться и румяниться. Может быть, в этом обычае был свой смысл: он делал красивых менее красивыми, а дурных приближал к красивым и таким образом сглаживал произвол судьбы в неравномерном распределении даров природы... Одна красивая московская боярыня не хотела белиться и румяниться. Тогда все дамы боярского круга взъелись на неё: она осрамить нас вздумала: "я-де солнце, а вы оставайтесь тусклыми свечками при солнечном сиянии", и чрез мужей заставили-таки красавицу подчиниться обычаю: гори-де и ты, подобно нам, тусклой свечкой при солнечном сиянии" 264. Известно, что похожие обычаи существовали и у других народов. Так, тибетские женщины в XIX столетии покрывали лицо коричневой краской, получаемой при длительном кипячении чая. "Красят лицо или часть его, по своему усмотрению, и молодые и старые, - писал Гомбожаб Цыбиков, посетивший Тибет на рубеже XIX и XX веков. - Не мажут их только княжеские жёны... да изредка какие-нибудь кокотки. Показываться на улице с невымазанным лицом считается неудобным" 265. Заметим, что знатные женщины в то время уже избавились от необходимости соблюдать "равенство в красоте". Для остальных же это оставалось требованием приличия, хотя степень применения краски они могли определять сами.

Разнообразие женских украшений, одежды, косметики, парфюмерии и т. п., совершенно немыслимо в молодом сословии, где царит равенство и заглушено соревнование в области половой и семейной жизни. "Для дикарей женщины более необходимы, чем в нашем цивилизованном мире, - рассказывал в 1872 году Николай Миклухо-Маклай о туземцах Новой Гвинеи. - У диких женщины более работают для мужчин, у нас - наоборот; с этим обстоятельством связано отсутствие незамужних женщин между дикими и значительное число старых дев у нас. Здесь каждая девушка знает, что будет иметь мужа; они сравнительно мало заботятся о своей внешности" 266. И наоборот, эстетическое разнообразие ясно указывает на степень неравенства, глубину расслоения в половой области.

Автор. Утончённая вежливость по отношению к другому полу, галантность, все формы ухаживания - верный признак соревнования в половой области. В молодом сословии всё это исчезает или с негодованием отметается. Илья Репин вспоминал о характерном случае: когда он в кругу "нигилистов" - русской революционной молодёжи 60-х годов XIX века - попытался уступить стул хозяйке, та отошла "с насмешкой и презрением... едва сдерживая ироническую улыбку". "Новая молодёжь, - объяснил ему приятель, - считает эти светские манеры пошлостью. Девицы и мужчины равны; а это ухаживание их оскорбляет... У студентов брошена давно вся эта средневековая китайщина" 267. (Женщины в революционной среде одеждой и всем своим поведением показывали пренебрежение к женской красоте, считая "дурным вкусом" её подчёркивать).

В ХХ веке эти новые правила поведения распространились почти на всё общество. Английский журналист Рене Маккол, посетивший СССР в 1954 году, рассказывал: "Приехав в Россию, я по привычке проявлял в отношении женщин такую же вежливость, какую я оказывал прекрасному полу на Западе, - сторонился, чтобы пропустить их вперёд при входе, и т. п. В ответ на все мои старания я получал острые и подозрительные взгляды и, конечно, никакой благодарности" 268. А начиная с 60-х годов отсутствие бытовой галантности по отношению к "слабому полу" стало подвергаться всё большему осуждению. В печати теперь даже публиковались фотоснимки "хамов", которые не желают уступать место женщинам в салонах автобусов или трамваев. Что же касается женщин, то "дурным вкусом" среди них теперь считалось скорее пренебрежение к женственности и отказ от употребления косметики, парфюмерии и украшений.

Оппонент. Вероятно, кроме равенства в распределении благ, в молодом сословии должно быть и равенство в исполнении обязанностей?

Автор. Разумеется. Необходимая физическая работа, которую выполняет сословие, распределяется строго поровну. Неважно, что это за работа: ратный или земледельческий труд, или же просто повседневные бытовые обязанности. "Я и царь, да у меня на руках мозоли", - говорил Пётр I 269. "Личный труд Петра, - отмечал Ю. Лотман, - не был забавой, странной причудой - это была программа, утверждение равенства всех в службе" 270.

Епифаний Премудрый рассказывал, что Сергий Радонежский, будучи уже игуменом, продолжал без устали трудиться, подавая пример всей братии: "На работу раньше всех шёл, и на церковном пении раньше всех был, и на службе никогда к стене не прислонялся". Епифаний писал: "Он без лености братии как купленный раб служил: и дрова для всех... колол, и толок зерно, и жерновами молол, и хлеб пёк, и еду варил, и остальную пищу, нужную братии, готовил; обувь и одежду он кроил и шил; и из источника, бывшего там, воду в двух вёдрах черпал и на своих плечах в гору носил и каждому у кельи ставил. Ночью же Сергий в молитвах без сна проводил время... ни часа праздным не оставался" 271.

Сидеть сложа руки в молодом сословии считается постыдным; каждый человек, от малого ребёнка и до глубокого старика, должен выполнять посильную ему работу. Джеймс Виллард Шульц вспоминал свой спор с женой-индианкой:

"Ты охотишься и добываешь мясо, - говорила она, - ты покупаешь у торговцев разную пищу... Ты покупаешь мне одежду и всё остальное, что я ношу, чем пользуюсь. Я тоже хочу что-нибудь делать, чтобы мы могли жить". "Но ты же много делаешь, - возразил писатель. - Ты готовишь, моешь посуду, ты даже таскаешь дрова. Ты шьёшь мне мокасины и тёплые перчатки, стираешь мою одежду. Когда мы переходим на новые места, ты разбираешь и ставишь палатку, навьючиваешь и развьючиваешь лошадей". "И всё-таки большую часть времени я ничего не делаю, - сказала она прерывающимся голосом, - и женщины отпускают шутки и смеются надо мной, говорят, что я гордая и ленивая, ленивая! Слишком гордая и слишком ленивая, чтобы работать!". "Я... осушил её слёзы и сказал, чтобы она дубила столько шкур, сколько ей захочется... Немедленно она расцвела улыбками и, приплясывая, выскочила из палатки; вскоре я услышал однообразное чик-чик-чик - звук скребка на мёрзлой шкуре" 272.

С точки зрения викингов, одно прикосновение к веслу корабля - основному для них "орудию труда" - делало человека свободным, равным среди равных. Любой труд, который выполняет сословие, почётен; никто не должен отказываться ни от какой работы. Бывший политзаключённый В. Абрамкин вспоминал порядки, заведённые среди воровского сословия: "Убирать в камере должны все по очереди, абсолютно все. Мне рассказывал бывший сокамерник знаменитого вора Васи Бриллианта, что тот убирал камеру... наравне со всеми. И когда ему кто-то задал вопрос по этому поводу, он объяснил, что по тюремному закону позорным считается делать что-то за другого, прислуживать другому, а за собой человек сам должен убирать. "Вот, если бы я мог летать, - сказал Вася Бриллиант, - тогда бы другое дело. А раз я хожу по полу, почему же мне его не подмести?"." 273.

По мере того, как внутри сословия углубляется расслоение, равенство в распределении обязанностей постепенно исчезает. Изменяется и отношение к ним. Наибольшим почётом теперь пользуется не работающий больше всех, а "вольный человек", самостоятельно определяющий, сколько ему трудиться. Среди крестьян в противовес нищим батракам и поденщикам возникает зажиточная и более уважаемая прослойка "крепких хозяев", собственников. Среди незнатных горожан "работающие головой" начинают цениться выше, чем "работающие руками". "Недостойны свободного человека и презренны заработки всех поденщиков, чей покупается труд, а не искусство", - писал Цицерон 274. В воспоминаниях Ильи Репина читаем: "У нас, в мещанском быту... презирался физический труд, а труд земледельца считался позорным, чуть не проклятием, каторжным трудом. Все поселяне побойчее норовили в писаря, в ремесленники, в торговцы и смеялись над хлеборобами: чёрный труд считался хуже всякого порока на человеке; с мужиком даже разговаривать считали низким" 275.

Одним словом, работа разделяется на почётную и менее почётную ("грязную", "чёрную").

Перераспределение обязанностей внутри сословия разворачивается с почти непреодолимой силой. В. Ключевский приводил такой выразительный случай из жизни Иосифа Волоцкого: "При устроении монастыря, когда у него ещё не было мельницы, хлеб мололи ручными жерновами. Этим делом после заутрени усердно занимался сам Иосиф. Один пришлый монах, раз застав игумена за такой неприличной его сану работой, воскликнул: "Что ты делаешь, отче! пусти меня", - и стал на его место. На другой день он опять нашёл Иосифа за жерновами и опять заместил его. Так повторялось много дней. Наконец, монах покинул обитель со словами: "Не перемолоть мне этого игумена"." 276. Можно представить себе, сколько упорства и силы воли требуется противникам расслоения, чтобы даже ненадолго замедлить неудержимо нарастающий процесс! Одному из духовных вождей дзэн-буддизма патриарху Байчжану (VIII-IX века), согласно преданию, пришлось даже объявить голодовку, чтобы сохранить за собой право трудиться. Собратья-монахи, желая дать отдых престарелому патриарху, спрятали рабочие орудия, которыми он обрабатывал монастырский сад. Тогда Байчжан, не колеблясь, отказался от пищи, выдвинув своё знаменитое правило: "День без работы - день без еды"... 277

Руководитель сословия, постепенно утрачивающего аскетизм и внутреннее равенство, как бы "задаёт тон" всему сословию в целом. Окружающие внимательно присматриваются к каждому его движению и часто с нетерпением ждут от него новых послаблений. Любой шаг, сделанный им в сторону от равенства и аскетизма, - новое праздничное платье, обувь, украшение, блюдо за обедом, жилище, развлечение, лишний час отдыха или сна, - всё это вызывает немедленную и необратимую "цепную реакцию". Эхо его поступка прокатывается по всему сословию сверху вниз, постепенно ослабевая. В результате ничтожное как будто действие одного человека приобретает огромное значение. "Дашь ведь волю царю - надо и псарю; дашь послабление вельможе - надо и простому", - эту поговорку приводил в своих сочинениях царь Иван Грозный 278.

Поэтому история полна примерами, когда духовные вожди сословия, правители страны жили подчёркнуто неприхотливо. О бытовой скромности Петра I уже говорилось. Римский император Цезарь Август облачался в простое платье, сотканное его супругой. (Тогда же Вергилий в своих стихах усаживал древнелатинского царя на "кленовый трон", а его гостей ещё проще - на "травистое ложе" 279). Японский царь Нинтоку (IV век) одевал поношенную одежду и старую обувь. В царском дворце протекала крыша, и во время дождя приходилось переходить из одного помещения в другое...

Вождь молодого военного сословия делит с ним тяготы и опасности. Он не ожидает в стороне окончания битвы, а идёт в неё первый, увлекая за собой соратников.

В более зрелом сословии вождь поднимает бойцов в атаку только в самые трудные, жаркие моменты. Его непосредственное вмешательство в ход сражения рассматривается не как заурядное событие, а как подвиг, о котором рассказывают легенды. Отчасти подобная смелость осуждается: "Жизнь полководца слишком ценна, чтобы подвергать её случайному риску".

Оппонент. Мы говорили, что в сплочённом сословии царит простота отношений и духовное равенство. Но возникает вопрос: а кто же тогда принимает решения? Кому принадлежит власть?

Автор. Иными словами: кто служит образцом для подражания? Кто даёт пример того, как надо поступать? Ответ ясен: пример даёт каждый человек. Все братья равны, поэтому не зазорно следовать примеру любого из них. В XVI веке Франсуа Рабле в своей утопии о Телемской обители особо отмечал: "Установилось похвальное стремление делать всем сразу то, чего хотелось кому-нибудь одному. Если кто-нибудь - мужчина или дама - говорил: "выпьем!" - все выпивали. Если кто-нибудь говорил: "сыграем!" - все играли. Скажет кто-нибудь: "пойдём, порезвимся в поле!" - и все соглашались идти. Стоило заикнуться об охоте - и дамы выбирали себе прекрасных иноходцев, сажая сокола, кречета, ястреба или другого хищника на руку, изящно обтянутую перчаткой" 281.

В общем, в молодом сословии "каждый подражает каждому", волны подражания свободно распространяются во всех направлениях.

При обсуждении каждый имеет право на своё мнение: но конечное решение должно быть единодушным. Так принимали свои решения древнерусское вече, церковные соборы, сходки крестьянских общин, сообщества береговых братьев, ячейки профессиональных революционеров... Добиться единодушия не так уж сложно: ведь все прислушиваются друг к другу, "каждый подражает каждому". Человек всецело подчиняет себя "общественному мнению". Если же кто-то и остаётся при своём мнении, он всё-таки обязан выполнять решение большинства. Каждый чувствует свою "причастность" к общему решению и поэтому выполняет его с охотой.

Сергей Степняк-Кравчинский рассказывал о том, как происходили в России собрания сельских общин: "Что больше всего поражает тех, кто впервые присутствует на такой сходке, - это царящий там, как кажется, полнейший беспорядок. Председателя нет; обсуждение являет собой сцену совершенного ералаша. После того, как член общины, созвавший собрание, объяснил побудившие его к этому причины, все наперебой спешат высказать своё мнение, и некоторое время словесное состязание уподобляется всеобщей свалке в кулачном бою. Слово принадлежит тому, кто сумел привлечь к себе слушателей. Если он угодит им, крикунов быстро заставят замолчать. Если же он не говорит ничего дельного, никто не обращает на него внимания и его прерывает первый же противник. Но когда обсуждается жгучий вопрос и атмосфера на сходке накаляется, все говорят разом и никто никого не слушает... Однако кажущийся хаос не имеет никакого значения. Это необходимое средство к достижению определённой цели. На наших сельских собраниях голосование неведомо; разногласия никогда не разрешаются большинством голосов. Всякий вопрос должен быть улажен единодушно... Мир не навязывает меньшинству решений, с которыми оно не может согласиться. Каждый должен идти на уступки ради общего блага, ради спокойствия и благополучия общины" 282.

Позднее, после утраты сплочённости, единогласие часто сохраняется, но становится всё менее искренним, теряет своё первоначальное значение. Единогласные голосования на различных государственных мероприятиях в СССР, Китае и других странах тоже были формальным отзвуком былой сплочённости.

Оппонент. "Все братья равны...". Иначе говоря, в сословии нет никаких личных связей?

Автор. Да, первоначально человек не делит собратьев на ближних и дальних, более и менее любимых. Каждому причитается одинаковая доля общения, уважения, любви и дружбы. Сплочённость сословия и личная дружба внутри него жёстко противостоят друг другу. Стоит появиться крепким личным связям, как по монолиту сплочённого сословия мгновенно разбегаются трещины. (Мы видели нечто подобное и в живой природе, и в иных случаях развития).

Для совершенной сплочённости сословия каждый его представитель должен быть одинаково близок и дорог каждому другому. Монахов-францисканцев в XIII веке возмутило, когда один из них проявил особую любовь к останкам своего родного брата (также францисканца). Провинившемуся монаху пришлось подыскивать оправдания... Никита Хрущёв вспоминал отношения, царившие между партийцами в начале 30-х годов: "В те времена я смотрел так: если он настоящий коммунист, а не жулик, то это брат мой, даже больше, чем брат. Я считал, что нас связывают невидимые нити идей строительства коммунизма, что-то такое возвышенное, святое. Каждый убеждённый партиец для меня был... вроде апостола, который во имя идеи готов пойти на жертвы" 283.

Выделение из общего ряда "более почитаемых" или "более известных" людей встречает в сословии отпор и сопротивление. В первые годы существования Красной армии в ней не было персональных воинских званий, вначале не было даже орденов. Когда ордена появились, случалось, от них отказывались. Писатель Анатолий Кузнецов вспоминал рассказ своего отца Василия, бывшего красногвардейца: "А меня представили к ордену Красного Знамени... А мы в то время гор-рячие были, непримиримые. Это были самые первые ордена, только ввели... Мы шумим: при царе были ордена, а теперь опять эти висюльки? Мы не за висюльки воюем. Я взял и отказался" 284.

Автор. В сплочённом молодом сословии человек чувствует себя частицей общего мощного потока. Ему слишком дорого чувство взаимоподдержки и братства, и поэтому он не ищет личного почёта и славы, готов, если потребуется, утратить "даже имя". Личная гордость растворяется в сословной, как и личное имя. Человек не мыслит себя вне и отдельно от сословия. "Я принадлежу к такому-то званию", - гордо говорит он. Или: к такой-то вере, общественному течению и т. п. Остальное для него неважно, несущественно. Многие революционеры в России шли на эшафот безымянными. Эсер-террорист Егор Сазонов из тюрьмы писал своим товарищам: "Одну глупость, одно преступление я допустил. Не понимаю, как я мог назвать свою фамилию уже через три недели молчания... Товарищи! Будьте ко мне снисходительны, я без того чувствую себя убитым" 285.

Нередко подобное стремление находит не стихийное, а вполне продуманное и точное выражение. Так, одинаковые монашеские одеяния, к тому же иногда затеняющие лицо, почти стирали для мирян разницу между отдельными монахами. Подающий милостыню вручал её не человеку, а как бы всему сословию... Буддийские монахи, чтобы быть внешне неотличимыми друг от друга, принимая сан, сбривали бороду, усы, наголо стриглись.

В общем, как говорила Пчела в одной из басен Ивана Крылова:

В сплочённом сословии человек лучше всего чувствует себя не один и даже не в кругу своей семьи, а в многолюдном обществе. Он испытывает настоятельную потребность в постоянном "чувстве локтя". Тот, кто настойчиво избегает других, желает остаться один, - рассматривается как, скорее всего, человек непорядочный. Среди крестьянства в России бытовала пословица: "Хоть на заде, да в том же стаде, отстал - сиротою стал". В. Серошевский писал: "Многолюдство - одно из условий счастья: оно в понятии якутов идёт рука об руку с богатством. Веселье и игры якутов шумные и общественные; они любят толпу, танцы... людные шаманства, толкотню, говор, песни и зрелища... Любовь к уединению им непонятна; одиночество кажется им самым тяжёлым наказанием. "Бедный!.. Живёшь один, вдали от соседей... И никто к тебе не ходит, и ты никуда не ходишь... Как же ты не боишься, и как же тебе не скучно... Удивительно!.." - выражали многократно своё сочувствие случайные посетители моего одинокого жилища... "Под конец старости жил он совершенно один со своей чёрной собакой", - рассказывали с ужасом об одном шамане, осиротевшем благодаря своему колдовству... Ходить в гости якуты любят до страсти" 287.

В русской деревне XIX века многие совместные работы рассматривались почти как праздник. Такую общую работу, как сенокос, зачастую ждали с нетерпением, одевались на него чисто и нарядно. Историк Марина Громыко отмечала: "Сенокос продолжался дней двадцать, а то затягивался и на месяц, и соответствующий настрой сохранялся в течение всего этого времени. По окончании сенокоса устраивался праздник всей общины. Для оплаты общего угощения выделяли часть луга... На вырученные деньги покупали чай, баранки и водку (выпивка за счёт общины называлась "мирское"), закуску приносил каждый свою. На праздник сбегалась вся деревня... В Тамбовской губернии... мужчины и женщины, а в особенности девушки, на сенокос "убирались в самое хорошее одеяние", как на "самый торжественный праздник", в то время как на уборку хлеба надевали самое худшее. Причину этого различия современник видел в том, что на сенокосе собирались "в один стан", а на жатве каждая семья работала отдельно" 288.

С точки зрения сплочённого сословия, любые чувства, печальные или радостные, обязательно должны быть "разделены". Веселье в одиночку - не веселье. И наоборот, чем больше участников - тем лучше получается праздник. Жизнерадостный смех, столь характерный для молодого сословия, ярко выражает идею братства между людьми. Там, где равенства уже нет, мы найдём иные формы смеха, а ещё чаще встретим полную, торжественную серьёзность, нарушить которую выглядит почти святотатством. Ведь почти в любом смехе сохраняется некий отблеск его изначального уравнивающего значения...

Оппонент. Среди монашества всегда можно было встретить молчальников, затворников, отшельников. Строгие монастырские уставы обычно запрещали братьям вести праздные беседы между собой и ходить друг к другу "в гости" в кельи. Разве это не противоречит любви к общению?

Автор. Думаю, что нет. Ведь все эти ограничения никто не рассматривал как удовольствие. В молодом сословии, если человек по необходимости или из аскетизма ограничивает общение с другими, это воспринимается как исполнение тяжкой обязанности или обета, добровольное наказание. Осуждение вызывает только тот, кому уединение более приятно, чем общество.

Оппонент. Но ведь и в молодом сословии имеется своя ячейка, малое сословие. Значит, известные личные связи всё-таки есть.

Автор. Не совсем так. Первоначально малое сословие - это чисто временная группа, возникшая по обстоятельствам. В неё может войти любой представитель сословия. Состав её чрезвычайно текуч. В каждой общине своего сословия человек чувствует себя "как дома", всюду его принимают как "родного".

По мере утраты сословием сплочённости община постепенно обособляется от остального сословия, личные связи внутри неё делаются постоянными. На "чужаков" и "новичков" теперь смотрят косо, их права умаляются. У каждого малого сословия теперь появляется "собственное лицо". Формула гордости начинает звучать примерно так: "Я - из такого-то рода" (общины, семьи и т. п.). "Иван, не помнящий родства" - всё равно, что никто. Однако собственное имя при этом ещё не имеет большого значения. И лишь в конце развития сословия, после полной победы разрозненности, личность прочно занимает первое место в ряду духовных ценностей.

В общем, круг общения каждого человека непрерывно сужается, и под конец он прекрасно себя чувствует и в полном одиночестве. Герой Достоевского - заключённый дворянин - описывает всю тяжесть для него постоянного пребывания в обществе: "Я бы никак не мог представить себе: что страшного и мучительного в том, что я во все десять лет моей каторги ни разу, ни одной минуты не буду один? На работе всегда под конвоем, дома с двумястами товарищей и ни разу, ни разу - один!" 290. (Впрочем, здесь, вероятно, играли роль не только социальные, но и биологические причины).

Оппонент. Хорошо, допустим, молодое сословие начинает своё развитие с полного духовного равенства. А что происходит затем?

Автор. Затем, как и в других случаях, начинается перекройка участков жизненного пространства. Каждый человек в различной мере становится образцом для подражания. Это может называться властью, почётом, уважением, славой, знатностью, известностью... Все эти понятия имеют общий смысл: данный человек, его мысли, чувства и дела в том или ином отношении служат образцом для подражания. В общем, в сословии возникают "более уважаемые" люди.

Каждый человек мысленно разделяет окружающих на дальних и ближних, равных и неравных себе. Общение с дальними и неравными всё более затрудняется (вернее, становится односторонним). Растут преимущества в общении, которые человек оказывает своим "близким и друзьям". Связи с ними крепнут и делаются постоянными.

"Подражание каждого каждому" прекращается. Отныне не зазорно следовать только примеру или приказу своих близких или старших, особо уважаемых людей. А в конце концов и это становится постыдным. Отдельный человек стремится не походить ни на кого, быть совершенно своеобразной, неповторимой личностью. Он всё более берёт "власть над собой" в свои собственные руки, становится свободнее от "общественного мнения", в то время как в сплочённом сословии оно означает для него всё.

А с точки зрения наблюдателя, сплочённость просто шаг за шагом переходит на более низкие уровни. От сословия в целом - к общине (малому сословию). От общины - к отдельной семье. Сословие в целом может быть уже почти не спаяно, а в каждой отдельной общине или семье ещё царит высокая сплочённость. То есть сословие отнюдь не сразу "рассыпается" на отдельные личности. Подобные уровни сплочённости мы видели и в других случаях развития. Позднее малое сословие (община, род, семья) повторяет развитие сословия в целом и также утрачивает сплочённость...

Оппонент. В какие внешние формы отливается духовное расслоение?

Автор. Создаётся строгая "табель о рангах": лестница чинов, званий, титулов, степеней посвящения, старшинства, славы, известности и так далее. Особенно важно то, что "должности" (то есть временные отличия человека) в определённый момент обычно превращаются в "звания" (нечто принадлежащее ему почти наравне с именем).

Появляются всевозможные знаки отличия, ордена, мундиры. Профессиональные революционеры в России начали с полной отмены всех орденов и медалей. Лев Троцкий в 1918 году принял участие в создании первого советского ордена. Но в 30-е годы он уже с раздражением воспринимал разветвлённую наградную систему "ответственных работников" и писал о возможной победе оппозиции: "Чины будут немедленно отменены, побрякушки орденов поступят в тигель" 291.

Прежние простота и равенство отношений уходят в прошлое. Их сменяют церемонность и сложный этикет. Старший, уважаемый человек обращается к младшему запросто, на "ты", но младший не может отвечать ему тем же. (Опять-таки, если язык допускает подобные различия в обращениях). Чекист-перебежчик Александр Орлов вспоминал о переменах в своём ведомстве в середине 30-х годов: "Ягода... издал ряд совершенно дурацких приказов, относящихся к правилам поведения сотрудников и взаимоотношениям между подчинёнными и вышестоящими. Люди, ещё вчера находившиеся в товарищеских отношениях, теперь должны были вытягиваться друг перед другом, как механические солдатики. Щёлканье каблуками, лихое отдавание чести, лаконичные и почтительные ответы на вопросы вышестоящих - вот что отныне почиталось за обязательные признаки образцового чекиста и коммуниста. Всё это было лишь началом целого ряда новшеств, вводимых в НКВД и... Красной Армии" 292.

Вообще, надо сказать, что духовное расслоение (как и всякое иное) подталкивается "снизу" в той же мере, что и сверху. Оказав небывалый почёт своему "учителю" или "вождю", почитатель закрепляет и за собой право на определённое влияние - в меру своей близости и подражания старшему. Советский комендант Московского Кремля Павел Мальков рассказывал о кремлёвских швейцарах, служивших ещё Александру III: "Прелюбопытный народ были швейцары... Жили старики в Кремле испокон веков... К советской власти большинство из них относилось поначалу с открытой неприязнью: какая, мол, это власть? Ни тебе пышности, ни величавости, с любым мастеровым, любым мужиком - запросто...

- Не то! - вздыхал порой тот или иной старик швейцар, глядя на быстро идущего по Кремлю Ильича в сдвинутой на затылок кепке или Якова Михайловича в неизменной кожаной куртке, - не то! Благолепия не хватает. Ленин! Человек-то какой! Трепет вокруг должен быть, робость. А он со всеми как равный. Нет, не то" 293.

Крестьянин, который издалека пришёл взглянуть на знаменитого Сергия Радонежского, свои чувства при встрече выразил так: "Я пророка увидеть пришёл, вы же мне сироту показали... Я святого мужа Сергия, как я слышал о нём, надеялся увидеть в большой чести, и славе, и величии. Ныне же из всего этого в человеке, указанном вами, ничего не вижу, - ни чести, ни величия, ни славы, ни одежды красивой и дорогой, ни отроков, служащих ему, ни спешащих слуг, ни множества рабов, прислуживающих или честь воздающих ему... И думаю я - не он это" 294.

Любопытно, что нечто подобное почувствовал и Иосиф Сталин, впервые познакомившись с Лениным. Он говорил в 1924 году: "Принято, что "великий человек" обычно должен запаздывать на собрания, с тем, чтобы члены собрания с замиранием сердца ждали его появления, причём перед появлением "великого человека" члены собрания предупреждают: "тсс... тише... он идёт". Эта обрядность казалась мне не лишней, ибо она импонирует, внушает уважение. Каково же было моё разочарование, когда я узнал, что Ленин явился на собрание раньше делегатов и, забившись где-то в углу, по-простецки ведёт беседу, самую обыкновенную беседу с самыми обыкновенными делегатами... Не скрою, что это показалось мне тогда некоторым нарушением некоторых необходимых правил" 295. Хорошо известно, что чуть позже появление самого Сталина и других советских руководителей на различных мероприятиях стало происходить именно описанным им самим образом. И дело тут, конечно, не в их личных свойствах.

В общем, духовное расслоение иногда происходит почти помимо воли отдельных людей. Легко ли сопротивляться настойчивому подражанию окружающих - то есть росту почёта, уважения, славы, известности, любви к себе? В этом человек наименее всего властен.

Оппонент. Да, это, пожалуй, потруднее того случая с садовыми орудиями патриарха Байчжана!

Автор. Заметим также, что, оказывая почтение, человек как бы говорит: "Куда мне до этих вершин святости (геройства, мудрости)!". И тем самым освобождает себя от необходимости подражать слишком глубоко, перенимает лишь внешние признаки поведения. Линьцзи замечал по этому поводу: "Пятясь назад и униженно сгибаясь в поклоне, вы уничижительно говорите про себя: "Я профан, а он святой человек". Лысые дураки!.. Великие мужи не должны воодушевлять себя чужой доблестью!.. У вас нет собственной решимости и независимости от чужого мнения" 296. Один из первых францисканцев, брат Юнипер, ещё при жизни получил славу праведного и святого человека. Все стремились оказать ему уважение. Поль Сабатье описывал такой происшедший с ним случай: "Однажды он шёл в Рим; разнеслась весть о его приходе; громадная толпа вышла к нему навстречу. Скрыться было невозможно, вдруг его осенило вдохновение: у городских ворот на обрубке дерева качались дети; к великому удивлению римлян, Юнипер пристал к ним и, не обращая внимания на приветствия толпы, так погрузился в игру, что богомолы вернулись в негодовании" 297.

Иногда в противодействии духовному расслоению люди заходят ещё дальше. Один дзэн-буддийский монах (в эпоху расцвета движения дзэн) во всём старался подражать своему учителю Цзюйчжи, но не мог достичь состояния "просветления". Однажды, проповедуя, он многозначительно поднял вверх палец, повторяя излюбленное движение своего учителя. Услышав об этом, наставник отрубил своему ученику злополучный палец. Согласно преданию, столь суровая мера помогла ученику наконец достичь состояния просветления, полной духовной свободы...

Молодое сословие всячески избегает односторонней, возвышающей похвалы. Оно признаёт только "брань-хвалу", в которой неразрывно спаяны то и другое. Эта "хвалебная брань" и возвышает, и снижает одновременно, сохраняя обязательное равенство отношений. Во время римских триумфов солдаты не только прославляли, но и высмеивали победоносного полководца. Например, про Юлия Цезаря во время его галльского триумфа легионеры пели:

Прячьте жён: ведём мы в город лысого развратника.

Деньги, занятые в Риме, проблудил ты в Галлии 298.

Даже на торжественных похоронах в Древнем Риме, по обычаю, полагалось не только оплакивать, но и осмеивать умершего.

Советские журналы начала 20-х годов пестрели карикатурами на Ленина, Троцкого, Сталина и других вождей государства. Перо художника непринуждённо изображало их в виде различных животных: львов, лошадей, козлов, даже скорпионов... Во времена Хрущёва газеты лишь изредка публиковали "дружеские шаржи" на главу правительства. А в 70-е годы подобная непочтительность стала невозможной.

По мере утраты сословием сплочённости похвала тщательно отделяется от брани, "панибратство" по отношению к старшим изживается. Однако "брань-хвала" сохраняется всюду, где равенство и сплочённость ещё не исчезли: на уровне общины, семьи, в общении друзей... "Когда в отношениях между людьми перейдена определённая грань, - писал М. Бахтин, - и эти отношения становятся вполне интимными и откровенными, иной раз начинается ломка обычного словоупотребления... речь перестраивается на новый откровенно фамильярный лад; обычные ласковые слова кажутся условными и фальшивыми, истёртыми, односторонними и, главное, неполными; они иерархически окрашены и неадекватны установившейся вольной фамильярности; поэтому все эти обычные слова отбрасываются и заменяются либо бранными словами, либо словами, созданными по их типу и образцу. Такие слова воспринимаются как реально-полные и более живые. В них хвала и брань сливаются в нераздельное единство... Всюду, где складываются условия для абсолютно внеофициального полного и цельного жизненного общения, там слова начинают стремиться к такой амбивалентной полноте. Словно древняя площадь оживает в условиях комнатного общения, интимность начинает звучать как древняя фамильярность, разрушающая все грани между людьми" 299.

Оппонент. Мы говорили, что в зрелом сословии появляется понятие закрытой от всех "частной жизни". Тем не менее мы видим, что общество настойчиво стремится проникнуть в частную жизнь любого мало-мальски видного человека. Часто - против его воли.

Автор. Да, и чем выше "духовный вес" человека (власть, знатность, слава, почёт, известность и т. д.), тем ярче и шире освещаются все уголки и мельчайшие детали его "частной жизни". Это тоже своего рода снижение или унижение ("брань"), дополняющее возвышение ("хвалу").

Оппонент. Как совместить идею духовного равенства с тем, что во главе молодого сословия (или малого сословия) может стоять один человек? Или это не так?

Автор. Да, это так. Правда, часто при рождении сословия подобного вождя ещё нет, и он создаётся сословием несколько позже. Это может быть духовный учитель, пророк, имам, папа, царь, император, неограниченный правитель, вожак, атаман...

Оппонент. Что же тогда остаётся от духовного равенства?

Автор. На первый взгляд, между духовным равенством ("каждый подражает каждому") и единовластием ("все подражают одному") - целая пропасть. Но на деле никакой пропасти нет, а есть всего один шаг. И переход совершается в обоих направлениях - с величайшей лёгкостью. Избрав атамана или вожака, сословная "вольница" вовсе не считает, что перешла в какое-то противоположное состояние.

Оппонент. А зачем вообще нужен этот переход?

Автор. Дело в том, что равенство во власти имеет один недостаток: поиски единодушия требуют немалого времени и порождают постоянные колебания. Для выживания сплочённому сословию становится необходим единый мозг, который выражал бы общую волю и твёрдо руководил его действиями. Благодаря этому сословие начинает вырабатывать своё мнение почти мгновенно...

Оппонент. И все соглашаются добровольно отказаться от своей доли во власти?

Автор. Не будем забывать, что в сплочённом сословии ради его выживания человек готов всем пожертвовать - жизнью, собственностью, гордостью... И, разумеется, всем, что мы обозначили словом "власть". "Я больше стремлюсь сам у других в подчинении быть, чем над другими властвовать и начальствовать", - признавался Сергий Радонежский, по рассказу его жизнеописателя 300. Таково мышление любого "человека сплочённого сословия".

А вот также чрезвычайно характерный отрывок из русского "Слова о князьях" (XII век). Автор увещевает младших князей: "Одумайтесь, князья, вы, что старшей братии своей противитесь... Как святые Борис и Глеб претерпели от брата своего старшего не только лишение власти, но и лишение жизни. Вы же и слова единого от брата старшего стерпеть не можете, за малую обиду вражду смертоносную воздвигаете, помощь от поганых принимаете на свою братию" 301.

Словом, в молодом сословии мы видим равенство власти и готовность уступать её во имя общего блага. В зрелом сословии мы обнаруживаем нечто противоположное. Каждый человек с боем, сантиметр за сантиметром, завоёвывает или наследует "самостоятельность" и определённое влияние в обществе. И, конечно, ни за что не соглашается уступить хотя бы пядь из этого пространства... Ясно, что неограниченного вождя в зрелом сословии быть не может: оно его не потерпит.

В советской истории единоличная власть дважды сменялась коллегиальным руководством. Оба раза это происходило по достижении высшим сословием определённой зрелости. Первый раз - в 20-е годы. Сталин в 1925 году подчёркивал: "Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать об этом после Ильича (аплодисменты), глупо об этом говорить" 302. Второй раз идея коллегиальности одержала верх в 50-е годы, когда зрелости достигло сословие ответственных работников.

В истории античной Греции до македонского завоевания известны эпохи господства двух сословий - знати и свободного народа. Обе эпохи начинались с единоличной власти: в первом случае это была царская власть, во втором - тиранния. Затем ей на смену приходила коллегиальная, множественная власть - соответственно аристократия и демократия. В средние века при переходе от рассредоточения власти к её единству монархам не раз приходилось штурмовать замки старинной знати и даже срывать их до основания. И всё равно три-четыре столетия спустя новому поколению предстояла та же работа...

Оппонент. А как складывается судьба того верховного вождя, которого выдвинуло в своё время молодое сословие?

Автор. Всё время наступления этот вождь руководит сословием, обыкновенно заслуживая прозвище "Великого" и навсегда оставаясь в памяти потомков. Он воспринимается современниками как "первый среди братьев", самый смелый воин, "работник на троне", старший товарищ, берущий на себя труднейшую долю общих тягот. Зрелое сословие в единоличном руководителе уже не нуждается. На смену прежнему единству власти приходит её рассредоточение, духовное расслоение. Ясно, что бывший вождь (или его "законный преемник") невольно становится препятствием на этом пути. Его власть шаг за шагом сужается, слабеет. Три египетские пирамиды в Гизе довольно точно и наглядно отражают это явление. Первая и наибольшая из них - пирамида Хеопса - после завершения достигала высоты 146,5 метров. Во времена её постройки (около 2580 года до нашей эры) фараонская власть в Египте находилась в зените своего могущества. Вторая пирамида - сына Хеопса фараона Хафры - была уже несколько меньше (143,5 метра). Третья, принадлежавшая внуку Хеопса фараону Менкауру вознеслась в высоту "всего лишь" на 66,5 метров. Пирамиды их преемников были ещё меньше...

Что же остаётся от единой власти спустя два-три столетия? "Трон был изолирован, и все страстно стремились к ослаблению королевской власти, - вспоминал Шарль Морис Талейран положение накануне Французской революции. - Всем казалось, что власть слишком много управляет; возможно, что никогда в нашей истории не управляли меньше..." 303.

Иван Грозный вспоминал об ограничениях, наложенных на него боярством: "Даже в малейших и незначительных делах, мне ни в чём не давали воли: как обуваться, как спать - всё было по их желанию, я же был, как младенец... Потом утвердилось: если я попробую возразить хоть самому последнему из советников... меня обвиняют в нечестии... а если не соглашусь - пагуба моей душе и разорение царству!" 304. "На словах я был государь, а на деле нисколько не властвовал" 305. "Вы ведь называете гонением, - добавлял царь, обращаясь к боярам, - если я не хочу, подобно ребёнку, быть в вашей воле" 306.

Наступает эпоха правления "ленивых королей" (во Франции такое прозвище получили последние Меровинги, а тремя столетиями позже - последний Каролинг). Отметим, что их "леность" и "кротость" весьма мало определяются личными качествами.

Зрелое сословие старается по возможности сузить круг общения своего руководителя. Этот круг стремительно приближается к точке, нулю, а вождь делается совершенно недоступным. Вот, например, как выглядел "щадящий режим", разработанный соратниками для больного Ленина:

"1. Владимиру Ильичу предоставляется право диктовать ежедневно 5-10 минут, но это не должно носить характер переписки, и на эти записки Владимир Ильич не должен ждать ответа. Свидания запрещаются.

2. Ни друзья, ни домашние не должны сообщать Владимиру Ильичу ничего из политической жизни, чтобы этим не давать материала для размышлений и волнений" 307.

Высший руководитель "отводит душу", только встречаясь с равными себе - иными государями. Они ему ближе по духу, он может общаться с ними более непринуждённо и раскованно. Дочь Сталина Светлана рассказывала про встречу своего отца с Уинстоном Черчиллем: "Отец был чрезвычайно радушен. Он был в том самом гостеприимном и любезном расположении духа, которое очаровывало всех... Ему хотелось... выглядеть обыкновенным человеком. Черчилль был ему симпатичен, это было заметно" 308.

Оппонент. А если верховный вождь всё же попытается вернуть себе свободу?

Автор. Каким образом он может это сделать? Опираясь на прежнее высшее сословие? Но оно имеет неограниченные возможности мешать ему. Его распоряжения не исполняются или, наоборот, доводятся до абсурда. Николай Греч вспоминал эпоху царствования императора Павла I: "К стыду тогдашних придворных и сановников должно знать, что они, при исполнении, не смягчали, а усиливали требования и наказания. Однажды император, стоя у окна, увидел идущего мимо Зимнего дворца пьяного мужика и сказал без всякого умысла или приказания: "Вот идёт мимо царского дома, и шапки не ломает!". Лишь только узнали об этом замечании государя, последовало приказание: всем едущим и идущим мимо дворца снимать шапки... Ни мороз, ни дождь не освобождали от этого. Кучера, правя лошадьми, обыкновенно брали шляпу или шапку в зубы. Незадолго до своей кончины Павел заметил, что все идущие мимо дворца снимают шляпы, и спросил о причине такой учтивости. - "По высочайшему вашего величества повелению", - отвечали ему. - "Никогда я этого не приказывал!" - вскричал он с гневом и приказал отменить новый обычай". Это приказание исполнили точно также, как и предыдущее: "Полицейские офицеры стояли на углах улиц, ведущих к Михайловскому замку, и убедительнейше просили прохожих не снимать шляп, а простой народ били за это выражение верноподданического почтения"... 309

Высшее сословие всё более воспринимает верховного правителя как деспота, тирана. В последний путь его обыкновенно провожают проклятия соратников. Англосаксонский средневековый эпос "Беовульф" повествует об одном из вождей, Херемоде, который "стал бременем для дружины своей":

"Распри ратников" происходили, разумеется, из-за споров о границах их влияния. (Зрелое сословие почти всегда целиком поглощено бесконечными спорами о старшинстве). А после смерти "неправедного Херемода" наступил тягостный "век безначалия" 311.

Верховный правитель становится почти что пленником или заключённым в собственном дворце. С одной стороны, его свобода ограничивается, с другой, он сам вынужден всего остерегаться. Впрочем, самые крепкие стены, замковые рвы, запоры и стража перестают ограждать, если высшее сословие лишает его своей поддержки. В России боярство в 1606 году физически покончило с названным Дмитрием, дворянство в 1801 году - с Павлом I. Любопытно, что эти цареубийства даже не были названы их собственным именем: они как бы признавались "законными".

По горькому выражению Ивана Грозного, царь и его дети оказались "ненадобны" зрелому боярскому сословию 312. Среди дворянства и в 1801, и в 1825 году высказывалось предложение покончить не просто с царём, но и со всеми Романовыми сразу. "В то время большинство считало, что мои взгляды устарели, временами я оставался в единственном числе", - вспоминал Мао Цзэдун эпоху перед началом "культурной революции" 313. Он пришёл к власти как вождь профессиональных революционеров. Однако в 60-е годы ему пришлось возглавить борьбу с этим сословием, опираясь на поддержку ответственных работников.

Оппонент. Значит, подобная возможность у верховного вождя всё же имеется?

Автор. Да, нередко он ищет опоры и даже личной безопасности в рядах молодого восходящего сословия. Хотя это сложный и рискованный путь. Кроме того, и новая поддержка не вечна. Лев Троцкий в 30-е годы предсказывал: "Завтра Сталин станет для правящего слоя обузой... Сталин близок к завершению своей трагической миссии. Чем более ему кажется, что ему никто более не нужен, тем ближе час, когда он сам окажется никому не нужен. Если бюрократии удастся, переделав формы собственности, выделить из себя новый имущий класс, этот последний найдёт себе других вождей, не связанных революционным прошлым... Сталин вряд ли услышит при этом слово благодарности за совершенную работу..." 314. Предсказание Троцкого нашло подтверждение уже в 1956 году.

Иван Грозный жаловался в своём духовном завещании: "Тело изнемогло, болезнует дух, раны телесные и душевные умножились, и нет врача, который бы исцелил меня, ждал я, кто бы со мною поскорбел, и не явилось никого, утешающих я не нашёл, воздали мне злом за добро, ненавистью за любовь мою" 315. Мао Цзэдун в 1970 году с горечью замечал: "Я - лишь одинокий монах, бредущий по свету с дырявым зонтиком" 316. Не следует видеть в этих признаниях старческие капризы или какую-то фальшь. Они отражают вполне реальное ощущение социального одиночества, которое испытывает правитель, перешедший из одного сословия в другое.

Английскому королю Генриху I, согласно средневековой хронике, в 1130 году привиделся ужасный сон: его постель трижды окружала вооружённая толпа - сначала крестьян, затем рыцарей и, наконец, духовенства. Они выкрикивали в его адрес проклятия; воины угрожали ему копьями и стрелами, а священники гневно размахивали своими посохами. После смерти этого монарха Англия в считанные годы, словно по волшебству, покрылась сотнями укреплённых замков, и новый король безуспешно требовал их снести. Начиналось рассредоточение власти...

Оппонент. Как по мере созревания сословия в нём развиваются идеи ответственности?

Автор. Молодое сословие начинает своё развитие с идей сугубо личной ответственности. Пришедший в него человек вначале отвечает только за себя, и ни за кого больше. Его не упрекают ни за происхождение, ни за прежних близких и родных. Он совершенно чист в этом отношении...

Почему так происходит? Молодому сословию выгодно и даже необходимо очищать новичков от всех их прежних связей. Сословие рождается как братство, но пополняется оно всё-таки отдельными людьми. Для этого каждого новичка приходится "вырывать" из привычной обстановки, где он рождён и воспитан. Ясно, что сделать это тем легче, чем менее спаяно его родное сословие. Именно поэтому легче всего и естественней сплочённые сословия рождаются в обществе, где их почти не осталось.

Молодое сословие резко обличает остатки сплочённости своих предшественников: общину, род, семью... "Мы не признаём никаких родовых или потомственных заслуг и недостатков!" - провозглашает оно. Денис Фонвизин убеждённо замечал, что знатность породы "есть самое меньшее из всех человеческих достоинств" 317. Гуси в одной из басен И. Крылова жалуются, что их не ценят, а ведь они потомки тех самых гусей, которые спасли Рим.

Вступая в ряды береговых братьев, дворян или профессиональных революционеров, человек порывал с прошлым, принимая новое имя. Тем самым он неизбежно разрывал и внутреннюю связь со своим родом, семьёй, отказывался от возможности "гордиться предками". Правда, уже у его детей новое имя обычно становилось наследственным. И через некоторое время они могли снова с гордостью вспоминать свои родовые "корни"... (В России многие революционные клички позднее превратились в наследственные фамилии: например, Василий Сталин, Тимур Гайдар).

Оппонент. Новичок переступил порог молодого сословия. Что же дальше? Он по-прежнему отвечает только за себя?

Автор. Нет, с этого момента всё меняется. Дело в том, что люди сплочённого сословия всегда склонны "делиться", в том числе заслугами и виной. Чем выше сплочённость, тем больше круг, в котором этот делёж происходит. Человек чувствует вину за неудачи каждого собрата и разделяет гордость его успехами, даже если никогда его не видел. Все отвечают за каждого и каждый - за всех. Иными словами, ответственность делится поровну, и все признают это справедливым.

Каждый не только влияет на решения своего сословия, но и принимает на себя долю ответственности за них. Сословие - это высший судья, приговоры которого нельзя опротестовать. Известны многочисленные пословицы, отражающие отношение человека к своему сословию в эпоху сплочённости: "Чего хочет король, того хочет Бог", "Что мир порядил, то Бог рассудил", "Кто больше мира будет?", "С миром не поспоришь", "Не судима воля царская", "Глас народа - глас Божий" и другие.

В сплочённом сословии преступника нередко судит множество людей, в идеале - всё его сословие (чем больше судей, тем бесспорнее и справедливее приговор). Решение выносится голосованием десятков, сотен, иногда даже тысяч судей (как это было в Афинах в эпоху демократии). Исполняет приговор также всё сословие: отсюда такие виды казни, как побивание камнями, прогон сквозь строй и т. п. В воровском сословии каждому полагается нанести удар ножом в тело "предателя", хотя бы символический, уже после его смерти. "Не я вас казню, а присяга" (то есть верность сословию), - уверенно говорит человек. Ответственность за приговор и его исполнение, таким образом, распределяется поровну.

В зрелом, разрозненном сословии дело обстоит иначе. По мере ослабления сплочённости появляются уже досадливые и даже протестующие высказывания по отношению к воле "общества": "Мир с ума сойдёт - на цепь не посадишь", или "Глас народа Христа распял". На смену правилу "один за всех и все за одного" приходит верность только своей общине, роду. Вместо верности всему "сословному братству" сохраняется верность только старшим (иногда одному только сеньору, королю) и своим ближним. Под конец человек должен быть верен только "самому себе" и больше никому, и свято хранить "личную честь".

Очень характерно изменяется и отношение к судам и приговорам. Суд теперь осуществляют особые, назначенные для этого люди. Обращаться к ним можно только в строго определённых случаях, а иначе подобное обращение осуждается как "донос". Принять участие в казни по приговору суда означает навсегда замарать свою "честь". Отдельный человек, таким образом, полностью слагает с себя ответственность за приговоры сословия, демонстративно от них отстраняется. Если это будет зависеть только от него, он даже поможет скрыться беглому заключённому, во всяком случае, не выдаст его властям. Огромная часть ответственности за исполнение казни возлагается на непосредственного исполнителя. К палачу относятся как к изгою, прикосновение к которому оскверняет. В русской армии телесные наказания осуществлял профос, занимавшийся также уборкой нечистот. Выразительный случай, имевший место во время недолгого царствования Петра III, описывала Екатерина Дашкова:

"Вдруг Пётр III заметил, что его арап дерётся с кем-то в некотором расстоянии от него. Это его сперва позабавило, но, когда ему сказали, что арап дерётся с профосом полка, он был положительно удручён.

- Нарцисс потерян для нас! - воскликнул он. Никто не понимал его слов, и Разумовский попросил объяснений.

- Разве вы не знаете, - ответил государь, - что уж ни один военный не может терпеть его в своём обществе, так как тот, к кому прикоснулся профос, опозорен навсегда.

Граф Разумовский, делая вид, что разделяет предрассудки императора, предложил ему накрыть арапа полковым знаменем. Пётр III, обрадовавшись, расцеловал графа за его прекрасную идею. Прекрасное расположение духа вернулось к нему, и он велел позвать своего арапа.

- Знаешь ли ты, - сказал он ему, - что ты был потерян для нас, так как ты опозорен прикосновением профоса?

Нарцисс (кажется, его звали так), ничего не понимая в этой чепухе, утверждал, что он храбро защищался и хорошо проучил негодяя, ударившего его. Он стал протестовать ещё более, когда ему объявили, что его три раза накроют знаменем и тем очистят от позора. Чтобы совершить над ним этот очистительный обряд, его пришлось держать; но император этим не ограничился; он приказал уколоть его пикой, которой заканчивалось знамя, чтобы он кровью своею смыл свой позор" 319.

Отметим, что русские офицеры XVIII века ещё не вполне разделяли чувства своего государя, перенявшего европейские обычаи. Однако на рубеже XIX и XX веков подобное отношение становится всеобщим. Офицеру не полагалось пожимать руку жандармскому офицеру. Ремесло палача считалось настолько нечистым, что заниматься им предлагали осуждённым на смерть в обмен на их собственное помилование. "Заключённых-палачей", видимо, не хватало, так что их перевозили из одной тюрьмы в другую, и они повсюду приводили в исполнение приговоры. Такова была, например, судьба известного российского "заключённого-палача" Александра Филипьева.

Оппонент. Иными словами, развиваются идеи личной чести - личной ответственности за каждый поступок?

Автор. Совершенно верно. В сплочённом сословии каждый человек твёрдо знает, что его личная "честь" - это верность, преданность сословию ("наша честь называется верностью"). Теперь возникает идея о том, что "личной честью" нельзя поступаться даже во имя интересов сословия ("честь дороже присяги"). "Честь - никому!" - кратко выражалось это мнение в девизе генерала Лавра Корнилова.

Человек уже не полагается безоговорочно в своих действиях на "совесть" сословия. Отныне каждый сам отвечает "перед своей совестью", насколько его поступки соответствуют сословному плану. Подобный перелом отражает, в частности, протестантская идея о личном общении каждого человека с Богом. Таким образом, в историческом развитии сословий "верность" и "честь" попеременно сменяют друг друга в качестве признанной высшей добродетели отдельного человека.

Отец Гринёва, как мы помним, сурово осуждает сына за участие в поединке: "Ты доказал, что шпагу носить ещё недостоин, которая пожалована тебе на защиту отечества, а не для дуелей с такими же сорванцами, каков ты сам" 320. Ведь дуэль - защита не сословной, а исключительно собственной чести. Старшее поколение дворянства в ту эпоху ещё не вполне разделяло эту идею. Ведь до указа 1762 года к дворянам, как известно, применялись и телесные наказания, слабо совместимые с идеей личной чести. Историк Натан Эйдельман замечал: "Прямо из старинных... времён не могли бы явиться люди с тем личным достоинством и честью, что мы привыкли видеть у Пушкина, у декабристов... Для того, чтобы появились такие люди, понадобится, по меньшей мере, два "непоротых поколения"..." 321.

Любопытно, что после того, как в 1935 году в Красной армии ввели персональные воинские звания, среди курсантов ходили слухи о восстановлении дуэлей, то есть воскрешении старого понятия офицерской чести.

Оппонент. Мне кажется, что в развитии советских высших сословий идеи личной ответственности, личной чести остались невыраженными, в отличие от дворянства.

Автор. Возможно, они были выражены менее ярко. Однако веху в их развитии составил 1956 год, ХХ съезд партии. Один из деятелей "Пражской весны" Зденек Млынарж в своих мемуарах писал, какой переворот в его мировоззрении произвёл доклад Н. Хрущёва на ХХ съезде. Вот несколько обширных и весьма красноречивых цитат Млынаржа:

"Обычно до сих пор коммунисты-реформаторы упрекают Хрущёва в том, что его критика была критикой личности Сталина, а надо было, мол, развенчать систему сталинизма. Всё, однако, гораздо сложнее. Критика системы, конечно, более радикальна и глубока, но она обращена к рациональному мышлению... Напротив, казалось бы, поверхностная критика Хрущёва главный акцент переносит на вопрос вины и ответственности отдельного человека. Каков на него ответ - дело другое. Исключительно важна сама постановка этого вопроса".

"Была поколеблена прежняя внутренняя безмятежность, основывавшаяся до тех пор на убеждении, что, поступая, как велит партия, я действую в "интересах рабочего класса" и никакой ответственности за возможные ошибки не несу, поскольку отвечает перед историей партия. Теперь эта партия призвала к ответу лично Сталина. А как же тогда я? Со мной что, должно быть по-другому?.. Из хрущёвской позиции следовало, что даже за Сталина партия не берёт на себя ответственность - отвечать будет он сам. Кто же тогда возьмёт ответственность за мои действия? Оставалось одно - вести себя так, чтобы быть готовым самому нести ответственность за свои поступки".

"На вершине пирамиды стоял Сталин, так что его точка зрения была и для меня зачастую высшей инстанцией, освящающей истинность взглядов и поступков. Сталин, Готвальд, политбюро, партия, однако, были для меня не тем же, чем Бог является для верующих христиан, а скорее тем, что для правоверных католиков представляют папа, кардиналы, церковь... Если, однако, продолжить эту аналогию, становится ясно, что верующие христиане, потеряв доверие к папе и кардиналам, запятнавшим себя ересью, стали бы скорее всего обращаться к Богу самостоятельно, без посредничества церковников, в чём, собственно, и заключается сущность протестантского реформаторства. Другими словами, верующие ставили бы и по-новому отвечали на вопрос о личной ответственности перед Богом за свою веру и свои поступки, понимая, что, оказывается, рассчитывать на папу, кардиналов и католическую церковь в духовной связи с Богом теперь не приходится" 322.

Подытоживая сказанное, можно сказать, что в разрозненном сословии на смену круговой поруке ("в миру виноватого не сыщешь") приходит персональная ответственность: каждый отныне должен отвечать за себя сам, и только за себя. Род, семья или община освобождаются от ответственности за поступки и долги одного лица. Но и лицо уже не несёт ответственности за деяния остальной общины или рода. Вообще, представления о личной и общинной вине или заслугах находятся между собой в постоянном столкновении. Одному человеку понятны идеи родовых или общинных заслуг, кровной мести и наказания "до седьмого колена". Другому - только идеи личных заслуг и сугубо личной ответственности. И они не могут в этом вопросе найти общий язык и понять доводы друг друга.

Автор. Зрелое сословие обыкновенно с гордостью оглядывает пройдённый им путь от молодости к зрелости. Каждый шаг от сплочённости к разрозненности рассматривается как завоевание личностью определённого права. Прошедшая эпоха сплочённости теперь обычно воспринимается как пора полного (и позорного) закрепощения, которое, к счастью, миновало и сменилось "свободой", "вольностью".

Типичный взгляд зрелого сословия на людей собственного прошлого отразился в суждении Е. Дашковой о Петре I: "Он был гениален, деятелен и стремился к совершенству, но он был совершенно невоспитан, и его бурные страсти возобладали над его разумом. Он был вспыльчив, груб, деспотичен и со всеми обращался как с рабами, обязанными всё терпеть... Он почти всецело уничтожил свободу..." 323.

Человек сплочённого сословия не может "жить для себя" и в этом смысле как бы "сам себе не принадлежит". "Всегда и везде он (революционер. - Прим. автора) должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции", - отмечал Нечаев 324. Эней у Вергилия с горечью признаётся, что, исполняя "повеления богов", вынужден поступать против собственного желания 325. В романе Чернышевского Рахметов говорит в порыве откровенности: "Да, жалейте меня, вы правы, жалейте: ведь и я тоже не отвлечённая идея, а человек, которому хотелось бы жить. Ну, да это ничего, пройдёт" 326. Человек вдруг осознаёт трещину между "желанием жить" и "долгом".

Оппонент. Какова же исходная точка, с которой начинается переход к разрозненности?

Автор. Иначе говоря: какое из прав первым завоёвывает себе личность? Нетрудно догадаться, что это "право на жизнь", право на личную безопасность.

В молодом, сплочённом сословии любой человек "существует для общества". Он рассматривается не как "самостоятельная ценность", а с точки зрения его "полезности" или "вреда" для окружающих. В 1917 году Нестор Махно, по его собственным воспоминаниям, говорил своим товарищам о полицейских: "Важно схватить этих негодяев всех и затем убить, потому что такие люди вредны для всякого человеческого общества. Они неисправимы в самом из худших преступлений - продаваться за деньги самим и предавать других. Подлинная революция должна их уничтожить. Свободное равенственное в жизни и правах общество в предателях не нуждается" 327. (Как видим, подобную точку зрения мог выражать как убеждённый государственник, так и анархист).

В зрелом, разрозненном сословии всё обстоит наоборот: "человек существует сам для себя". И "общество" должно ему служить, а не распоряжаться его личностью, как своей собственностью. С определённого момента в развитии сословия человека начинает занимать его собственная жизнь, а не только жизнь сословия; он мысленно отделяет одно от другого. Возникает острейшая "жажда безопасности" - то есть желание чувствовать себя спокойно и защищённо. Человек уже не считает свою жизнь полной собственностью сословия и добивается гарантий личной неприкосновенности.

В 1951 году, обращаясь к читателям газеты "Правда", Герберт Моррисон весьма метко указал на этот наиболее острый для тогдашнего советского общества вопрос: "В Британии мы глубоко ценим... проявления личной свободы. Сюда же относится свобода от произвольного ареста... Граждан Британии не забирают в их жилищах, их не ссылают, их не заключают в трудовые лагери. Стука в дверь рано поутру не приходится бояться. Это не полиция. По всей вероятности, это стук или молочника, или почтальона. Хотелось бы мне знать, может ли каждый из вас открыто сказать, что он испытывает такое же чувство личной безопасности, какое испытывает любой британский гражданин" 328. Ключ к пониманию основных событий советской истории 1953-1957 годов лежит именно в стремлении высшего сословия к подобной безопасности. Главное, что произошло на ХХ съезде партии, в 1956 году - заключение ответственными работниками "договора о личной неприкосновенности". Ради этого они пошли на осуждение своего вчерашнего вождя - никакая цена не казалась в этом вопросе слишком большой.

Оппонент. Неясно, что заставляло их до этого терпеть массовые аресты и казни, затрагивавшие и их самих.

Автор. Как и всякое молодое сословие, вначале они мирились с жертвами в своей среде, понимая, что иначе не справиться с противостоящим сословием.

Оппонент. Странно, почему ещё революционное сословие не позаботилось в своё время о личной неприкосновенности. Неужели они не хотели оградить себя от риска ареста и казни?

Автор. В России сразу после Октября 1917 года победившее сословие приняло негласный "закон" о неприкосновенности старых большевиков. До Октября раскрытый среди них агент полиции мог быть просто уничтожен. После 1917 года всё изменилось. Даже выявленных бывших агентов теперь только "отстраняли от партийной работы". (Романа Малиновского, правда, казнили, но его раскрыли ещё до Октября). Чтобы отменить этот "закон", ответственным работникам пришлось выдержать самую ожесточённую борьбу. Только после 1934 года им удалось добиться своего...

Оппонент. Какие же права завоёвывает личность в следующую очередь, после права на жизнь?

Автор. Вслед за личной неприкосновенностью появляется понятие о достоинстве и гордости отдельного человека, которыми нельзя жертвовать ни для каких целей. Что такое вообще гордость? Это "чувство хозяина" на определённом участке жизненного пространства, привязанность к нему. Первоначально человек гордится всем жизненным пространством своего сословия. Затем чувство гордости неуклонно сужается, из общего становится местным, родовым, семейным, наконец личным. Каждый человек всё более выделяет в жизненном пространстве сословия свой особый участок, всё тоньше приспосабливается к нему. Как и всегда, разрозненность служит приспособлению...

Итак, следующим шагом после защиты жизни обычно обеспечивается защита личного достоинства. В 1964 году советские ответственные работники получили гарантию от публичных поношений. С середины 60-х годов уже никто не мог лишить ответственного работника жизни, свободы, личного достоинства, и даже определённого положения в обществе. В общем, созревающее сословие выдвигает требование неприкосновенности "чести, жизни и имения".

Оппонент. "Имение" - это уже защита права собственности?

Автор. Совершенно верно. По мере созревания сословия растёт имущественное неравенство. Всё большая часть собственности переходит от сословия (общины) к отдельным людям. У охотников среди общих охотничьих угодий обособляются семейные, а затем и личные участки. У крестьян то же происходит с пахотной землёй, у скотоводов - с пастбищами. У монашества различные полезные предметы перекочёвывают в кельи отдельных монахов, где раньше не найти было даже иголки... Пользование этим достоянием становится всё более неравномерным, а затем постепенно превращается во владение.

Прежнее равенство всё больше начинает казаться несправедливым. В "Илиаде" Гомера Ахилл с гневом говорит о равенстве в разделе военной добычи (преимущество имеет лишь глава воинства):

(Эти слова далеко не случайны, и не случайно Гомер сделал "гнев Ахилла" стержнем своей поэмы).

В молодом сословии со смертью хозяина всё его богатство возвращалось к сословию (общине). В средние века у молодых знатных сословий земельные угодья обычно не наследовались. Государь (выражая волю всего сословия) оделял ими и отбирал их в любое время, по своему усмотрению. То же касалось и государственных постов. Правитель города, графства, княжества и т. д. всегда мог быть смещён, и утрачивал все права со смертью. У советских ответственных работников государство получало обратно временно выделенные умершему дачу, автомашину, иногда даже государственную квартиру и мебель; его семья теряла многие привилегии. У индейских племён черноногих, команчей и других в XIX веке главным богатством человека считались конские табуны. После смерти любого воина их немедленно делили между всеми общинниками. Однако в зрелом сословии утверждается "право на завещание". Владение и должность из временных становятся пожизненными, а затем и наследственными.

Оппонент. "Растёт имущественное неравенство". Но, вероятно, в жизни всё не так просто?

Автор. Да, конечно, это очень сложный, тщательно замаскированный процесс. Тропинку к нему прокладывает, как ни странно, щедрость. Дело в том, что в сплочённом сословии самого понятия щедрости, как правило, не существует. Каждый, разумеется, делится всем, "что Бог послал", но такое поведение считается самоочевидным. Дар не требует никакой особой благодарности, да никто её и не считает нужным выражать.

По мере созревания сословия всё меняется. Теперь каждый дар увеличивает уважение, почёт, славу, влияние и т. п., которыми пользуется даритель. Иными словами, с каждым даром его жизненный участок заметно прирастает в "духовном измерении". Одаренный "благодарит" дарителя, то есть признаёт это расширение.

Оппонент. Что бывает иногда так неприятно, что некоторые предпочитают умереть с голоду, лишь бы не "протягивать руки"?

Автор. Да. Зато даритель иногда готов с радостью отдать всю свою собственность ради почёта, уважения, славы, которые он приобретёт взамен. Правда, во вполне зрелом сословии эта радость ослабевает, собственность ценится наравне с почётом, если не больше.

Оппонент. Но ведь чтобы одаривать, надо иметь, что дарить. Откуда же берутся эти накопления?

Автор. Они рождаются из долговременных запасов сословия, отложенных "на чёрный день" или, наоборот, "на праздник".

В молодом сословии обычно не принято делать никаких долговременных запасов пищи, одежды или иных ценностей. Например, Франциск Ассизский призывал своих собратьев, чтобы они никогда не знали заранее, чем будут питаться завтра. Основатель Киево-Печёрского монастыря игумен Феодосий (XI век) также учил никогда не запасать пищу впрок в ущерб сегодняшней трапезе. Однажды келарь не послушался его и поберёг для обеда белые хлебцы. Увидев это, Феодосий сказал: "Следовало бы не заботиться о будущем дне, а сделать так, как я повелел. И сегодня бы Господь наш, постоянно о нас заботящийся, ещё больше бы позаботился и подал бы нам что потребно". "Тут же повелел одному из братии, - писал об этом случае Нестор, - собрать в корзину ломти те и высыпать их в реку..." 330.

Впрочем, ещё Иисус Христос, согласно Евангелию, давал своим ученикам такие наставления: "Ничего не берите на дорогу: ни посоха, ни сумы, ни хлеба, ни серебра, и не имейте по две одежды..." 331. "Не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы" 332.

Оппонент. Все эти примеры касаются только духовенства.

Автор. А разве в светских сословиях дело обстоит по-другому? Всюду долговременные запасы одинаково прокладывают тропинку к неравенству, расслоению. В русской былине Илья Муромец отвергал щедрые приношения побеждённых врагов ("разбойников"), поясняя это так:

Бережливость в молодом сословии может быть направлена только на то, чтобы вложить каждый лишний грош в дело, которым занято сословие. В остальном сословие исповедует самую широкую расточительность. Среди молодых военных сословий (включая в их число и береговых братьев, и воровское сословие) "хорошим тоном" всегда считалось быстро растратить приобретённое богатство. Конечно, расходовать его следовало не в одиночку, а в кругу товарищей, в пирах и иных увеселениях.

Однако в конце концов долговременные запасы пробивают себе дорогу. Трудно противостоять желанию человека скрасить праздник (или подстраховать себя на случай беды). Правда, когда наступает этот долгожданный праздник, вновь утверждается в правах неограниченная расточительность. В обычай многих племён североамериканских индейцев входило время от времени устраивать раздачи богатства в виде подарков и многолюдные пиршества. Для этого годились самые разнообразные поводы: рождение ребёнка, свадьба, поминки, возвращение воина из похода, первая удачная охота юноши... Мы видим подобные традиции у самых различных народов и сословий, от джунглей Непала до прерий Северной Америки. Д. Ливингстон писал: "Чернокожие обитатели Анголы очень любят устраивать своим друзьям дорого стоящие похороны. Когда кого-нибудь просят продать свинью, то владелец её часто даёт такой ответ: "Я берегу свинью на случай смерти кого-нибудь из друзей". Свинью убивают и едят в последний день погребальных обрядов... Расходы на похороны бывают всегда так огромны, что часто проходят целые годы, прежде чем люди бывают в состоянии оплатить их" 334. Не отметить семейное событие щедрым угощением часто считается равносильным бесчестию. В некоторых случаях ради того, чтобы сыграть богатую свадьбу или устроить пышные поминки, семья сознательно шла на разорение.

Вообще, не будет преувеличением сказать, что праздник в идеале устанавливает на земле настоящий "золотой век": равенство и изобилие для всех. Но именно потому, что праздник не может длиться вечно, на всё "непраздничное" время он позволяет утвердить иные отношения.

Не будет тот им по сердцу, кто на даянье скуп.

Стал самый бедный шпильман 335 за эти дни богат.

Пышность здесь оправдывается расточительностью, богатство - щедростью.

От более обеспеченного человека все ждут и требуют дорогих подарков, трат на нужды сословия и общества. И он с радостью делает их, зная, что подобные расходы приносят уважение и почёт, закрепляют его высокое место в обществе. Хотя сам он в результате может оказаться даже беднее своих собратьев. Не случайно в скандинавских средневековых песнях князья чаще всего именовались "дарящими кольца", - то есть щедрость к соратникам считалась едва ли не главной их чертой. Любые подарки от младшего соратника знатный человек должен тотчас покрыть ответными дарами, или вовсе не может их принимать.

Оппонент. Одним словом, мы видим здесь те же ступени развития, что и в живой природе.

Автор. Пожалуй, что так. Первоначально царит полное равенство: "каждый делится с каждым". Затем одаривает только "старший": принимая подарок, человек молчаливо признаёт старшинство дарителя. Каждый с радостью одаривает своих собратьев и соратников, но принимает подарки далеко не столь охотно.

Наконец, принимать безвозмездную помощь ("подачки", "милостыню") и от высших становится унизительным. Не случайно в России после Февраля 1917 года развернулась борьба с обычаем "давать на чай", то есть одаривать прислугу. Например, официанты устраивали даже демонстрации против этого обычая. Ещё в 60-е годы западные путеводители по СССР сообщали, что "чаевые совершенно не нужны по всей территории страны".

Оппонент. Мне кажется, участниками подобных протестов двигала сословная гордость, а не личная.

Автор. Да, возможно. Но, так или иначе, в зрелом сословии нет ничего позорнее, чем просить о помощи, "протягивать руку", - лучше уж действительно умереть от голода. Вновь следует добавить, что те же ступени развития проходит и малое сословие (община, семья)...

Оппонент. И в совершенно зрелом сословии любовь к раздаче даров и вовсе сходит на нет?

Автор. Или ограничивается рамками сплочённой группы (рода, семьи...). К человеку, ничего не сохранившему для себя на "чёрный день", относятся с осуждением. Точно также, если, скажем, кто-то вздумает по случаю личного торжества закатить "пир на весь мир" и разорится, то такой поступок отнюдь не вызовет всеобщего уважения. Скорее, совершивший его навлечёт на себя насмешки и упрёки за "безрассудство", стремление "пустить пыль в глаза"... Расточительность, которая в молодом сословии считается добродетелью, в зрелом становится пороком.

Оппонент. И всё-таки, подводя итог, какое же сословие более жизнеспособно, сплочённое или разрозненное?

Автор. Всё зависит от обстоятельств. Сплочённое сословие труднее разбить извне, в межсословной борьбе. Оно имеет в ней такое же качественное преимущество, как сплочённый военный отряд против отряда, где каждый сражается только "сам за себя". История показывает, что в подобных случаях без особых усилий уничтожаются даже десятикратно превосходящие силы противника. Но сплочённое сословие гораздо легче поддаётся изменению изнутри, поскольку человеку в нём не обеспечена даже личная безопасность, не говоря обо всём остальном.

С другой стороны, разрозненность также несёт сословию опасности. Опираясь на расслоение, посторонняя сила нередко может опрокинуть всё сословие в целом. Так было, например, с советским крестьянством в годы коллективизации. Лев Копелев, участник "борьбы с кулачеством" в начале 30-х годов, вспоминал, что в крестьянской среде он и его товарищи "не чувствовали себя... враждебными чужаками. Ведь в каждой деревне мы находили товарищей, единомышленников".

Писатель приводит монолог одного из колхозных активистов: "Я куркулей с детства ненавижу. Хуже, чем всех панов-помещиков, юнкеров, офицеров... С них даже хорошие люди бывают... А эти, кто с грязи в князи повылезли... У них ни науки, ни уважения. Они до наймита, до бедняка такие безжалостные, что хуже всех панов. Да хоть бы даже своя кровь, сродственник, они за копейку глотку перервут. Голодному корку пожалеют. Умирать будешь - воды не подадут. Потому - кто умирает, от него уже никакого интересу" 338. Как видим, главный упрёк в адрес "кулаков" - их отказ от первоначальной сословной взаимоподдержки...

Полная разрозненность сословия обычно предшествует его крушению. Состояние "тепловой смерти", к которому оно стремится, порой кажется чрезвычайно привлекательным. Николай Гоголь называл одну из подобных эпох "веком утончённого раздробления жизни... когда каждый принадлежал себе, жил для себя, а не для общества" 339. "Кто не жил до 1789 года, тот не знает всей сладости жизни", - вздыхал князь Талейран спустя долгие годы после падения "старого порядка" во Франции 340.

У Аркадия Аверченко находим выразительное описание царской России накануне перемен: "Закрою я глаза - и чудится мне старая Россия большой помещичьей усадьбой... Всё задрёмывает... И разнокалиберная шумливая птица в птичнике, и толстая, неповоротливая, обильно кормленная и поенная скотина в хлеву, и золотой хлеб в закромах, и свёртки плотного, домотканного полотна в тёмных, окованных железом укладках, и старые седые бутылки в дедовском погребе - всё спит - плотное, солидное, накопленное не в год и не на год, а так, что ещё и внукам останется... С расчётом жили люди, замахиваясь в своих делах и планах на десятки лет, жили плотно, часто лениво, иногда скучно, но всегда сытно... Всё стояло на своём месте, и во всём был так необходимый простому русскому сердцу уют" 341. Писатель, видимо, не сознавал, что нарисованная им уютная картина указывает именно на то, что общественное здание вот-вот обрушится.

Оппонент. В общем, "хотел бы лес покоя, да ветер не даёт"...

Автор. Да. Надо ещё отметить, что сословие не всегда достигает в своём развитии полной разобщённости. Оно может сделать "остановку" в каком-то промежуточном положении. Это положение определяется взаимоотношениями сословия с природой (крестьянство, кочевники, охотники-собиратели), а также его отношениями с другими сословиями. Чем они более враждебны и обострены, тем большая сплочённость необходима сословию.

Оппонент. Усилится ли сплочённость зрелого сословия, если оно вновь попадёт в крайние условия?

Автор. Стихийное бедствие, война или народное восстание часто "пробуждают" угасшую сплочённость сословия. Права личности ограничиваются, всё подчиняется интересам сословного выживания. Отношения между людьми приобретают простоту и откровенность, немыслимую в благополучное время. Другой вопрос - окажется ли это усиление сплочённости достаточным для выживания сословия?

Автор. Мы уже говорили о том, как по мере созревания сообщества в нём меняется накал соревнования. Изначальный простой тип вытесняется соревновательным, а в конце концов - благородным. Всё это полностью применимо к развитию сословия.

Как мы видели, в совершенно молодом сословии человеку безразлично его положение среди собратьев - лишь бы посильно служить общему делу. То есть преобладает качество, которое можно назвать "простотой".

В созревающем сословии, напротив, царит жесточайшее внутреннее соревнование. Каждый стремится отвоевать себе наибольший участок власти, славы, чести, уважения, знатности, богатства и т. д. Чем больше этот участок - тем лучше. Человек соревновательного типа всегда и везде желает быть первым среди своих собратьев.

Наконец, во вполне зрелом, разрозненном сословии господствует благородный тип. Сословие не просто становится замкнутым, закрывается для новых людей. В нём почти прекращается любое движение "снизу вверх". Если в молодом сословии выше ценятся собственные заслуги, то в зрелом - прирождённые, потомственные. "Прокладывать себе дорогу в жизни" считается недостойным. Человеку ничего в жизни не следует "добиваться", всё должно приходить ему в руки само, по праву рождения или же "за выслугу лет". Тот, кто проявляет личные таланты и способности, и тем самым продвигается вверх - это "выскочка", человек неблагородный. Ведь вверх он идёт, неизбежно попирая чьи-то прирождённые права. Э. Фукс писал о подобных настроениях во Франции XVIII века: "Отсутствие заслуг становилось постепенно главной добродетелью аристократии. Как монарх, так и дворянство имели лишь "прирождённые", а не "приобретённые" права... Истинная заслуга встречала презрение как добродетель плебейская" 342.

Представитель благородного типа вовсе не стремится быть "первым во всём". Наоборот, он гордится тем, что каких-то "низких" или чуждых ему вещей не знает, не умеет делать.

Появляется и такое характерное свойство, как "благородная уступчивость". С уступчивостью простого сословия она имеет мало общего. Человек простого типа готов уступить собрату последнее, человек благородного типа - всё, что не считает "по праву" своим. Как только соперник признаёт его "законные права", "благородный" человек успокаивается и склонен проявить снисходительность и великодушие. Одним словом, благородство.

"Неблагородный" человек (то есть человек соревновательного типа) поступит иначе, он постарается отвоевать у соперника всё, что только сможет.

Оппонент. Неясно, почему благородный тип выигрывает у соревновательного, несмотря на свою "уступчивость".

Автор. Именно благодаря этой уступчивости он и побеждает. Из чего, собственно говоря, проистекает благородная уступчивость? Из личной гордости, то есть тончайшей приспособленности, "чувства хозяина" на узкой территории жизненного пространства. Но на этом участке уступчивость благородного типа кончается, а сильнее его (среди своего сословия, разумеется) здесь никого нет. Ясно, что соревновательный тип, который старается быть первым во всём одновременно, во всём и проигрывает типу благородному.

Что же касается людей простого типа, то благородный тип склонен брать их себе в союзники. Ведь они почти не угрожают его правам. Он опекает и поддерживает их против "выскочек" - людей соревновательного типа. Этот "союз", между прочим, отразился в пушкинской "Сказке о рыбаке и рыбке". Наиболее отвратительный герой произведения - старуха, супруга рыбака - человек соревновательного типа. Сам рыбак принадлежит, разумеется, к простому типу - ему ничего не надо. А золотая рыбка снисходительно уступает до тех пор, пока не усматривает покушения на свои собственные права.

Оппонент. Человек благородного типа гордится тем, что чего-то не умеет делать. А можно ли сказать, что он вообще склонен не совершать никаких поступков?

Автор. Со стороны это выглядит именно так. Человек слишком "погружается в себя", в оттенки своих мыслей и переживаний, чтобы заниматься внешним миром. Считается, что подобная "обломовщина", "гамлетизм" - следствие сильных душевных противоречий. Но правильнее сказать, что она - следствие личной гордости, тонкой приспособленности к личному жизненному участку. Пока человека не потревожат на этом пространстве, он ни за что его не покинет и, значит, никак не проявит себя по отношению к остальному миру.

Оппонент. Насколько можно понять, за пределами своего обычного участка человек благородного типа оказывается неприспособленным и беспомощным?

Автор. Разумеется. Особенно если ему приходится сталкиваться с враждебным молодым сословием.

Автор. Александр Блок весьма ярко рисовал картину разрозненности европейских высших сословий к началу XX века: "Просвещённое человечество пошло сразу сотней путей - политических, правовых, научных, художественных, философских, этических; каждый из этих путей всё более удалялся от другого, некогда смежного с ним, каждый из них, в свою очередь, разбивался на сотни маленьких дорожек, уводящих в разные стороны, разлучающих людей, которые при встречах начинали уже чувствовать друг в друге врагов... Маленькие внутренние гражданские войны разбивают силы воюющих сторон, каждая из которых продолжает, однако, писать на своих знамёнах старые гуманистические лозунги... То же явление раздробленности, при тщётных попытках вернуть утраченную цельность, мы наблюдаем во всех областях... Всё множественно, всё не спаянно; не стало цемента, потребного для спайки... и чувство недовольства собою и окружающим, по признанию историка, "доводит до изнеможения"... Таков недуг нашей эпохи, и симптомы его так же очевидны для человека мыслящего, как физическое ощущение приближения грозы" 343.

Оппонент. То, что один считает недугом, другой, возможно, сочтёт "золотым веком".

Автор. Да, конечно. Зрелое сословие нередко с сожалением вспоминает былую "варварскую" простоту, цельность, аскетизм... В России князь М. Щербатов в качестве образца своему времени ставил некоторые обычаи неиспорченных, "диких народов": "Худы ли или хороши их законы, они им строго последуют; обязательства их суть священны, и почти неслышно, чтобы когда кто супруге или ближнему изменил; твёрдость их есть невероятна; они за честь себе считают не только без страху, но и с презрением мучений умереть; щедрость их похвальна; ибо всё, что общество трудами своими приобретает, то всё равно в обществе делится..." 344. А в это же время живущие рядом "варвары" могут с восхищением смотреть на роскошь, пышность, избыточность соседей, мечтают приобщиться к цивилизации.

Оппонент. А верно ли, что разрозненность охватывает не только высшее сословие, но и искусство, литературу, науку, всю культуру?

Автор. Всё в обществе взаимосвязано, поэтому разрозненность в высшем сословии часто совпадает с разрозненностью и враждой различных направлений в искусстве и науке... Каждое явление в это время рассматривается как самостоятельное, независимо от других, и былое острое чувство "единства мироздания" напрочь исчезает. Внимание учёных и деятелей искусства с целостных явлений переходит на их составляющие, сосредотачивается на них. Непримиримые разногласия возникают из-за того,что прежде сочли бы пустяком.

Мощные направления, которые захватывали бы целые области культуры, отсутствуют, или только зарождаются. Так, в XI-XII веках католическое духовенство переживало эпоху разрозненности, которая после внутренней смуты и обновления постепенно переросла в новую сплочённость. Это нашло точное отражение в искусстве: стиль романского барокко с его тщательной проработкой и самостоятельным значением каждой частности сменился "сплочённым" стилем ранней готики, в котором детали всецело подчинялись общей идее.

Явление постепенного перехода от сплочённости к разрозненности характерно для развития самых различных направлений в искусстве (например, той же готики). Н. Гоголь с сожалением писал о закате ранней готики: "Но она исчезла, эта прекрасная архитектура! Как только энтузиазм средних веков угас и мысль человека раздробилась и устремилась на множество разных целей... вместе с тем исчезло и величие" 345.

Цельное постепенно растворяется в частностях, "утопает в деталях". Согласованность деталей между собой и с общим замыслом уменьшается; своим блеском они как бы заслоняют целое. Появляются, скажем, скульптуры, про которые критики говорят, что "натура не владеет своим телом".

А. Блок писал так: "Всякое движение рождается из духа музыки, оно действует проникнутое им, но по истечении известного периода времени это движение вырождается, оно лишается той музыкальной влаги, из которой родилось, и тем самым обрекается на гибель" 346. "Музыкой" писатель называл, насколько можно судить, общие свойства молодости того или иного культурного направления.

Победа молодого сплочённого сословия приводит и к обновлению всей культуры в целом. Мы можем проследить эту закономерность вплоть до глубокой древности. Известно, что когда фараон Эхнатон объявил войну высшему жреческому сословию и прежней знати, это сопровождалось глубокими изменениями в искусстве. Живопись отвергла многие незыблемые прежде каноны, изображения человека стали раскованнее, живее.

Однако в последние столетия собственные колебания в развитии искусства и науки, несомненно, происходили с большей частотой, нежели смена высших сословий в обществе. В прошлые эпохи научные идеи и новые направления в искусстве распространялись внутри своего жизненного пространства гораздо медленнее, и потому колебания наблюдались значительно реже.

Оппонент. Насколько можно понять, в зрелом сословии исчезает и былая цельность каждой отдельной личности?

Автор. Да, конечно. В молодом сословии человек имеет "одно-единственное лицо" на все случаи жизни. Где бы и когда бы мы его не застали - он всегда один и тот же. А в зрелом сословии человек тонко приспособлен для разных положений, и потому не может обойтись без "тысячи лиц". Внутри его личности идёт постоянная борьба по всем линиям. Прежний образ цельного и деятельного героя кажется теперь упрощённым, нежизненным, одномерным.

По мере приспособления сословия многоликой становится речь и весь стиль поведения отдельного человека. В парадной обстановке принято говорить одним языком, в домашней - иным, совершенно по-разному с близкими и незнакомыми, старшими и младшими. Между тем в молодом сословии человек всюду говорит одним и тем же языком. И с точки зрения людей другой эпохи этот язык кажется то чересчур напыщенным, то излишне приземлённым, то панибратским, то надменным. Но в действительности это всегда один и тот же язык. А вот в зрелом сословии их тысячи. Всё то же самое можно сказать об изменениях одежды, любых деталей поведения человека и т. п.

Очень характерно меняется и отношение к Богу и к "лютому врагу". Скажем, человек молодого революционного сословия никогда не усомнится в существовании Бога ("пролетариата", средоточия добра) и "лютого врага" ("империализма", средоточия зла). Для него подобное сомнение просто нелепо. Ведь Бог и "лютый враг" для него - не отвлечённости. Каждую минуту он чувствует их столкновение в собственной душе. Когда он повинуется "воле пролетариата", он совершает "достойные", "возвышенные" поступки. В эти мгновения он живо ощущает своё единство с Богом, слитость с ним. ("Кто подле меча - подле Бога, кто посреди зверей - посреди Бога..."). Стоит же ему поддаться личной слабости - и вот в его душе и поступках одерживает верх "лютый враг". Весь мир воспринимается как поле непрестанной битвы между Богом и дьяволом ("врагом", "нечистым"). Причём линия фронта проходит через сознание ("сердце", "ум", "душу") каждого человека.

"Бог" или "боги" живут в "сердце", но в то же время они неизмеримо выше и сильнее отдельного человека. В минуты опасности, сомнений или в тяжёлых условиях человек молодого сословия ободряет себя именно мыслью о своём единстве с сословием, единстве с Богом. Как писал Мартин Лютер: "Воин должен успокоить свою совесть тем, что он обязан и должен поступать именно так. Благодаря этому он получает уверенность, что он служит Богу и может сказать: "Здесь бью, колю, душу не я, а Бог и мой князь, которым служат сейчас моя рука и моё тело". Это подтверждают также призывы и возгласы во время битвы: "С нами император! С нами Франция! С нами Люнебург! С нами Брауншвейг!"" 347.

Однако с течением времени, по мере созревания сословия, эти взгляды изменяются. Чудовища на иконах или революционных плакатах, изображавшие "лютого врага" (империализм или Сатану), начинают казаться бутафорскими, надуманными, невозможными. "Гидра империализма" превращается в какое-то сказочное чудо-юдо, блекнет и рассасывается. Если она и есть на свете, то очень далеко, и в обычной жизни не встречается.

Столь же нежизненным, как образ сгущённого зла, теперь выглядит и образ божества - например, символический красный рабочий на плакатах. Человек весь скроен из противоречий - нужны ли для объяснения этого ещё дьявол и Бог? Они уходят куда-то в недостижимую даль, засыпают, умирают, растворяются в небытие. В этом смысле в зрелом сословии всегда господствует неверие. (Между прочим, Максимилиан Робеспьер своё неприятие подобного неверия выразил следующими словами: "Атеизм аристократичен; идея "верховного существа", охраняющего угнетённую невинность и карающего торжествующее преступление, - это народная идея. (Горячие аплодисменты). Народ, все несчастные аплодируют мне, критиковать меня стали бы богачи и преступники" 348).

Оппонент. Но получается, что и в молодом, и в зрелом сословии личность противоречива, раз в ней происходит борьба? В чём же тогда разница?

Автор. В молодом сословии борьба выносится за рамки личности. Человек убеждён, что его "настоящая", цельная личность слита с сословием, с живой и неживой природой... - одним словом, слита с Богом. Если что-то этому мешает, то это следствие постороннего, "чуждого" влияния - "буржуазии", "бесов", "злого волка Фенрира" и т. п. В зрелом сословии, как уже говорилось, человек ни в каких "бесов", проникающих в него самого, не верит. Противоречия он теперь считает неотделимой частью собственной личности.

Оппонент. Насколько мне известно, молодые сословия жёстко расходятся в вопросе о том, хорош или плох человек по своей "истинной природе". Праведник ли человек "по природе" или грешник? То есть надо ли его "обуздывать" или, наоборот, "раскрепощать"?

Автор. Спор всегда шёл о том, какого человека считать истинным, "природным" - человека зрелого сословия или же человека молодого сословия? Понятно, что если счесть "природным" человека зрелого сословия, то с точки зрения молодого сословия, он беспредельно "грешен", почти полностью слит с "врагом рода человеческого". Такой "природе" нельзя давать воли: её надо долго "обтёсывать" и постоянно держать в узде. Эти добровольные ограничения можно называть по-разному: законом, заповедями, долгом, обычаем, справедливостью и т. д. Конфуций, призывавший своих учеников к самоограничению правилами "ли" (ритуалом), признавался, что только к семидесяти годам "стал следовать желаниям своего сердца, не нарушая при этом правил "ли"" 349.

Совсем другое дело, если за природного принять "неиспорченного человека" молодого сословия.

Подобную "природу" совсем не нужно сдерживать, её, напротив, нужно высвобождать, раскрепощать, "отмывать от вековой грязи". Что и стремились делать, в частности, французские якобинцы и русские революционеры.

Оппонент. Но и здесь для "высвобождения истинной природы" человека требуется время?

Автор. Разумеется. Правда, некоторые религиозные учения проповедовали мгновенное "высвобождение истинной природы" (пробуждение, просветление, освобождение и т. д.). Но ясно, что у неподготовленного, случайного человека ничего подобного не произойдёт.

Оппонент. Верно ли, что по мере утраты сословием сплочённости человек начинает больше ценить и беречь собственную жизнь?

Автор. Не совсем так. Просто если раньше он превыше всего ценил сословие в целом, то затем это место последовательно занимают община, семья, наконец, личность. "Народы, хотите ли я вам скажу громовую истину, какой вам не говорил ни один из пророков, - писал Василий Розанов в 1911 году. - ...Это - что частная жизнь выше всего" 350.

Общесословное самосознание постепенно угасает. Известно, например, что древнерусские князья заключали друг против друга союзы с иноземцами - половцами: то есть личные интересы, интересы своей дружины для них уже безусловно преобладали над интересами всей "княжеской братии". Но и теперь человек готов отдать жизнь за свои ценности: ради личного достоинства и чести, личной собственности, личной веры и т. п. А поскольку разрозненность обычно сопровождается междоусобицами, ему порой приходится делать это даже чаще, чем прежде. Эпоха разрозненности дворянства совпадает с расцветом дуэлей: поединки, как будто, не свидетельствуют о бережении собственной жизни!

Оппонент. Разрозненность ведёт к междоусобицам, а междоусобицы - к гибели сословия?

Автор. Мнение о том, что "междоусобицы привели к гибели" (государство, народ, сословие) чрезвычайно распространено. Но здесь как раз имеет место "обман зрения", когда следствие принимается за причину. Мы уже говорили, что в других процессах развития иногда происходит самоизреживание - бессмысленное и беспричинное как будто самоистребление. Вспомним те же "смертельные" миграции в живой природе. Сходные процессы можно наблюдать и в человеческом обществе. Скажем, войну Алой и Белой розы тоже можно счесть бессмысленным самоистреблением английского знатного сословия. Как и другие феодальные междоусобицы... Но самоизреживание сословия - не причина, а следствие.

Автор. Ясно, что, во всяком случае, не разрозненность. Самоизреживание начинается, когда численность сословия превышает или грозит превысить возможности жизненного пространства. Следовательно, одной из причин самоизреживания может быть чрезмерное возрастание численности сословия. И это действительно нередко происходит. На Руси в XII-XIII веках в связи с подобным явлением сложились поговорки: "В Ростовской земле - князь в каждом селе"; "В Ростовской земле у семи князей один воин" и т. п. Тогда же, как известно, среди княжеской братии кипели ожесточённые междоусобицы (из последних полутора веков домонгольской Руси лишь половина лет прошла мирно). Другой причиной может послужить уменьшение жизненного пространства.

Оппонент. Какие же формы принимало самоизреживание в историческом развитии?

Автор. Одну из них, наиболее кровопролитную - междоусобицы - мы уже назвали. Но и обыкновенные дуэли означали не что иное, как самоистребление: в них гибло огромное количество дворян. Только с 1594 по 1610 годы во Франции на поединках погибло более семи тысяч человек. Не случайно, скажем, в России интеллигенция отвергла дворянскую традицию дуэлей: молодому растущему сословию самоизреживание было совершенно ни к чему. Прямым запретом поединки уничтожить не удавалось, так как никакой закон не мог изменить сложившееся в сословии представление о "личной чести". Больший успех приносила тщательная разработка дуэльного кодекса, уменьшавшего число жертв. В первой половине XIX века дуэли в России официально находились под запретом; в действительности же они происходили, причём на весьма жёстких условиях. К концу столетия закон разрешил поединки; в то же время их условия смягчились. В начале ХХ века смертью или тяжёлым ранением одного из противников оканчивалась в среднем только каждая десятая дуэль.

Однако если внутри сословия создалась почва для самоизреживания, предотвратить его невозможно. Натолкнувшись в одном направлении на запрет или ограничение, стремление к самоизреживанию найдёт иные пути и формы, порой самые неожиданные. Например, резкое ужесточение законов ("кодекса порядочности"), когда смертью или исключением из сословия будет караться самый незначительный проступок. Или культ неограниченной храбрости (то есть ужесточение "кодекса смелости"), требующий от каждого, "если он не трус", ежедневно искать героической смерти. Джон Рид рассказывал о поведении московских беспризорников во время городских боёв 1917 года: "Они придумали себе новую игру: дождавшись момента, когда обстрел несколько стихал, они принимались бегать взад и вперёд через улицу. Вся компания была очень возбуждена и увлечена игрой. Многие были убиты, но остальные продолжали перебегать с тротуара на тротуар, подбивая друг друга" 351. Другие возможности для самоизреживания: добровольные (и не добровольные) человеческие жертвоприношения богам. Или массовые самоубийства (не случайно всплеск самоубийств зачастую наблюдается именно в самых благополучных странах среди зрелых сословий). В общем, фантазия человеческой природы неистощима.

Оппонент. Каковы же механизмы сословного самоизреживания?

Автор. В разрозненном сословии каждый человек прочно закрепляет за собой определённый участок жизненного пространства. Это может быть в буквальном смысле собственность, или же "честь", "власть" и т. п. Вынужденная уступка хотя бы пяди этого пространства представляется бесконечно постыдной и позорной. Лучше принять любую смерть, чем вынести подобное унижение! Как только теснота внутри сословия превышает определённый предел, каждому поневоле приходится уступать. А делать это представители зрелого сословия не могут и не умеют. Начинается самоизреживание...

У военных сословий чувство, не позволяющее уступать, называется, как известно, "личной гордостью". Г. Распутин в 1915 году говорил о преобладающем мироощущении современного ему дворянства: "Я бы рад не гордиться, да у меня дедушка был возле министра, таким-то родом я рождён, что они за границей жили. Ах, несчастный аристократ! Что они жили, и тебе так надо! Поэтому имения проживают, в потерю разума вдаются: не сам хочет, а потому что бабушка там живала... Всё-таки сатана умеет аристократов ловить. Да, есть из них, только трудно найти, как говорится - днём с огнём, которые являют себя в простоте, не запрещают своим детям почаще сходить на кухню, чтобы поучиться простоте у потного лица кухарки... Эти люди - полководцы всего мира" 352.

Средневековая литература постоянно держала чувство личной гордости знатного сословия в фокусе внимания, оценивая его с разных сторон. В "Песне о Роланде" главный герой обрекает войско на гибель своей безудержной смелостью и нежеланием просить о помощи. Его друг и побратим Оливье укоризненно говорит ему:

(К слову, заметим, что личная гордость и прекращает самоизреживание, если почва для него исчерпана. Ведь "стремиться вверх" считается неблагородным).

Кроме того, "беспросветность" существования (когда у большинства людей нет надежды занять "достойное место в жизни"), также приводят к самоизреживанию зрелого сословия (массовым самоубийствам и т. п.).

Оппонент. Неясно, почему иногда в самых суровых как будто условиях массового самоизреживания всё-таки не наблюдается.

Автор. Объяснение очень простое: в человеке пробуждается "аскетичная форма" поведения. И вот что характерно. Достаточно условиям жизни хоть ненадолго смягчиться, чтобы произошёл всплеск самоизреживания. Сама мысль о возможности возврата в прежние условия покажется многим людям невыносимой.

Что же касается "бескровного" самоизреживания, то в развитии сословий оно сводится в буквальном смысле к падению рождаемости. Условия жизни зрелого сословия часто выглядят чрезвычайно благоприятными. Однако рождаемость в нём стихийно снижается.

Оппонент. Какой же механизм действует в этом случае?

Автор. Тот же самый. Семейная, родовая гордость не позволяет потомкам жить хуже предков: это чрезвычайно позорно. Во что бы то ни стало они должны сохранить за собой оставленный им участок жизненного пространства: титул, звание, имение, славу, образование, земельный надел... Трудно представить, чтобы каждый из десятка детей ничем не уступил родителям по знатности и богатству. Значит, детей не может быть много. Так, в начале XIX века в России сельская помещица, безвыездно живущая в глуши, ещё могла себе позволить иметь дюжину человек детей. Но у столичной дворянки подобное намерение воспринималось бы как нечто из ряда вон выходящее, неподобающее её положению в обществе. Наташа Ростова в "Войне и мире", желавшая стать матерью многих детей, выглядела в дворянском кругу "белой вороной". Эдуард Фукс рассказывал о сходном положении среди французского дворянства в эпоху его зрелости (XVIII век): "Женщина известных слоёв имела санкционированное обществом право требовать от мужа, чтобы по крайней мере в первые годы брак был бездетным. Брак, от которого произошло "целое стадо детей", считался прямо неприличным" 354. Особенно характерно - на противоположное - изменяется отношение к бездетности. "Бездетность, ещё в XVII веке считавшаяся карой неба, теперь многими воспринималась, напротив, как милость свыше. Во всяком случае, многодетность казалась в XVIII веке позором" 355.

Юрий Филипченко в 1923 году с нескрываемым сожалением писал: "Нельзя не признать, что за последнее время подбор плодовитости принял в человеческом обществе совершенно нежелательный и опасный характер. У людей, живущих в природных условиях, большое число детей является во многих отношениях очень выгодным, тогда как в условиях культурной жизни теперь наблюдается как раз обратное, и одно это ведёт к резкому падению рождаемости, наблюдаемому в настоящее время почти повсеместно. Однако само по себе это не было бы ещё так опасно, если бы такое падение рождаемости было бы равномерным в различных классах или особенно если бы "верхи" человеческого общества размножались бы скорее "низов". Однако, к сожалению, в действительности наблюдаются всюду как раз обратные отношения и падение рождаемости особенно резко бросается в глаза среди представителей наиболее образованного, культурного и талантливого слоя. Неизбежным результатом этого (результатом, который не раз имел уже место в истории) должно явиться понижение качества расы и вытеснение её другими" 356. Как видим, Филипченко также традиционно считал самоизреживание причиной, а не следствием.

Оппонент. Значит, самоизреживание, и в том числе междоусобицы, дуэли - на деле представляют собой самопожертвование? Но если это средство спасения, то почему же оно не всегда помогает?

Автор. Самоизреживание не в силах помочь, если жизненное пространство, которое занимает сословие, постепенно сокращается вплоть до нуля. В подобных случаях самоизреживание является грозным признаком приближающейся гибели. Но - признаком, а не причиной. Правда, тут приходится вспомнить, что жар при болезни - тоже её признак, а не причина, и тоже средство спасения организма. Однако ведь и от жара, случается, погибают.

Усобицы русских князей в XII-XIII веках предшествовали крушению старого княжеского сословия. Однако его уцелевшие остатки влились в новое знатное сословие. Позднее то же произошло и с русским боярством. Наиболее знатные потомки норманнских завоевателей Англии истребили друг друга в ходе войны Алой и Белой розы. Однако и здесь остатки сословия влились в новую английскую знать, а герб новой королевской династии Тюдоров украсили оба враждовавших цветка.

Оппонент. Мы перечислили много форм самоизреживания: междоусобицы, дуэли, ужесточение формальных или неписанных правил "порядочности и смелости"... Но разве обычное соревнование сословных планов не отливается ни в одну из этих форм?

Автор. Наоборот, почти всегда мы имеем сочетание процессов соревнования и самопожертвования. Последнее, как мы помним, имеет различные формы, в том числе самоизреживание и естественную смерть. Отделить все эти процессы друг от друга бывает весьма сложно. Однако коренное различие между ними всё-таки остаётся. При соревновании более приспособленный, как правило, выживает; при естественной смерти - погибает. При самоизреживании - вероятность гибели равна для всех, она распределяется "по жребию".

Самоизреживание может сочетаться с соревнованием как внутри сословия, так и между сословиями. Мы уже говорили, что в 30-е годы в Советском Союзе происходила борьба между двумя высшими сословиями. Жизненное пространство революционного сословия непрерывно сокращалось. И как следствие, в нём начиналось и собственное самоизреживание. Стоящие в "очереди на арест" печатно и устно осуждали своих предшественников. "Сталину не нужно рубить головы, они сами слетают, как одуванчики", - говорил по этому поводу Осип Мандельштам 357. Самоизреживание революционного сословия в 30-е годы выливалось и в иные формы. Тема самоубийства была одной из самых жгучих и острых в литературе и искусстве того времени... "Может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так легко и так просто спускались в могилу", - замечал Сталин ещё в 1925 году, после кончины ряда руководителей 358.

Что же касается естественной смерти сословия, то она, разумеется, предполагает не полную гибель сословия, а его омоложение, освобождение от избытка приспособленных планов. (Скажем, в ходе тех же междоусобиц гордое старшее поколение уходит в небытие, а его место занимает молодёжь). Что же делать, если нередко бурный процесс омоложения способствует не частичной, а полной гибели сословия...

Оппонент. Принято считать, что на поиски риска и опасностей люди отправляются часто от излишнего благополучия, чересчур счастливой жизни. Верно ли это?

Автор. Нет, не верно. Просто человеку жизнелюбивого сословия требуется и большее "место под солнцем". Поэтому от малейшего стеснения вспыхивает самоизреживание: люди начинают искать "сильных ощущений" - то есть риска и опасностей. Но происходит это не от избытка, а от недостатка благополучия, хотя бы со стороны этот "недостаток" и выглядел земным раем.

Праздничный душевный подъём, который приносит опасность, заставляет человека вновь и вновь рисковать собой. Здесь особенно важно отметить, что мироощущение человека, стремящегося к самоизреживанию, очень близко к мироощущению человека молодого сословия. Если же из таких "любителей опасности" складывается объединение, то это уже готовый зародыш молодого сословия.

Именно так в совершенно зрелом сословии начинают стихийно возникать многочисленные зачатки молодых сословий.

Оппонент. Сомнительно, чтобы все люди, которые добровольно переходили в молодое сословие, искали именно опасности.

Автор. Нет, конечно, они могут искать и духовного обновления. Но разницы здесь нет никакой. Ведь прежний сословный план в человеке и в том, и в другом случае погибает.

Глава IX. Отрицание и преемственность

Автор. Чтобы занять общественное пространство, его необходимо сначала сделать свободным. Поэтому молодое сословие чаще всего стремится начать строительство своих духовных, идейных ценностей "на расчищенном месте".

"Социализм отрицает полнейшим образом весь старый порядок вещей с его правом и представительством, с его церковью и судом, с его гражданским и уголовным кодексом, - вполне отрицает так, как христиане первых веков отрицали мир римский", - отмечал Александр Герцен 359. Свою задачу молодое сословие видит прежде всего в разрушении, низвержении духовных ценностей, существовавших прежде.

" - Мы действуем в силу того, что мы признаём полезным, - промолвил Базаров. - В теперешнее время полезнее всего отрицание - мы отрицаем.

- Как? Не только искусство, поэзию... но и... страшно вымолвить...

- Всё, - с невыразимым спокойствием повторил Базаров". (Иван Тургенев "Отцы и дети" 360).

Как видим, волна отрицания порой захватывает как будто даже собственные ценности сословия, не щадя и не оставляя буквально "ничего святого". Генрих Дюмулен отмечал: "Движение китайского Дзэн в период Тан можно причислить к самым поразительным явлениям в истории религии... Последователи Дзэн сжигали изображения Будд и сутры, смеялись в лицо вопрошающим или внезапно кричали на них, а также вытворяли всяческие нелепицы. Хотя нередко они могли вести себя по-идиотски и быть совершенно нищими, в освобождающей энергии просветления они ощущали себя подлинными царями. Они не ведали страха, поскольку ничего не желали и им было нечего терять" 361. Один из духовных вождей китайского дзэн-буддизма монах Линьцзи советовал: "Убивайте всех, кто стоит на вашем пути. Если вы встретите Будду, убивайте Будду. Если встретите патриархов - убивайте патриархов..." 362. "Не связывайте себя тем, что я вам проповедую... Не делайте из Будды конечный предел. Я считаю его не чем иным, как дырой в отхожем месте, а бодхисаттв и архатов невольничьими колодками - вещами, которые закрепощают людей" 363. Другой деятель дзэн-буддизма, Дэшань, называл Будду "сухим куском варварского дерьма" 364.

Оппонент. Подобное самоотрицание, мне кажется, очень родственно уравнивающей "брани-хвале" в молодом сословии.

Автор. Да, разумеется. Для молодого сословия нет ничего столь святого, чтобы с ним нельзя было сродниться через осмеяние. Михаил Бахтин замечал о христианском духовенстве средневековья: "Мы знаем, что люди, создававшие необузданнейшие пародии на священные тексты и на церковный культ, часто были людьми, искренне этот культ принимавшими и служившими ему" 365. Для молодого сословия "покорность Богу" неотделима от богохульства или снижения образа Бога.

По мере созревания сословия подчиняться равному считается всё более постыдным, поэтому образ Бога непрерывно возвышается, под конец возносясь в недостижимую сияющую высь. Снижение такого образа теперь кажется равносильным его уничтожению. "Общение с Богом" отныне возможно лишь в особой, приподнятой, священной обстановке. Человека зрелого сословия надо настраивать для "общения с Богом", как сложный музыкальный инструмент. Между тем молодое сословие, как правило, решительно отказывается различать "возвышенное" и "будничное". Ни одно дело, даже самое мелкое и повседневное, не делается "для себя", а всё - только "для Бога", согласно его воле. Общение с Богом происходит "запросто", ежеминутно. "Если вы будете любить священное и ненавидеть обыденное, - предупреждал Линьцзи своих учеников-монахов, - то будете вечно барахтаться в море смертей-и-рождений" 366. "Буддийское учение не нуждается в особой практике. Для его постижения необходимо лишь обыденное не-деяние: испражняйтесь и мочитесь, носите свою обычную одежду и ешьте свою обычную пищу, а когда устанете - ложитесь спать. Глупый будет смеяться надо мной, но умный поймёт!" 367.

Молодое сословие может отвергать храмы (ибо храм - это весь мир) и молитвы (поскольку любое обыденное занятие человека становится молитвой). Святыня снижается до уровня повседневности (или, что то же самое, повседневность возвышается до уровня святыни). Разумеется, зрелое сословие подобный подход воспринимает как кощунство и надругательство.

Но отрицание - не только средство против духовного неравенства, рождения "неоспоримых образцов". Это ещё и строгое испытание, когда всё окружающее подвергается беспощадной переоценке. Причём собственные ценности сословия лишь закаляются огнём отрицания, проходят в нём "проверку на прочность". Остальное же безжалостно отправляется на слом. И вот христианское духовенство разрушает языческие античные храмы, вырубает священные рощи, разбивает статуи древнеримских богов... Весьма характерен рассказ о подвиге, совершённом епископом Аверкием во II веке: "Взяв попавшийся ему кол, он... отправился к храму Аполлона, где накануне происходил праздник языческий и было принесено множество жертв. В этом храме находилось много драгоценных, прекрасно убранных идолов... Войдя в храм, святой епископ сначала стал поражать главного идола Аполлона, а затем и других. Всех их он сокрушил и разбил на мелкие части. Глухие же и немые идолы, будучи бездушными... не могли защищаться, когда святой сокрушал их. Только слышался стук от их падения" 368. Сходным образом действовали и многие другие проповедники. Например, дьякон Кесарий в I веке, согласно его житию, "увидев приносимые идолам жертвы... плюнул на идолов и сокрушил их" 369.

А профессиональные революционеры в свою эпоху столь же демонстративно вскрывали мощи православных святых. Каждая революция, духовная или светская, сопровождается свержением памятников предыдущей эпохи. Согласно легенде, халиф Омар сказал при уничтожении Александрийской библиотеки: если в этих книгах говорится не то, что в Коране, они вредны, а если то же самое, они излишни. Представители других молодых сословий могли бы по-своему повторить эти гордые слова.

Всё, что так ценилось прежде: знание наук и искусств, высокая утончённость вкуса, воспитанность - оказывается сметено в "мусорную корзину истории". Тысячами погибают и люди - носители этих качеств. В книге "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина" рассказывается о составе заключённых, оказавшихся "у громадных первобытных костров": "Встречаются былые студенты, урядники, коммивояжёры со своими клиентами, эсперантисты, антиквары. ... Лагерная интеллигенция... как на подбор. Один в обеденный перерыв уходит на реку и орёт стихи Бодлера в переводах Якубовича-Мельшина и Фёдора Сологуба, другой цитирует на память страницы из Достоевского, вгоняя в уныние и себя и слушателей, третий читает по памяти, как из книги, сложнейшие выкладки и химические формулы, четвёртый и на трассе пытается говорить по-французски" 370. Заметим, что многие, если не большинство "каналоармейцев", не доживали до конца работ... С точки зрения человека зрелого сословия, происходящее представляет собой непоправимое уничтожение ценностей, примириться с которым до конца невозможно. В. Маяковский вспоминал свою встречу с А. Блоком в конце 1917 года: "Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: "Нравится?" - "Хорошо", - сказал Блок, а потом прибавил: "У меня в деревне библиотеку сожгли". Вот это "хорошо" и это "библиотеку сожгли" было два ощущения революции..." 371.

Книжной премудрости прошлого противопоставляется здравый смысл "простого человека". "Я осмеливаюсь сказать, что любой гончар имеет более глубокие знания о естественных вещах, чем можно почерпнуть из книг Аристотеля", - писал Мартин Лютер 372. Сергей Нечаев в споре как-то резко высказался, что книги "не развивают, а завивают" революционеров. Поэтому о жизни и свободе они не имеют "ни малейшего представления, похожего на истину". "Быть может, имеют оное мужики - люди, которые с роду не брали в руки книгу и не пользовались ни одной привилегией", - решительно заявил Нечаев 373.

Молодое сословие отвергает мораль других сословий, их законы, обряды, символы, нормы поведения, даже науку и искусство. "Ваше красноречие есть ничто иное, как орудие неправды, ваша поэзия воспевает только ссоры и любовные проделки богов на пагубу людей, и глупцы и льстецы были все ваши философы", - обличал римское язычество христианский церковный писатель Татиан Ассириец (II век) 374. Герберт Уэллс, посетивший в 1920 году Советскую Россию, с осуждением писал о большевиках: "Среди них есть и такие тупицы, которые способны отменить преподавание химии, если только не заверить их, что это "пролетарская" химия, или наложить запрет на любой орнамент, как реакционный, если в нём не фигурирует сочетание букв РСФСР (Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика)" 375. Поэт Владимир Кириллов писал в годы революции:

Разрушим музеи, растопчем искусства цветы 376.

Последовательно и очень резко молодое сословие развенчивает "героев" иных сословий. Вспомним, как беспощадно Вольтер бичевал и высмеивал Жанну д'Арк! Епископ Августин в своё время столь же решительно разоблачал великих завоевателей древности, которыми римляне привыкли только восхищаться. Ведь все эти вожди были язычниками и сражались отнюдь не за правду Божию. Значит, их подвиги ничем, кроме величины, не отличаются от обыкновенного разбоя! "Ибо изрядно и справедливо Александру оному великому некоторый пойманный морский разбойник ответствовал; понеже когда Царь его спросил: какую б он власть имел разбивать на море? он без робости отвечал: такую ж, какую и ты разорять вселенную; но понеже я дело своё отправляю, разъезжая на малом корабле, то меня называют разбойником; а ты поелику имеешь большой флот, то тебя именуют Императором" 377. ("Какой чудесный здравый смысл у этого пирата", - вторил позднее Робеспьер одобрению Августина 378).

Христианский философ Минуций (II-III века) с едкой иронией замечал: "Сначала Рим служил убежищем для всяких людей: туда стекались разбойники, злодеи, изменники, прелюбодеи, убийцы; и сам Ромул, их царь и правитель, совершил братоубийство, чтобы превзойти в злодеянии свой народ. Вот первые начатки благочестивого государства... Всё, что теперь римляне имеют, чем владеют и пользуются, - всё это добыча их дерзости, все храмы их воздвигнуты из награбленного имущества, посредством разрушения городов, ограбления богов и умерщвления священников" 379.

Предметом насмешек со стороны молодого сословия делаются и старинные обряды: отсюда "всепьянейшие и всешутейшие соборы" Петра I; или советские "пасхи комсомола" в 20-е годы. Вообще, надо сказать, что поведение молодого сословия по своей природе и внешним признакам чрезвычайно родственно "карнавальному поведению" зрелых сословий. Карнавал или сатурналии - это как бы временное омоложение всех сословий общества. Отрицание, равенство и простота общения, вытесненные из обычной жизни, с избытком возвращаются в дни карнавала. Воскресает и чувство былой сплочённости. Иоганн Вольфганг Гёте, очевидец и участник римского карнавала 1788 года, вспоминал: "Когда выходишь из дома, чувствуешь себя не под открытым небом, среди чужих, но как будто вступаешь в зал, наполненный знакомыми" 380.

Заметим, что карнавальные "дни" могли затягиваться и на "месяцы". "Большие города средневековья, - отмечал Михаил Бахтин, - жили карнавальной жизнью в общей сложности до трёх месяцев в году" 381. По мере созревания сословий эти сроки обычно сокращаются, а пределы карнавальной вольности - ограничиваются. В конце концов от карнавала не остаётся ничего, кроме серьёзного, чинного жизнелюбия. Человека зрелого сословия почти всё возмущает в необузданном карнавальном веселье: и осмеяние святынь, и грубая откровенность, и полное неуважение к чинам и званиям... В советском фильме "Карнавальная ночь" (1956 год) в формы карнавала облекается вполне серьёзное по существу столкновение творческой молодёжи и ответственного работника. Только карнавальная вольность позволяет молодёжи безнаказанно развенчать начальника, выставив его на сцене в роли шута...

Карнавал сродни революции, и не раз в истории борьба против высшего сословия отливалась в карнавальные формы. Мы уже отмечали, что эту борьбу могли возглавлять сами верховные правители. Именно в карнавальной вольности, отрицании и равенстве они порой искали выход из несвободы, стеснявшей каждый их шаг. Отсюда тяга к карнавалу, которую проявлял тот же Пётр, а ещё раньше Иван Грозный... Пётр I в дни маскарадов предписывал всем придворным под страхом наказания носить маски. Русская регулярная армия в петровские времена выросла из царских "потешных", то есть отрядов, предназначенных для потехи, игры в войну.

Очень показательно "карнавальное противостояние" Ивана Грозного с одним из его воевод, князем Михайло Репниным. Желая завязать с воеводой дружеские отношения, царь пригласил его к себе на пиршество. Однако здесь Репнин неожиданно стал во всеуслышание осуждать легкомысленные забавы царя. По его мнению, государь ронял своё царственное достоинство, отплясывая в маске ("машкаре") вместе с ряжеными и скоморохами. Царь попробовал вовлечь гордого сановника в общее веселье. Со словами "Веселися и играи с нами!", он сам стал одевать тому маску. Оскорблённый, "благородный муж" сорвал маску и растоптал её ногами... 382

Любопытно, как позднее всё это событие отразил в своём творчестве Алексей К. Толстой. Персонаж его повести, царь Иван, с гневом приказывает своему боярину Морозову: "Твои глупые речи, старик, показали, что ты добрым будешь шутом. Надевай дурацкое платье!". "В один миг опричники сорвали с Морозова верхнюю одежду и напялили на него кафтан с колокольцами" 383. Потрясённый незаслуженной обидой, воевода в шутовской одежде произносит суровую обличительную речь против царского своеволия. Сочувствие писателя, конечно, отнюдь не на стороне Ивана Грозного. Зрелому дворянству стали близки и понятны переживания зрелого боярства...

Оппонент. Только в этом случае карнавал для князя закончился печальнее, чем для героя "Карнавальной ночи".

Автор. Да, хотя в тот день, кажется, строптивого воеводу только вытолкали вон из царских палат... Но вообще ничто не приводит участников карнавала в такое негодование и, прямо скажем, ярость, как открытое проявление чувства превосходства. Это совершенно совпадает с поведением людей молодого сословия.

Отмена уважения к чинам и званиям во время карнавала находит крайнее выражение в прямом физическом воздействии - обливании водой, краской, раздаче полушутливых тумаков, пинков и т. д. Больше всего этих побоев обычно достаётся именно "уважаемым людям". Во время римского карнавала XVIII века прохожие обстреливали друг друга пригоршнями конфетти - гипсовых шариков, которые порой оставляли заметные ушибы и царапины. Гёте писал: "Ни одна карета не проедет безнаказанно, без того, чтобы хоть несколько масок не принялись её атаковать. Ни один пешеход не может считать себя в безопасности; стоит только показаться аббату в чёрной сутане, со всех сторон начинается обстрел, и так как гипс и мел оставляют след на том месте, куда они попадут, он вскоре с ног до головы покрывается белыми и серыми пятнышками" 384.

В древнем Вавилоне во время новогоднего карнавала свою долю побоев должен был получить сам царь. "В пятый день праздника, - писал Борис Тураев, - царь должен был проделать церемонию временного отказа от своей власти. В этот день утром царь шёл к наосу Мардука в большом храме Эсагилы. Верховный жрец встречал царя у дверей, но не давал ему войти. Корона и скипетр вместе с прочими царскими орнатами отнимались у царя и клались на циновку перед богом. Затем верховный жрец бил и стегал плетью царя, стоявшего на коленях перед святилищем. (Если царь плакал, то правление будущего года должно было быть счастливым, если же он не плакал, то его правление должно было прерваться)... Если он этой церемонии не проделывал, то назывался во весь год не царём, а наместником" 385.

А вот рассказ двух чехословацких путешественников - Иржи Ганзелки и Мирослава Зикмунда - о карнавале 1950 года в Эквадоре. "Школьники могут безнаказанно вылить ведро воды на голову своего учителя; точно таким же образом бухгалтер может выместить злобу на своём начальнике; беззащитными остаются даже полицейские... То, что в Эквадоре не принято нарушать эту почитаемую традицию или даже сопротивляться ей, мы испытали на собственной шкуре". Какой-то мальчишка бесцеремонно окатил путешественников грязной водой, которую он зачерпнул из лужи. Они попытались догнать юного шутника... "Однако от глаз веселящихся и выглядывающих из окон вояк, вооружённых тазами, ушатами, лоханками и горшками, не ускользнуло, что мы сделали несколько шагов и погрозили рукой. И дело приняло плохой оборот. Смех разом оборвался, а в следующее мгновенье они бросились в погоню за обоими смельчаками, ополчившимися на неприкосновенные правила карнавала. Люди поставили на землю свои посудины и схватили камни.

- Грингос американос! - раздались за нами злобные голоса. - Мы вам покажем, американские невежды!..

Сравним эти красочные описания с поведением китайских дзэнских монахов эпохи Тан. Прохожий любого звания и положения, будь он хоть сам Будда, всегда мог получить от них непочтительный удар посохом, выбивающий всякую важность. Как говорил ученик Линьцзи монах Пухуа: "Если подойдёт светлая голова, буду бить по светлой голове; если подойдёт тёмная голова, буду бить по тёмной голове!" 387. (Речь шла о "просветлённых" и обыкновенных людях).

Оппонент. Между карнавалом и жизнью молодого сословия видится одно существенное отличие. Вряд ли нужно доказывать, что карнавал представляет собой настоящее торжество жизнелюбия. Значит, былого аскетизма он отнюдь не возвращает.

Автор. Верно. Мы говорили ранее, что аскетизм, равенство, отрицание... - являются гранями единого целого. В зрелом сословии это целое - молодость - как бы разбивается на отдельные части. Аскетизм частично возвращается во время постов. Сплочённость и отрицание - в дни карнавала. Но пост и карнавал, труд и праздник уже никогда не сольются воедино...

Вообще, утрата молодости сословием может идти по разным направлениям, неслаженно. Например, пустынническое монашество на Руси во времена Сергия Радонежского строго следовало правилам "бедность общины и равенство внутри неё". Позднее, в XV-XVI веках, эти идеи развивались в двух основных направлениях: "прежде всего бедность" (нестяжатели во главе с Нилом Сорским) и "прежде всего равенство" (иосифляне во главе с Иосифом Волоцким). Последней точкой развития в ряде случаев оказалось, естественно, полное неравенство внутри общины ("боярин по-старому боярин, холоп по-старому холоп" 388), и окончательный отказ от бедности в повседневном быту...

Вернёмся, впрочем, к идее отрицания, которую исповедует молодое сословие. Она обычно окрашена не столько добродушным смехом, как в карнавале, сколько вполне серьёзным желанием преобразить весь мир, сделать его чище и лучше. Часто разрушение открыто становится одним из лозунгов сословия. Согласно летописцу VII века, мать одного из варварских королей наставляла своего сына: "Если ты хочешь стать на путь подвига и прославить своё имя, разрушай всё, что другие построили, и уничтожай всех, кого победишь..." 389. "Страсть к разрушению есть вместе с тем и творческая страсть!" - утверждал Михаил Бакунин 390. "Наше дело - страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение", - писал Сергей Нечаев 391. "Разрушение требует выяснения истины, а выяснение истины и есть созидание, - отмечал Мао Цзэдун в годы "культурной революции". - Прежде всего разрушение, а в самом разрушении заложено созидание" 392.

Естественно, зрелые сословия видят в представителях молодого сословия именно "разрушителей", "отрицателей", "свирепых дикарей", "лютых зверей", "чудовищ", "бич Божий" и т. д. Их наступление обыкновенно наводит на противостоящие сословия неподдельный ужас: слепая стихия сметает с лица земли все достижения культуры, не щадит не только жизни врагов, но и их "чести". Остановить эту лавину силой невозможно: остаётся уповать только на небесных защитников. "От ярости Северных Людей избавь нас, Господи!" - молились европейцы в течение трёх столетий норманнских нашествий. Образ молодого наступающего сословия обыкновенно преследует зрелые сословия, подобно навязчивому кошмару; он видится им повсюду. Плакаты русских белогвардейцев изображали их противников в виде огромной красной гориллы, в беспощадном порыве крушащей всё вокруг: церкви, фабрики, дома; топчущей людей... Нередко приход "разрушителей" воспринимался как приближение "последних времён", "конца света". Ещё древние римляне смотрели так на падение Западной империи под натиском варваров.

Оппонент. Получается, что зрелые и молодые сословия видят друг в друге нечто вроде "дьявола", воплощения мирового зла?

Автор. Отчасти это так. Ведь зло, грех и т. п. - это всё, что понижает жизнеспособность. Поэтому для молодого сословия эти понятия воплощаются в изнеженном и пышно разодетом "варваре" или "буржуе", а для зрелого - в однообразных серых рядах "разрушителей", сметающих всё вокруг... По мере того, как молодое сословие приближается к зрелости, оно постепенно восстанавливает прерванную как будто цепочку преемственности духовных ценностей. На первое место выдвигается положение: "Мы берём всё лучшее из наследия прошлого". Реабилитируются цари и революционеры, в советской Москве ставят парадную оперу старого режима "Иван Сусанин" (бывшая "Жизнь за царя") и открывают памятник князю Юрию Долгорукому... Скажем, раннее христианское духовенство полностью отрицало традиционные языческие праздники. А затем усвоило, придало новое значение многим из них (празднованию Масленицы и др.). Профессиональные революционеры также начали с отмены празднования, в частности, Рождества. А затем их преемники позаимствовали из этого праздника многие обряды (ёлку, Рождественского Деда, Вифлеемскую звезду, сменившуюся пятиконечной), переосмыслив их как новогодние.

Октябрь 1917 года в России на некоторое время полностью отменил ордена и медали. Советская "История дипломатии" описывала следующий выразительный случай. Посол Испании в конце 1917 года оказал некоторую любезность молодой Советской республике. "Накануне его отъезда из Петрограда в Наркоминдел явился секретарь испанского посольства и намекнул, что за такую услугу... обычно полагается орден. Сотрудники Наркоминдела подошли к шкафу, вытащили кучу орденов... и высыпали на стол. "Выбирайте любой", - заявили они испанскому дипломату. Поражённый испанец ретировался" 393. Однако через год Советское государство уже имело первый собственный орден. В 1942 году появились ордена в честь военачальников царской России, и был повторно учреждён орден Александра Невского...

Зрелое сословие принимает в свой "пантеон" героев предшествующих сословий. Например, с 40-х годов в "пантеоне" советских ответственных работников одновременно находились царь Пётр I, "пламенные революционеры", крестьянский вождь Пугачёв, а также генералиссимус Суворов. В начале "перестройки" это внутреннее противоречие обыграла художница Татьяна Назаренко: она изобразила Суворова, который везёт на суд пойманного Пугачёва, запертого в железной клетке. Картина производила сильное впечатление, поскольку сталкивала между собой двух официально почитаемых героев, показывала несовместимость их сословных планов.

Оппонент. Что же заставляет новое сословие повторять путь своих предшественников?

Автор. Мы наблюдаем здесь типичный процесс схождения признаков, присущий любому развитию. Сословие всегда вынуждено "уживаться" с остальным обществом. Христианскому духовенству, чтобы вытеснить языческое, неминуемо приходится в чём-то подражать ему. Молодое сословие поневоле начинает "притираться" к нише своих предшественников. Оно как бы воспринимает их "отпечаток", сохранённый в памяти общества. Причём этот процесс подталкивается скорее "снизу", чем "сверху". Скажем, почитание Ленина после его смерти стихийно отливалось в формы, унаследованные от прежней эпохи. Виктор Розов вспоминал о 20-х годах, когда он был школьником: "Вскоре стали возникать ленинские уголки, они образовывались всюду, даже во дворах. В сарае, отведённом нам для игр, мы сделали ленинский уголок: портрет Ленина, его же фотографии вместе с соратниками, стихи, вырезанные из газет... В последующие годы уголок этот всегда обновлялся к 21 января... Всё это мы чтили с самой детской чистотой" 394.

Точно также, во многом - по желанию масс населения, был возведён Мавзолей Ленина. Почитание портретов, скульптурных изображений Ленина и Сталина, заменивших иконы, также отразило настроения "снизу".

- как писал Василий Лебедев-Кумач в 1937 году 395. С этими изображениями даже происходит нечто, напоминающее чудеса старых икон. В стихотворении Степана Щипачёва "Ленин" (1941 год) рассказывается, как германские войска вступили в советский город и сбросили с пьедестала статую Ленина. Однако наутро захватчиков охватил ужас:

(Правда, в более поздних публикациях поэт отказался от столь чудесной развязки - Ленин только ведёт за собой отряд партизан).

Характерно, что переход от отрицания к преемственности почти всегда обосновывается именно желанием "народа", то есть не самого сословия, а остальной части общества. В 30-е годы в советском искусстве и литературе шла "борьба с формализмом". Так теперь называли "непонятное народу" революционное искусство 20-х годов. На смену ему приходило новое искусство, взявшее многое из классического наследия и лишь кое-что - из революционного. В ту же эпоху получили новую жизнь слова "офицер", "генерал", "министр".

Преемственность предполагает и большую терпимость в отношении сословий, с которыми велась прежде ожесточённая борьба. И вот закрепившее свои позиции духовенство начинает терпимее относиться к иным религиям ("зрелым", но отнюдь не "молодым"). Буржуазия и интеллигенция перестают требовать упразднения дворянских титулов. А советские "ответственные работники" в 1943 году идут на союз с духовенством. Зрелое сословие отрекается от своего былого нигилизма, позволившего ему когда-то выжить. Или снисходительно вспоминает о нём, как о "грехе молодости". Почтительное отношение к чужим духовным ценностям столь же неизбежно и характерно для зрелого сословия, как для молодого - полное к ним неуважение, как к "идолам", "фетишам", "златым кумирам" и т. п.

С переходом от нигилизма к преемственности сословие теряет свой былой напор, с которым вытесняло иные сословия. Ослабевает на некоторое время и внешнее противодействие ему... Сословию становится "легче дышать", но его наступательная сила утрачивается.

Глава X. Воинственность и миролюбие

Оппонент. Очевидно, наступательный напор молодого сословия направлен не только на собственное общество, но и вовне?

Автор. Конечно. Молодое сословие, как правило, спешит распространить свою победу как можно шире, по всему миру. Этим объясняется тот подъём "воинственного духа", которым обычно сопровождаются революции.

Оппонент. И который продолжается после их завершения?

Автор. Да. Поэтому после успешного завершения революций часто рождаются такие мощные державы, как империя Наполеона, Британская империя или Советский Союз. Пусть они существуют не вечно - зато в странах, временно охваченных их влиянием, формируются или укрепляются соответствующие сословия.

Оппонент. То есть империю можно считать "законной дочерью" революции?

Автор. Точнее - "законной дочерью" молодого наступающего сословия. Будь то империя в привычном смысле слова, или "духовная империя", как Ватикан. В широком смысле слова "империей" можно назвать любое государство, возникшее когда-то вместе с новым сословием. Любое высшее сословие, даже только что появившееся на свет и гонимое, - уже является зародышем империи.

Оппонент. Но рано или поздно расширение империи приостанавливается.

Автор. Можно выделить несколько ступеней этого процесса. Вначале победители без колебаний крушат сословное устройство завоёванных стран. Оно им представляется варварским, языческим, несправедливым, деспотическим, безбожным и т. п. План наступающего сословия выступает в роли "духовной атомной бомбы", по меткому выражению одного китайского руководителя 397. Затем отношение становится более деликатным и бережным: завоеватели часто оставляют у власти местных правителей, изъявивших покорность. Сохраняют прежнюю религию и весь уклад жизни. Даже сами перенимают обычаи покорённых народов и начинают на них походить. Иногда создатели империй сознательно стремятся ускорить этот процесс. Например, Александр Македонский последовательно поощрял смешанные браки, сам подавая пример своим воинам. Для десяти тысяч своих солдат и военачальников он устроил одновременную торжественную "свадьбу в Сузах". Наконец, в определённый момент края империи "обламываются", это значит, что сословие истощило свой наступательный порыв.

Так, в Польше в 1920 году войска Михаила Тухачевского неожиданно потерпели поражение в результате "чуда на Висле". А войска Александра Македонского, до этого всецело послушные полководцу, сами остановились в Индии и не пожелали ступить ни шагу дальше.

Молодой воинственный дух сословия угасает: завоевания прекращаются, на смену воинственности приходит миролюбие. Империя стремится уже не расширить, а лишь сохранить свои границы. Не случайно в начале 20-х годов ораторы Коминтерна традиционно завершали свои речи словами: "Да здравствует мировая революция!". И тогда это казалось естественным, логичным. А Леонид Брежнев в 60-е и 70-е годы многие выступления заканчивал возгласом: "Да здравствует мир во всём мире!" 398. И это тоже казалось естественным.

Оппонент. Но Советский Союз и в 70-е годы расширял своё влияние в мире.

Автор. В советской истории ясно видны две эпохи стремительного расширения границ и влияния. Горячий сторонник "революционной войны" Михаил Тухачевский уже в 1921 году писал: "Война не в моде. Кончилась - и ладно. Поскорее бы её забыть... Довольно войны, да здравствует мирный труд!.. Этот дух... надо искоренить во что бы то ни стало" 399. "Мировая революция" или "социализм в одной стране" - именно на эту тему шла основная дискуссия с "троцкистами" в 20-е годы. Следующий подъём наступательного духа произошёл после окончательной победы "ответственных работников", в конце 30-х годов. Михаил Кульчицкий тогда отразил его в стихах:

А в 60-70-е годы мало что вызывало такое раздражение внутри страны, как советская помощь африканским и азиатским странам. Одним словом, высшие ценности сменились, на смену "революции" или "расширению державы" пришёл "мир".

Весьма характерно по мере созревания сословия изменяется и его отношение к своей стране. Для молодого сословия родина, как правило, - всюду, где побеждает его дело; для него открыт весь мир. Самая далёкая страна будет дорога и близка, если там есть "братья", которые отстаивают "правду", или "веру", или "честь" сословия. Красноармеец в известном стихотворении Михаила Светлова относится к далёкой испанской провинции, в которой он даже не бывал, как к своей родине.

По мере созревания сословия его привязанность к отечеству (иногда завоёванному или созданному военными походами) растёт. Появляется понятие "предателей родины". Человек, оставивший свою страну, чтобы освобождать или покорять чужие народы, теперь кажется в лучшем случае оторванным от жизни мечтателем. Бродячие проповедники, странствующие воины и вообще переселенцы вызывают к себе неодобрительное отношение. Следующий шаг - любовь к "малой родине", когда в сознании сословия крепнет убеждение, что "нет на свете места лучше, чем дом". Под конец чувство привязанности к "домашнему очагу", селению или улице отчасти даже вытесняет "любовь к родине".

Оппонент. Одним словом, сословие из "странника" становится "домоседом".

Автор. Да, причём - в широком смысле слова, имея в виду не только "любовь к родному пепелищу", но и определённое положение в обществе.

Оппонент. А что происходит после подобной "смены вех"?

Автор. Когда сословие, породившее империю, теряет молодость, она начинает разрушаться. Высшее сословие, которое в каждой из частей империи приспособилось к местным условиям, уже не может (а часто и не хочет) сохранять её единство. Император Диоклетиан, как известно, под давлением обстоятельств разделил Римскую империю на четыре части, каждую из которых возглавил собственный император. Но гораздо чаще процесс разделения шёл снизу: сами наместники (эмиры, главы областей, племенные вожди, феодалы и т. д.) постепенно выходили из подчинения верховному правителю. Вся полнота власти на местах сосредотачивалась в их руках. Единый прежде общественный организм рассыпался на несколько дочерних, самостоятельных организмов. Дробилось всё, включая культуру и экономику. Адам Смит замечал об эпохе экономической раздробленности в истории Англии:

"В смутные времена Плантагенетов, которые управляли Англией с середины XII до конца XV столетия, один округ мог пользоваться изобилием, тогда как другой, находящийся на небольшом расстоянии от первого, мог претерпевать все ужасы голода, если его жатва была уничтожена неблагоприятной погодой или же вторжением какого-нибудь соседнего барона... При сильном правительстве Тюдоров, управляющих Англией в течение последней части XV и всего XVI столетия, ни один барон не был так могуществен, чтобы осмелиться нарушать общественное спокойствие" 402.

Гибель высшего сословия, естественно, также разрушала единство империи. Толчком к распаду могут послужить внутренние волнения или столкновение с внешним врагом. Война для сословия, утратившего качества молодости - сплочённость, нигилизм, аскетизм и т. д., - часто оборачивается катастрофой. Остальное общество рано или поздно осознаёт подобную войну как "бессмысленную, братоубийственную", и последствия этого не замедляют сказаться. Даже если в первую минуту война и вызывает вспышку воодушевления.

Скажем, когда на Руси рождались былины об освобождении Царьграда от завоевателей-турков, русское духовенство переживало эпоху молодости и было полно наступательного духа. А в годы Первой мировой войны, когда Россия попыталась реально восстановить "второй Рим", православное духовенство не обладало необходимыми качествами молодости. Не было их и у дворянства. Естественно, что Константинополь так и не стал российским.

Оппонент. Но мы знаем примеры, когда на месте распавшихся империй воссоздаются новые, иногда - под тем же самым названием.

Автор. Да, но только их стержнем становится уже другое сословие. Впрочем, и название высшего сословия может остаться прежним, важна его молодость, а не название. А утраченная молодость сословия не может вернуться без полного обновления его состава. Так, Московское государство после Смутного времени отстраивало заново уже не боярство, а дворянство. Советский Союз на месте Российской империи воссоздало не дворянство, а профессиональные революционеры.

Оппонент. А ведь до своей победы они были самыми последовательными противниками завоеваний.

Автор. Конечно, любое сословие не одобряет завоеваний, которые совершает другое, враждебное ему сословие, для своих собственных целей. Поэтому большевики были совершенно искренними противниками завоеваний до 1917 года и стали такими же пылкими их сторонниками после Октября. Как видно, идея расширения империи естественно вырастает отнюдь не из идеи её "сохранения", а скорее из идеи полного уничтожения старой империи. Сохраняет империю (или её осколки) зрелое сословие, разрушает и затем расширяет - молодое.

Оппонент. А каждое ли молодое сословие стремится к завоеваниям? Например, я не вижу такого стремления у интеллигенции.

Автор. Конечно, каждое. А. Блок в 1918 году замечал, что русская революция желает "охватить весь мир", и добавлял: "Меньшего истинная революция желать не может" 403. Правда, завоевания эти не обязательно должны быть чисто военными. Так, духовенство нередко в истории одерживало победы без войн, мирным путём. Что же касается интеллигенции, то не случайно Андрей Сахаров в своей знаменитой брошюре "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе" (1968 год), выдвинул идею создания "мирового правительства". Он добавлял, что оно должно быть, в широком смысле слова, очень "интеллигентным" 404.

А В. Вернадский в 1931 году писал: "Верен идеал - царство науки... Мне чужд капиталистический строй, но чужд и здешний. Царство моих идей впереди, и так же, как неожиданно для себя сейчас русские революционеры получили власть... пошли по новым путям - пойдут по ним те, которым ход событий, глубже лежащий, чем человеческая мысль и воля, - естественный, стихийный процесс - даст силу, власть и мощь. Я, конечно, до этого не доживу" 405.

Оппонент. В некоторых случаях смена правящих сословий в государстве происходит без его распада, без гражданской войны. Ведь в конце 30-х годов СССР не распался, не распалась и Китайская Народная Республика в годы "культурной революции".

Автор. Да, в этих случаях гражданская война прошла в скрытой, неразвёрнутой форме. По улицам ездили "воронки", маршировали отряды "красных охранников", но в остальном - мирная жизнь продолжалась.

Иосиф Сталин, между прочим, считал, что и в эпоху перед Смутным временем в России гражданская война могла ограничиться чем-то подобным. Артист Николай Черкасов вспоминал беседу со Сталиным в 1947 году: "Коснувшись ошибок Ивана Грозного, Иосиф Виссарионович отметил, что одна из его ошибок состояла в том, что он не сумел ликвидировать пять оставшихся крупных феодальных семейств, не довёл до конца борьбу с феодалами, - если бы он это сделал, то на Руси не было бы смутного времени... И затем Иосиф Виссарионович с юмором добавил, что "тут Ивану помешал бог": Грозный ликвидирует одно семейство феодалов, один боярский род, а потом целый год кается и замаливает "грех", тогда как ему нужно было бы действовать ещё решительнее!.." 406.

Часто смена высшего сословия сопровождается сменой столицы государства. В истории России сменилось несколько столиц: Киев (столица княжеская), Москва (столица боярская), Санкт-Петербург (столица дворянская) и вновь Москва (красная столица)... Предложение о переносе столицы очень часто имеет революционную подоплёку. Достаточно вспомнить, какое значение имел во Франции 1789 года лозунг "Короля в Париж!"... Иногда столицу переносит верховный правитель, разрывая с прежним высшим сословием. Его побуждения нетрудно понять: ведь в старой столице он чувствует себя, словно в логове врага. Так, фараон-еретик Эхнатон покинул Фивы и основал новую столицу, Ахетатон. Император Константин, приняв христианство и распустив преторианскую гвардию, также основал новую столицу, Константинополь. Царь Иван IV переехал из Москвы в Александровскую слободу, а завершил перенос русской столицы император Пётр I...

Глава XI. Гибкость и неизменность

Святые вольны поступать как им заблагорассудится; простые люди должны поступать так, как положено.

Автор. Можно выделить и ещё одно направление развития сословия. Мы уже говорили о том, что чем дольше существует любой план, тем лучше он приспособлен к среде, и тем труднее поддаётся изменениям. В полной мере это относится и к плану сословия. У молодого сословия он обладает наивысшей гибкостью, которая затем постепенно утрачивается.

Автор. Первоначально сословный план определяет только самые важные, узловые моменты поведения и мировоззрения человека. Он не предписывает ни его поведения в каждой возможной ситуации, ни суждения о любом предмете. Благодаря этому молодое, растущее сословие прекрасно приспосабливается к среде. Только в своей основе, жизненно важных частях, план сохраняет высокую устойчивость.

Оппонент. Нельзя ли сказанное пояснить примерами?

Автор. Большинство обрядов различных сословий развивается от простоты к сложнейшему ритуалу, от известной "размытости" к точной определённости. Неважно, идёт ли речь о религиозном обряде, рыцарском турнире или праздновании Первомая. Вначале твёрдо определены только главные, ключевые моменты обряда. Затем точно определяются и детали, мелочи, вплоть до каждого произнесённого слова и сделанного жеста. Например, в 1918 году на Первомай одну из башен Московского Кремля украсили изображением крылатого красного ангела. Спустя десятилетие подобные фантазии были уже абсолютно невозможны. А в то время символика сословия ещё не устоялась, и сохранялся простор для воображения. В начале 20-х годов Л. Троцкий с удовлетворением отмечал: "Рабочее государство уже имеет свои праздники, свои процессии, свои смотры и парады, свои символические зрелища, свою новую государственную театральность" 407.

Франциск Ассизский решительно боролся с закреплением тех или иных обрядов среди нищенствующих монахов. Его биограф Поль Сабатье рассказывал: "Франциск чувствует, сколько пустоты и гордости в большинстве обрядов. Он видит в них ловушку, так как человек, правильно следующий церковным законам, рискует забыть высший закон любви... Ему пришлось бороться с своими учениками, чтобы утвердить свою волю; а между тем именно те, которые были более всего склонны освободить себя от обета бедности, были самые ревностные для выставления напоказ каких-нибудь благочестивых обрядов. "Грешник может поститься, - замечал Франциск, - он может молиться, плакать, изнурять себя, но чего он не может - это быть верным Богу" 408. "Ритуал - это признак отсутствия доверия и преданности, - говорится в сборнике изречений Лао-цзы. - В ритуале - начало смуты" 409.

Как видим, молодое сословие чрезвычайно опасается превращения своего плана в набор чисто внешних предписаний, почти ничего не говорящих сердцу, окостеневший "закон". Один из деятелей китайского дзэн-буддизма Чжао Чжоу (VIII-IX века) в своём отрицании подобного "закона" доходил до следующего утверждения: "Когда искренний человек исповедует ложное учение, оно становится истинным, а когда неискренний человек исповедует истинное учение, оно становится ложным" 410.

Вообще, в мышлении молодого сословия нет ничего определённого, чёткого, застывшего. Всё находится в движении и превращении. Сословие начинает своё развитие со свободного творчества. У него нет никаких "великих образцов", которым надо благоговейно следовать. Подъёмы этого "молодого" мышления мы видим и в развитии культуры в целом, в моменты её обновления. Как писал М. Бахтин, "большим переворотам даже в области науки всегда предшествует, подготовляя их, известная карнавализация сознания" 411. Зрелое мышление, напротив, тяготеет к строгим правилам, определениям, образцам, "готовым рецептам". Познать мир для него - значит описать все его "предметы"...

Молодое сословие непрерывно создаёт новое - в области искусства, науки, религии, но прежде всего, конечно, - в самом "искусстве жизни". И новичок (или юный представитель сословия) с первого шага включается в это творчество. Совсем иначе в зрелом сословии, где новичку сперва полагается усвоить огромное количество "готовых рецептов". Ему приходится "зубрить" тома научных или богословских премудростей, или запоминать секреты мастерства, или что-то ещё. Это заучивание обычно длится долгие годы, и лишь затем человек получает возможность создать что-то своё, новое. Не затрагивая уже созданного, разумеется.

Молодое сословие часто отвергает идею героев (святых), то есть людей, которым каждый представитель сословия должен по возможности подражать. Но рано или поздно этот принципиальный отказ смягчается, и сословие обзаводится своими героями. Постепенно складывается чёткий "список" признанных героев, их выверенных жизнеописаний, любые новшества в которых исключены. Или эти новшества должны выдержать, как и "новые герои", тщательную проверку. Попытку "исправить" жизнеописание того или иного героя, а тем более развенчать его, сословие совершенно справедливо воспринимает как покушение на свой план. И не случайно общественные перемены и революции во многих случаях начинались именно с "переоценки", а затем развенчания прежних героев.

По мере развития сословия его "кодекс порядочности" становится всё более полным и чётким. Отныне каждый представитель сословия почти в любой ситуации имеет некий образец поведения, закон, которому он должен следовать, чтобы не чувствовать себя "отступником". Лев Разгон вспоминал: "Жизнь "законников" в лагере была обставлена правилами поведения, которые соблюдались с истовостью почти религиозной". Однажды он заметил одному из воровских вожаков: "Знаешь, Иван: странно как-то видеть такого пахана, как ты, выполняющего все эти правила... Они же как игра... Раньше этого не было у блатных...". "Не было, - отвечал тот. - Потому что в жизни ещё были какие ни на есть, а правила. А теперь на воле никаких правил нет! А жить без них - невозможно!" 412. Изменяется и отношение сословия к формальному законодательству. Молодое сословие пренебрежительно относится к точным законам, оно считает, что жить следует не "по закону", а "по правде", "по совести". Франсуа Рабле, рисуя жизнь утопической общины "монахов-телемитов", замечал: "Вся их жизнь направлялась не законами, статутами и предписаниями, а доброй, свободной волей. С постели они вставали, когда заблагорассудится; пили, ели, работали, спали, когда приходила охота. Никто их не будил, никто не принуждал ни пить, ни есть, ни делать что другое... В их регламенте значилась одна лишь статья: "Делай, что хочешь". Ибо люди свободные, благородные, образованные, живущие в приличном обществе, уже от природы обладают инстинктом и побуждением, которые толкают их на добродетельные поступки и отвлекают от порока: этот инстинкт называется честью" 413.

В Советской России в годы гражданской войны, как известно, судили не по кодексу, а согласно "революционной совести". Молодое сословие обычно широко применяет "народное правосудие", самосуды, "суды Линча"; не задумывается в защите своих интересов переступить через "букву закона". Пожилые люди в эпоху созревания сословия нередко с сожалением вспоминают, что в "старые времена" люди жили просто и честно - "по правде, совести, справедливости". Каждый имел об этом ясное представление, так что и точных законов никаких не требовалось! Напротив, зрелое сословие воспитывает уважение к "букве закона" и в отдельных случаях соглашается на ущерб своим интересам ради её неукоснительного соблюдения.

Открытое отступление от принятых правил поведения зрелое сословие не без оснований рассматривает как покушение на само своё существование. В 40-е годы XIX столетия некоторые русские дворяне-славянофилы демонстративно стали носить крестьянскую одежду, не брили бороды. Это вызвало беспокойство полиции и даже самого государя императора. Московские власти потребовали от ослушников прекратить ношение бороды, как несовместимой с дворянским званием, а равно и неприличной дворянину одежды... У К. Лоренца читаем: "Английское слово "polite" (вежливый) произошло от французского глагола "polire", что означало "приглаживать", полировать до блеска, придавать законченность. Всеобщий характер этой культурной "полировки" особенно бросается в глаза в тех исключительных случаях, когда она полностью отсутствует. Так бывает, например, если в "приличном обществе" кто-нибудь громко зевнёт или потянется" 414.

Оппонент. Интересно, а можно ли предвидеть, какие именно действия подвергнутся запрету с точки зрения "хороших манер"?

Автор. Мы говорили, что зрелое сословие отрицает развитие, как в мире в целом, так и в отдельном человеке, в том числе его теле. Взросление, старение, болезнь, беременность и т. п., почти любые процессы жизнедеятельности становятся сугубо неприличными. Их можно обсуждать, не скрывая, только в рамках узких сплочённых групп (скажем, в "семейном кругу"). Поэтому наблюдение Лоренца верно, но только для зрелого сословия. Молодое сословие, напротив, устраивает "праздник раскрепощённости" - разом сметает весь ворох прежних "условностей". Заметим, что в зрелом сословии изощрённые правила "хорошего тона" всё более ощущаются как тягостная узда, сковывающая каждое естественное движение. И многими людьми возможность отбросить эти "китайские церемонии", примкнув к новому молодому сословию, воспринимается с восторгом.

В общении утверждается "божественная грубость", "римская прямота", - то есть простота и откровенность. У И. Тэна находим описание подобного переворота в быту в годы Французской революции: "Всё понижалось для того, чтобы пройти под игом простого народа... Всё превращалось в простонародье... Отказывались от костюма, манеров, изящества, чистоты, жизненных удобств, вежливости и приличий". Только "отцам революции" (сословия) обычно извиняются некоторые "следы прошлого" в их облике и привычках. "Нужно быть Робеспьером, - добавлял Тэн, - чтобы позволить себе быть прилично одетым. Если бы на это решились другие, не пользующиеся таким влиянием, как он, этот пережиток прежнего режима мог бы быть для них опасен" 415.

Отбрасывается всё "излишнее", необязательное: вплоть до ритуала рукопожатия (как это было в СССР в 20-е годы) и приветствий при встрече. Со временем на этой "расчищенной площадке" вырастет здание новых "условностей", правил поведения, обрядов. Однако вполне понятны чувства людей "старых обычаев", а также историков культуры, когда волна обновления на глазах сносит всё, что кропотливо выстраивалось веками. "Так называемая "сексуальная революция", - писал Юрий Лотман, - подкупающая устранением "предрассудков" и, казалось бы, "ненужных" сложностей на пути одного из важнейших влечений человека, на самом деле явилась одним из мощных таранов, которыми антикультура XX столетия ударила по вековому зданию культуры" 416.

А вот характерный рассказ о том, как в IX столетии Линьцзи посетил другого дзэнского наставника, Цзиньню. "Когда Линьцзи пришёл к Цзиньню, тот, увидев, что Линьцзи подходит к воротам, сел на проходе, загородив своим посохом дорогу. Линьцзи трижды постучал рукой о посох и, отстранив его, прошёл в зал для лекций и медитаций и уселся там на первое место. Цзиньню вошёл вслед за ним и спросил: "Когда гость и хозяин представляются друг другу, они должны соблюдать определённые правила поведения (ли), так почему же Вы ведёте себя столь необузданно, забираясь на самое высокое место?". В ответ Линьцзи воскликнул: "О чём болтает этот старый болван?!". Цзиньню в замешательстве открыл рот, и тогда Линьцзи ударил его" 417.

Мы уже отмечали, что человеку зрелого сословия и человеку молодого сословия обычно довольно трудно общаться между собой. Первый не устаёт поражаться "неотёсанности и грубости" второго, а тот невольно смеётся над "китайскими церемониями", принятыми в зрелом сословии. С точки зрения второго, грубость лучше, чем неискренность. "Грубость нравов уменьшилась, но оставленное ею место лестью и самством наполнилось", - с сожалением писал Михаил Щербатов 418. В конце XI века византийский император принимал у себя во дворце рыцарей-крестоносцев. "Один из них, раздражённый всем этим этикетом, уселся на трон, "находя неподобающим, чтобы один человек сидел, когда столько храбрых воинов пребывают стоя"" 419.

В начале XVI века Эразм Роттердамский устами своей героини (Глупости) с иронией отзывался об "отполированности" сословного плана монашества: "Приятно видеть, как всё у них делается по уставу, словно по математической таблице, и отступить от устава значит, по их мнению, согрешить. Предусмотрено раз навсегда, сколько узлов обязан носить монах на своём башмаке, какого цвета должен быть его пояс, какими внешними признаками должна отличаться его одежда, из какой ткани подобает её шить, какой ширины должен быть пояс, какого покроя капюшон, сколько вершков в поперечнике должно иметь гуменцо на темени и сколько часов имеет право спать монах... Они... заводят целые трагедии из-за несколько иначе опоясанной или более тёмной рясы" 420.

Первые христиане никогда не поняли бы, как можно идти на раскол с "братьями" из-за написания слова: "Иисус" или "Исус". А русские староверы и никониане в эпоху раскола уже не могли подвергать свободному обсуждению символ веры, который был для них неприкосновенен. Когда сословие переживает эпоху зрелости, поле обсуждения сословного плана постепенно "сужается". В глазах людей другой эпохи высокое напряжение мысли спорящих никак не соответствует "незначительности" самих предметов спора. Кажется, что его участники впустую растрачивают умственные силы. В. Ключевский подробно описал, как жарко обсуждался русским духовенством вопрос о сугубой аллилуйе ещё задолго до раскола. Свой рассказ историк завершил, не скрывая сожаления: "В такие тёмные уголки холодной диалектики пряталась русская мысль, волей или неволей покинув просторное, согреваемое солнцем жизни поприще насущных нравственных потребностей" 421. На подобном мнении, весьма распространённом, следует остановиться подробнее. Раскол в зрелом сословии невозможен по "коренным" вопросам сословного плана. Такой раскольник, если он и появится, быстро окажется в полном одиночестве. Поэтому на непримиримые сословия спорящих разделяет внешне "незначительный", "узкий" вопрос. В России в 20-е годы ХХ века спорили о том, можно ли построить социализм в одной, отдельно взятой стране. В XVII веке спорили о том, тремя или двумя перстами следует совершать крестное знамение. В Западной Европе католики и протестанты спорили о том, позволительно ли отпускать грехи за деньги и читать молитвы на родном языке. В спорах о "незначительном" отражались мощнейшие "подводные течения" общественного сознания. Внешне сословный план оставался неизменным и почти одинаковым у обеих сторон. Но под прежней оболочкой постепенно разделялись и расходились всё дальше друг от друга два "центра тяжести", две основы плана. Казавшееся второстепенным выдвигалось на первое место. Считавшееся коренным теряло своё значение (и затем, после полного разделения сословий, часто смывалось волной отклонений). Так что позднее предметом спора могут стать и "коренные" вопросы жизни сословия.

Итак, по мере своего развития сословный план приобретает законченный, оформленный вид. Теперь любое, даже сравнительно небольшое отступление от привычных норм поведения, обрядов, одежды, внешнего облика представителей сословия вызовет противодействие.

Оппонент. Какие же преимущества получает от этого сословие?

Автор. Оно полностью приспосабливается к среде, прочно занимает определённую нишу в обществе. Жёсткость сословного плана в какой-то мере восполняет недостаток былой сплочённости. Там, где "верность" и "преданность" давно уже превратились в ничего не значащие слова, человека поддерживает личная гордость, личная честь... При столкновении с другими сословиями жёсткость сословного плана поможет сословию устоять.

Не случайно в острых жизненных ситуациях (к примеру, в бою или на пожаре) поведение тоже, как правило, жёстко предписывается. Может быть, если бы солдаты или пожарные были частями единого целого, им не потребовалось бы столь жёстких уставов. Но поскольку каждый из них - отдельный человек, это необходимо для выживания.

Оппонент. Но, вероятно, кроме достоинств, высокая устойчивость имеет и недостатки?

Автор. Главным недостатком является то, что среда, в которой живёт сословие, постоянно изменяется, а само оно вследствие устойчивости часто "отстаёт от жизни". В новой ситуации неизменность плана может обернуться для сословия катастрофой. Поэтому наиболее жизнеспособны сословия, которые находят промежуточное положение между полной гибкостью и полной неизменностью плана.

Оппонент. Вероятно, "запас гибкости" сословию придаёт его молодёжь?

Автор. Разумеется, как и в других случаях развития. Молодые представители сословия, ещё не вполне усвоившие сословный план, помогают ему выживать в самых непредвиденных обстоятельствах. Известно, с каким осуждением встретил Сталин слова Троцкого о том, что молодёжь является "вернейшим барометром партии" 422. Идейная молодёжь была гораздо более сильным противником восходящего сословия, нежели "старые большевики".

Новые сословия также всегда зарождаются в среде молодёжи, состоят главным образом из неё. По мере созревания они "стареют": в них становится больше людей старших возрастов. В молодом сословии юный возраст вождя является скорее его достоинством. В зрелом - это уже серьёзный недостаток, и все заметные места достаются почтенным "седобородым старцам". Развивается и "уважение к старости" (опыту, обычаям и знаниям старшего поколения), которое прежде насмешливо отвергалось.

Оппонент. Мы уже говорили, что в разрозненном сословии люди должны больше отличаться между собой. Как же это совместить с "окостенением" сословного плана, возрастанием его устойчивости?

Автор. В сплочённом сословии, действительно, люди свободнее в выборе, но предпочитают совершать его вместе. Попросту говоря, они сами желают походить друг на друга, как духовные братья-близнецы. В разрозненном сословии люди скованнее в выборе, но каждый, наоборот, стремится быть не похожим на остальных. Хотя бы в мелочах, а отличаться, иметь что-то неповторимо своё.

Глава XII. Открытость и замкнутость

- Не каждому дано быть великим грешником, но пусть это вас не огорчает и не расхолаживает. Мелкие пакости, совершаемые регулярно, переходят в большой, угодный Великому Чёрному грех. Не следует забывать, что выдающиеся грешники, даже демонические святые, часто начинали весьма скромно. Разве Трастус не был обыкновенным лавочником, продававшим рис и обвешивавшим клиентов? Кто бы мог ожидать, что этот заурядный человек станет Кровавым Убийцей с Торндайкской Дороги? А кто бы смог вообразить, что доктор Луенд, сын портового грузчика, будет крупнейшим в мире авторитетом по применению пыток? Настойчивость и набожность позволили этим людям подняться до положения правой руки Великого Чёрного.

Автор. Важнейшее свойство, влияющее на жизнеспособность сословия, - его открытость, свобода вступления в него для "новичков". Открытость - это одна из сторон гибкости, восприимчивости к отклонениям. Степень открытости изменяется по мере развития сословия. В основном изменения происходят в одну сторону: от открытости к замкнутости.

Молодое сословие всегда начинает с самой широкой открытости, стремится включить в себя как можно больше свежих людей. Внутри молодого сословия исчезает прежнее деление людей по национальным и кастовым признакам; его можно сравнить с общественным "котлом", где перевариваются прежние различия. "Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно..." - слова апостола Павла приложимы не только к ранним христианским общинам 423.

"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" - провозглашал "Коммунистический манифест", и первоначально для социалистов всего мира это были слова живые и незатёртые 424. "Тюремный закон... национальностей не признаёт, - отмечал В. Абрамкин. - Для воровского закона национальный вопрос - вопрос фраерский, то есть недостойный внимания нормального человека" 425. А вот как в старину вступали в ряды донских казаков: "В казаки принимали всякого. Нужно было только одно непременное условие - вера в Христа... Казаки в своё товарищество принимали и смелых татар, и турок, и греков, даже немцы попадали в казаки и быстро принимали все казачьи обычаи и становились настоящими казаками.

- В Бога веруешь? - спрашивали станичники пришлого человека.

И татарин, и турок-магометанин принимали веру казачью... и сливались с донцами" 426.

Если новичку чинятся преграды при вступлении, он вправе преодолеть их силой. Из "Жития преподобного Давида" узнаём, что этот человек, позднее причисленный церковью к лику святых, большую часть своей жизни занимался разбоем. Когда он решил уйти в монастырь, игумен долго не хотел принимать в монахи грозного атамана. Чтобы добиться своего, Давиду пришлось пригрозить: "Если же ты не захочешь принять меня, то клятвенно обещаю вам, что пойду обратно, приведу с собой своих разбойников и всех вас перебью и разорю монастырь ваш" 427.

Впрочем, молодое сословие оказывает некоторое недоверие представителям вытесняемого им сословия. Они при вступлении подлежат особенно строгой проверке. В ряде случаев, когда соревнующиеся сословия кажутся родственными, со стороны это выглядит неожиданно (дворянство и боярство, ответственные работники и профессиональные революционеры). Однако в других случаях развития мы уже видели действие этого правила: чем ближе родство и соседство, тем крепче "стена недоверия", тем больше преград на пути общения. Не ограждая себя от растворения в родственной массе, молодое сословие вряд ли могло бы появиться на свет...

Как и аскетизм, и сплочённость, первоначальная открытость не является случайностью или делом свободного выбора. От неё зависит выживание сословия. Для растущего сословия жизненно важно, чтобы двери в него были настежь распахнуты и не прикрывались извне. Скажем, в России в конце XIX века интеллигенция возглавила борьбу против знаменитого циркуляра о "кухаркиных детях", препятствовавшего простонародью получать образование. (В этом циркуляре министра народного просвещения Ивана Делянова от 18 июня 1887 года, между прочим, говорилось: "При неуклонном соблюдении этого правила гимназии и прогимназии освободятся от поступления в них детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исключением разве одарённых необыкновенными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат" 428.).

Дворянское звание в эпоху открытости может легко приобрести незнатный человек за свою службу - в России так было, например, во времена Петра I. Важнейшие должности в своём окружении царь доверял: бывшему матросу, свинопасу, пирожнику... В 1806 году, в разгар наполеоновских войн, во Франции получило известность письмо одного солдата, который писал: "Не подлежит сомнению, что солдата ободряет и поощряет мысль, что он может, как всякий другой, сделаться маршалом, князем или герцогом" 429.

Достигая зрелости, сословие постепенно переходит к замкнутости. Причина та же, что и в других процессах развития - стремление к устойчивости плана.

Первым шагом в этом направлении становится затруднённость вступления в сословие. Новичок теперь должен выдержать определённое испытание, пройти многоступенчатое посвящение. Конечно, посвящение было и прежде, но теперь меняется его главная цель: оно не столько закрепляет сословный план новичка, сколько отсеивает большинство желающих. Так, русское дворянство со второй половины XVIII века переходило ко всё большей замкнутости. Чин, достигнув которого незнатный человек приобретал дворянство, становился всё выше.

Кроме того, в сословие с определённого момента уже не может вступить каждый человек. Например, воровское сословие закрыто для бывших ответственных работников. А сословие ответственных работников было закрыто для бывших дворян, священнослужителей; даже вступать в брак с выходцами из этих сословий ответственному работнику не полагалось, как дворянину не полагалось жениться на крестьянке. Второй шаг - известные преимущества для "потомственных представителей сословия". Посвящение их становится всё более мягким и символическим, сдвигаясь ко времени их рождения. Нанесение упоминавшегося выше "клейма", если сохраняется, становится менее болезненным, теряет характер испытания. Сословие постепенно превращается в наследственное. Вот характерный рассказ В. Шаламова о воровском сословии: "Потомственные воры... составляют правящее ядро уголовного мира, именно им принадлежит решающий голос во всех суждениях "правилок", этих "судов чести" блатарей... Во время так называемого раскулачивания блатной мир расширился сильно. Его ряды умножились - за счёт сыновей тех людей, которые были объявлены "кулаками"... Однако никогда и нигде никто из бывших "раскулаченных" не играл видной роли в преступном мире... При малейшем столкновении... чужакам напоминали их "чуждое" происхождение...

- Какой ты вор? Ты волжский грузчик, а не вор!" 430.

Наконец, на последнем этапе сословие почти наглухо "закрывается" для новичков и становится исключительно наследственным. Ярким примером может служить зрелое дворянство во многих странах, в меньшей степени - буржуазия или духовенство. Любое сословие развивается в этом направлении. Но, уходя слишком далеко по пути замкнутости, высшее сословие, рано или поздно, подвергает себя опасности со стороны других сословий.

Оппонент. Нельзя ли пояснить сказанное более подробно на каком-то отдельном примере?

Автор. Возьмём всё то же сословие профессиональных революционеров в России. Вначале вступить в это сословие мог почти каждый. Социальное прошлое человека при этом не имело особого значения: он мог быть не только крестьянином, рабочим, интеллигентом, но даже дворянином или буржуа. Все прошлые различия "смывались" в новом сословном котле. В. Ленин писал в 1902 году, что среди профессиональных революционеров "должно совершенно стираться всякое различие рабочих и интеллигентов". "Социал-демократы должны идти во все классы населения, должны рассылать во все стороны отряды своей армии", - подчёркивал он 431.

Тремя годами позже он так разъяснял это положение: "Везде, где можно, мы будем стремиться организовать свои комитеты... Туда войдут и крестьяне, и пауперы, и интеллигенты, и проститутки... и солдаты, и учителя, и рабочие... Разумеется, при том необходимом и обязательном условии... чтобы они переходили на точку зрения пролетариата, а не пролетариат на их точку зрения" 432.

Затем, после победы в Октябре 1917 года, был сделан первый шаг к закрытости: доступ в сословие был существенно ограничен. Человек дворянского, буржуазного и даже интеллигентского происхождения уже не мог так свободно вступить в сословие.

Оппонент. Однако в ходе "ленинского призыва" в 1924 году двери в партию вновь были широко распахнуты. Если не для бывших дворян и буржуа, то для крестьян и рабочих - несомненно.

Автор. В действительности "ленинский призыв" как раз ярко подтверждает вышеизложенное. Это событие - победа открытости, но уже не профессиональных революционеров, а нового сословия, "ответственных работников". Многие профессиональные революционеры восприняли "ленинский призыв" как настоящую катастрофу. Лев Троцкий писал: "Ворота партии, всегда тщательно охранявшиеся, были теперь открыты настежь... Политический замысел состоял в том, чтобы растворить революционный авангард в сыром человеческом материале, без опыта, без самостоятельности, но зато со старой привычкой подчиняться начальству... Освободив бюрократию от контроля пролетарского авангарда, "ленинский набор" нанёс смертельный удар партии Ленина" 433.

При этом развитие "ответственных работников" прошло через те же ступени. Вначале особые преимущества для вступления в сословие имел рабочий и крестьянин. Затем преимущества стал получать уже сын "ответственного работника". Известно, что в некоторые советские институты (например, готовившие дипломатов) принимали главным образом детей "ответственных работников". Л. Троцкий замечал: "Привилегии имеют лишь половину цены, если нельзя оставить их в наследство детям. Но право завещания неотделимо от права собственности. Недостаточно быть директором треста, нужно быть пайщиком. Победа бюрократии в этой решающей области означала бы превращение её в новый имущий класс" 434. В Китае младшее поколение ответственных работников вполне открыто составило ядро нового буржуазного класса. При этом высказывалось такое мнение: "Если сыновья руководителей займут переднюю линию обороны, они не разрушат отцовских могил".

Оппонент. Как я понимаю, те же ступени развития - от открытости к замкнутости и наследственности - проходит любое сословие?

Автор. Видимо, да. Л. Разгон вспоминал, что в заключении в 30-е годы не мог поверить, что привычная ему открытость высших советских сословий сменится замкнутостью. Для его собеседника, старого царедворца Рощаковского, такая смена была естественна: "Конечно, как и положено быть, элита будет производить элиту, чиновники - чиновников, инженеры - инженеров, рабочие - рабочих, крестьяне - крестьян... Дети министров рабочими не пойдут, да и профессорские дочки не станут выходить замуж за ваших колхозников..." 435.

Оппонент. А как выглядит замкнутость в развитии духовных сословий?

Автор. В общем, очень похоже. Кроме того, весьма характерно меняется отношение к распространению знания (духовного или научного). Желание донести его до всех и каждого сменяется откровенной неприязнью к "тёмной и дикой толпе". Скажем, зрелая интеллигенция теряет прежний интерес к идее просвещения. Более того, теперь у неё не вызывает сомнений, что знания и творческое мастерство должны храниться узким кругом "посвящённых". Новые художественные или научные идеи, которые прежде старались выразить предельно доступно и просто, зашифровываются, намеренно усложняются. Выражать их "языком, доступным толпе", - считается почти неприличным, "дурным тоном".

Науки и искусства разделяются на "высокие" (то есть "настоящие") и "низкие" - общедоступные. Между ними вырастает пропасть, заравнивать которую считается недопустимым. По замечанию А. Блока, в такое время призывы к "весёлой науке" становятся "совершенно никому не понятны; даже имена носителей их вычёркиваются из списка порядочных и цивилизованных людей" 436. То, что просто и понятно каждому - это ещё не наука, - гласит общее мнение.

Сходное явление наблюдается и в развитии духовенства: внутри "учения для всех" рождается "учение для немногих". Появляется "тайное, сокровенное знание"... Мы знаем, что в средневековой Европе долгое время запрещалось переводить с латинского языка Священное писание. Таким образом, читать его могли лишь очень немногие.

Кстати, и у светских сословий тоже есть своеобразные "ступени знания". Только это относится не к науке и искусству, а к "искусству жизни". Например, незнание каких-то тончайших деталей дворцового этикета сразу же исключает дворянина из узкого круга "посвящённых".

Оппонент. Однако, придя к полной замкнутости и наследственности, сословие создаёт для себя серьёзную угрозу - извне?

Автор. Как правило, да. Но любое сословие может вернуться к частичной открытости и тем самым обратить процесс вспять. Например, дворянство от полной замкнутости иногда переходит к "новой открытости". Звание пожизненных дворян получают почти все незнатные по происхождению, но выдающиеся и уважаемые в обществе люди. Это позволяет вдохнуть в сословие свежие силы.

Когда возникает угроза существованию зрелого сословия, отношение к "новичкам" разительно меняется. Олег Волков рассказывал об одном из таких "новичков", Николае Савкине, пытавшемся на рубеже 20-х и 30-х годов войти в среду старого российского дворянства: "Знакомства Николай заводил преимущественно среди бывших. Стал держать кровную псовую собаку, введшую его в круг немногочисленных уцелевших тульских борзятников, кстати, очень дружески встретивших собрата новой формации. Николай малодушно стеснялся своих необразованных родителей. В каталогах собачьих выставок, он, ища, как облагородить свою фамилию, прибавлял к ней букву "х", полагая, что "Савкинх", при умелой подсказке, может сойти за заграничную: барон Николай Савкинх!.. Он столь искренне стремился отшлифоваться и войти в общество, открытое для него революцией, что эта готовность к дружбе с людьми, в общем-то бедствующими и утеснёнными, чрезвычайно к нему располагала. И хотя выглядели смешными его претензии на аристократизм... в таком искреннем желании разделить судьбу обречённого сословия не только не было расчёта и корысти, но проявлялся смелый и благородный характер" 437.

Другая возможность отхода от замкнутости: слияние двух родственных сословий. Скажем, древние римляне включали богов покорённых народов в свой Пантеон, соответственно происходило и слияние духовенства. Конечно, подобное широкое взаимное обновление сословных планов также повышало жизнеспособность сословия.

Оппонент. Вероятно, вопрос о взаимном обновлении сословий заслуживает более детального рассмотрения.

Автор. Чаще всего это обновление происходит в результате торговли или завоеваний. Мы уже отмечали, что в местах соприкосновения цивилизаций наблюдается подъём науки, техники, культуры в результате взаимного обновления соответствующих планов. Даже самые суровые завоеватели неизбежно берут что-то из наследия покорённого народа. То же касается и развития сословий.

Оппонент. Но, вероятно, мирная торговля всё-таки не может соперничать по размаху своего воздействия с военным покорением?

Автор. Торговля, хотя и выглядит более "мягким" способом воздействия, мало отличается от завоевания по конечным результатам. Она нечувствительно прививает человеку новые привычки, потребности, и постепенно полностью изменяет его поведение и образ жизни. Писатель Джеймс Виллард Шульц, долгие годы изучавший жизнь североамериканских индейцев, приводит такой характерный монолог одного из них:

"- Как хорошо, что белый торговец поселился в нашей стране, в сердце наших прерий! - говорили мы. - Теперь ни в чём не будем мы нуждаться. Сын мой, как жестоко мы ошибались!.. Мы были недальновидны. Если подумать - мы ведь не нуждались в тех товарах, какие привозили в нашу страну белые торговцы. Предки наши сами делали своё оружие и одежды и жили счастливо. Будь мы мудрее - мы последовали бы их примеру. Вторжение белых было для нас началом конца. Для них мы истребляли нашу дичь, мы соблазнились пёстрыми бусами, цветными одеялами и табаком, ружьями и огненной водой, мы позволили им укрепиться в нашей стране, и в конце концов отняли они у нас нашу землю" 438.

Оппонент. Надо сказать, что здесь не заметно никакого взаимного обновления, а только разрушение.

Автор. "Чистого" разрушения не бывает, как правило, даже при полном уничтожении побеждённого народа. Не было его и здесь. Достаточно заметить, что та привольная жизнь, о которой с тоской вспоминал старый индеец - с верховой охотой на бизонов, военными стычками из-за конских табунов - стала возможна только благодаря приходу европейцев. До этого, как известно, лошадей у индейцев не было... Но не только торговля ведёт к взаимному обновлению сословных планов. Даже простое общение людей имеет тот же результат. Как простодушно замечает один из героев Фонвизина: "Всякий, кто был в Париже... уже стал больше Француз, нежели Русский"... 439

Представители молодого сословия обычно не только не чураются людей из иных сословий, но и сами стремятся к общению с ними. Они желают донести до них свою "правду", свой сословный план, а себя обогатить их опытом. Молодые высшие сословия, в особенности духовные, нередко совершают "хождение в народ". Светские сословия без предубеждения идут "на выучку к иностранцам".

Человек молодого сословия доступен и прост в общении, с равной охотой беседует с царём и последним бедняком, - с бедняком иногда даже охотнее. И того, и другого он одинаково зовёт "братом" или "товарищем", обращаясь к нему запросто на "ты". Пожалуй, только с представителем сословия-соперника он не всегда согласится разговаривать. Г. Распутин с осуждением писал о монахах, которые охотнее общаются с "уважаемыми людьми", нежели с простыми: "Гордость так тонка! Она показывает себя различно... Тут монахов бес ловит: вы, светила, выдержанность вам нужна, а не нищета духа; это пусть у простячков, а вы будьте выдержаннее, а то аристократия не полюбит" 440.

Однако в зрелом сословии возросшая устойчивость неизбежно заставляет ограничивать подобное общение. "Человеку не место среди людей иного круга", - считали во все времена во всех зрелых сословиях. В Европе рыцарю или дворянину приличия не позволяли проводить время среди "грубого мужичья"; монах ради своей "духовной чистоты" должен был пребывать в стенах обители. Да и крестьянину не подобало стремиться в общество "благородных"... В Индии расслоение общества на замкнутые касты было доведено до настоящего совершенства. "Вера с верою не пьёт, не ест и не женится", - как писал посетивший Индию в XV веке купец Афанасий Никитин 441. Появлялась идея о том, что общение с людьми иных сословий "оскверняет", марает душу и тело. Прикоснуться к такому человеку, как к равному себе - значит совершить серьёзное прегрешение. (Подобный поступок может внушать даже настоящий "священный ужас").

Оппонент. Так дело обстояло разве что только в Индии.

Автор. Не только в Индии, а везде. В России после Февральской революции Александр Керенский, впервые придя в своё министерство, совершил необычный жест: подал руку швейцару Моисееву. Этот как будто незначительный поступок породил бесчисленное количество осуждающих оценок. Например, работник министерства С. Милицын записал в дневник: "Мне кажется, что Керенский сказался весь при первом посещении министерства. Он, говорят, вбежал, пожал руку швейцару... и пренебрежительно бросил: "Ну что, чинушки ещё не пришли?". Наши сторожа сразу переменили свой тон..." 442.

Сатирик Аркадий Аверченко, обращаясь к А. Керенскому, с иронией спрашивал: "Знаете ли вы, с какого момента Россия пошла к погибели? С того самого, когда вы... приехали в министерство и подали курьеру руку. Ах, как это глупо было и, - будь вы другой человек, - как бы вам должно быть сейчас мучительно стыдно! Вы тогда думали, что курьер такой же человек, как вы. Совершенно верно: такой же... Но руки ему подавать не следовало... Не спорю, может быть, персонально этот курьер - обворожительно светский человек, но вы ведь не ему одному протянули руку для пожатия, а всей наглой, хамской части России..." 443.

Глава XIII. Собственные колебания

- Какая... благотворительность?! Мы же их завоевали!

- С точки зрения Галактики, война - всего лишь одна из форм благотворительности.

Оппонент. Мы уже говорили о том, что в Советском Союзе и Китае профессиональные революционеры прошли путь от своей победы до крушения за 17-20 лет. А как обстояло дело в иные эпохи, с другими сословиями?

Автор. Начнём с того, что в обществе всегда уживались по меньшей мере два высших сословия: духовное и светское. У высшего светского сословия, насколько можно судить, предельный "срок жизни" составляет не более 400 лет, а в среднем колеблется около 300-350 лет. Созревание обычно происходит примерно на половине этого срока, когда сословие от наступления переходит к приспособлению. Чаще всего на то же время приходится "золотой век" сословия, сопровождающийся расцветом науки, искусства и культуры в целом. Сословие ещё пользуется благами молодости, одновременно приобщаясь к "вольной жизни" и приобретая вкус к удовольствиям. Последнее, очевидно, тесно связано с общим культурным расцветом.

В эпоху "золотого века" сословие возглавляет "великий правитель", нередко занимающий в памяти потомков место наравне с основателем сословия. В народе о правителях "золотого века" (таких, как Перикл, Харун ар-Рашид, Сулейман I Великолепный, Екатерина II Великая и т. д.), как правило, сохраняются весьма благожелательные предания. Очень часто создаётся собирательный образ подобного правителя - например, былинный образ Владимира Красное Солнышко на Руси, соединивший черты двух или многих великих князей. Однако чувство духовного преклонения (характерное по отношению к аскетам-основателям) в народе обычно сменяется слегка насмешливым одобрением.

В истории античной Греции ясно выделяются эпохи господства трёх сословий - знати, свободного простонародья и македонского военного сословия. В VII-VI веках до нашей эры в греческих государствах знать во главе общества повсюду оттесняется свободным народом. Спустя три столетия Элладу объединяет македонское завоевание. Наконец, последние государства, заложенные македонцами, рушатся под натиском римлян примерно тремя веками позднее (сама Эллада теряет независимость раньше других).

В древнеримской истории чётко различимы три эпохи, когда ведущая роль в обществе принадлежала: вначале - родовой знати, патрициям, затем - новой, торгово-денежной знати, вышедшей во многом из свободного простонародья, и, наконец, военному сословию периода империи. Каждая из названных эпох продолжалась около 300-350 лет. На рубеже третьего и четвёртого веков нашей эры Рим уже вновь переживал тяжёлый упадок, связанный со зрелостью высшего имперского сословия...

Рассмотрим также с этой точки зрения историю России. Славянская родо-племенная знать, варяжская княжеская братия, боярство, дворянство сменяли друг друга в качестве высших сословий с промежутками примерно в три столетия. (Приблизительными вехами окончания очередной эпохи могут служить: призвание варягов, победа монголов, Смутное время, 1917 год).

Чаще всего история сословия открывалась рождением новой империи, а заканчивалась её полным распадом, крушением или превращением в "призрак". Таковы были три века арабского халифата, "Священной Римской империи", великой монгольской державы, индийской империи Великих Моголов, европейских колониальных империй...

Столь же часто история высшего сословия почти совпадает с историей правящей династии. В России около трёхсот лет, как известно, царствовала династия Романовых. Ярким примером в этом отношении может служить средневековый Китай. Около трёх веков царствовали династии Тан, Сун, Мин, Цин. Эпохи их правления начинались и завершались полосами смут, восстаний и иноземных нашествий, иногда успешных. Несколько нарушила это однообразие лишь монгольская династия Юань (1280-1368 годы), когда Китай оказался захвачен волной победоносного наступления монголов.

Оказываясь у власти, сплочённое молодое сословие неизменно "наводило порядок", устанавливало мир в обществе. В такие моменты мир, безопасность, прочный порядок представлялись людям, уставшим от бесконечных раздоров, высшим благом, миру ставились алтари и посвящались храмы. В памяти народа борьба сплочённого сословия против разрозненного окрашивалась порой в мифические, сказочные тона. В Иране возникла легенда о сражении храброго шахиншаха Ардашира I (III век) со злобным драконом. В действительности основатель династии Сасанидов и нового знатного сословия вёл беспощадную войну против местных иранских правителей. В русской былине о поединке богатыря Ильи Муромца с Соловьём Разбойником также можно усмотреть отражение борьбы княжеских дружин с прежней родо-племенной знатью. Тридцать лет, которые больной и бессильный Илья Муромец "сиднем сидел" на печи, не владея "ни руками, ни ногами", видимо, объясняют бездействие героя в предшествующую эпоху междоусобиц. А образ Соловья, возможно, позволяет понять, как простонародье относилось к зрелому знатному сословию...

Иначе говоря, никому постороннему во владетельный "Соловейкин род" доступа нет, тем более "мужику и деревенщине" Илье. Слова Соловья показались богатырю чрезвычайно обидными.

Неправда ли, при чтении этих строк невольно вспоминаются события Смутного времени (когда был казнён малолетний сын Марины Мнишек) или более поздние?..

Развитие сословия от первоначальной сплочённости к полной разрозненности, от молодости к зрелости занимало каждый раз около 300 лет. Зрелость неизменно порождала эпоху смут и междоусобиц, из которой общество выводило уже новое высшее сословие.

Именно поэтому с древнейших времён в истории любого крупного государства эпохи относительного покоя (до 300-350 лет) сменялись эпохами революций, смут и внутренних беспорядков. (Случайные обстоятельства и люди играли здесь только роль спичек, зажжённых в пороховом погребе). Смута обыкновенно осознавалась большинством населения как стихийное бедствие, которому нет сил противостоять:

Как разнородны лики злодейств! И нет уж оралу

Здесь, меж собою порвав договоры, соседние грады

Правда, наступающее молодое сословие выделяло в смуте положительную сторону: свои первые победы, духовную стойкость и геройство. С точки зрения молодого сословия, смута или война - это возвышенно-радостное, "весёлое время", несмотря на все бедствия и страдания, его сопровождающие.

Во время смуты страна легко может быть покорена иноземцами, особенно если их объединяет сплочённое сословие. В таких случаях порой даже "сплочённый карлик" способен завоевать "немощного великана". Так, Западная Римская империя рухнула под напором варваров, численность которых, по некоторым подсчётам, составляла одну двадцатую от всего населения империи. Численность войска Александра Македонского, завоевавшего почти весь известный тогда мир, составляла в разное время от 40 до 120 тысяч человек (в то время как ему противостояли миллионные армии). Общество может вывести из смуты и собственное новое высшее сословие, возникшее в самом обществе.

Оппонент. Само начинает смуту и само же из неё выводит?

Автор. Нет, не так. Даже если никаких соперников у высшего сословия пока нет, смута всё равно разразится в свой черёд. Только затянется она тогда надолго, подобно войне Алой и Белой розы, унесшей около четверти английского населения. Чем сильнее наступающее сословие, тем быстрее воцарится "новый порядок".

Вообще, революция и революционеры соотносятся между собой примерно так же, как пожар и пожарники. Искусственно устроить революцию столь же возможно, как и устроить землетрясение... Другое дело, что победить в ходе революции могут различные высшие сословия.

Если высшие сословия общества окончательно утратили качества молодости, вопрос лишь в том, какое из молодых сословий займёт их место. В ХХ веке такое положение сложилось, скажем, в Германии к началу 30-х годов.

(Ясно, что в Германии в 1933 году, как ранее и в Италии, победило именно молодое сплочённое сословие. Адольф Гитлер говорил о нём: "Партия - неподходящее слово. Мне больше нравится слово "орден"" 446. Точно также Сталин в 1921 году уподоблял профессиональных революционеров "ордену меченосцев внутри государства Советского, направляющему органы последнего и одухотворяющему их деятельность" 447. Ещё одна выразительная выдержка из размышлений германского вождя: "Есть ли что-нибудь счастливее национал-социалистического собрания, где все - и докладчики, и слушатели - ощущают себя единым целым? Это счастье единства. С такой интенсивностью его переживали лишь общины первых христиан. Они тоже жертвовали своим личным ради блага общины... И у нас есть особое, тайное наслаждение - видеть, как люди вокруг нас не могут взять в толк, что же с ними происходит на самом деле. Они упрямо таращатся на знакомые внешние приметы - на имущество, доходы, чины и порядок наследования. Если всё это на месте - значит, всё в порядке. Но тем временем они уже вовлечены в новые связи... Они уже изменились. И здесь им не помогут ни имущество, ни доходы" 448).

Оппонент. Правильно ли я понял, что зачастую иноземцы позволяют "омолодить" местное высшее сословие?

Автор. Чаще всего иноземцы сами составляют новое высшее сословие, которое постепенно смешивается с местным населением. Известна роль норманнских пришельцев в истории Англии и других европейских стран. В Древнем Риме в своё время правили этрусские цари, в Китае ещё в ХХ веке - маньчжурская династия Цин... Македонское завоевание позволило грекам создать огромную империю.

Тут можно усмотреть, как ни странно, долю сотрудничества - один народ "дарит" другому сплочённое высшее сословие, которого тот лишён. Идеальное представление о таком "дарении" отражает русское предание о призвании варягов: "Земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет. Да поидете у нас княжити и володети" 449. Кстати, предшествующую эпоху разрозненности летописцы рисуют в высшей степени типичными красками: "И начаша сами себе владети и городы ставити; и не бе в них правды... и бысть межу има рать велика и оусобица, и воевати начаша сами на ся". (Никаноровская летопись) 450. "И возста род на род, и рати, и пленениа, и кровопролитиа безпрестани" ("Никоновская летопись" 451). По этим данным нетрудно установить и возраст славянского знатного сословия того времени: около 350 лет. Вообще, сами понятия молодости и зрелости сословия позволяют восстанавливать облик давно ушедших сословий по немногим известным штрихам (например, однообразию и аскетизму в одежде, украшениях). Точно также палеонтологи, начиная с Жоржа Кювье, по единственной сохранившейся косточке воссоздают строение вымерших животных. В жизни сословий "принцип соотношения" действует столь же неукоснительно, как и в других процессах развития.

При своём рождении и наступлении высшее сословие не учитывает былых границ, и пока хватает силы, стирает их с карты. Молодое сословие провозглашает, что прежние нации и народы без остатка растворяются в новом единстве - христианском, исламском, революционном и т. д. В эпоху арабских завоеваний никто не называл победоносных захватчиков "арабами" - говорили "мусульмане". Полноправными гражданами Российской империи могли стать и нерусские по крови - важно было, чтобы они принадлежали к "народу православному". После 1917 года московская власть долгое время воспринималась как "правление Интернационала". А пребывание этого учреждения представлялось временным: "Ещё несколько лет - и Коминтерн уйдёт от нас, - писал Михаил Кольцов в 1924 году. - Его столицей станет Берлин или Париж. Вы тогда будете жадно смотреть рисунки журналов, расспрашивать знакомых, приехавших оттуда, и по-провинциальному вспоминать о том, как Коминтерн был "совсем тут, близко, в Москве, на Моховой"" 452.

В рамках империи, которая создаётся молодым сословием, сливаются и перемешиваются прежние народы. Нередко этот процесс доходит до естественного завершения - образования нового народа. Поэтому течение истории неизбежно ведёт к смешению народов и возникновению новых. Именно поэтому до наших дней дожили очень немногие древние, тысячелетние народы, и как правило те, которые тесно соединились или даже полностью слились с одним из своих сословий (кочевым, торговым, духовным и т. п.). Только это позволило им избежать "растворяющего" воздействия смешения народов.

Оппонент. А как обстоит дело со "сроком жизни" высшего духовного сословия?

Автор. Очень похоже. Различие заключается в том, что в духовном сословии почти всегда наряду со зрелыми сохраняются и молодые части: аскетичные, сплочённые, гибкие. Они-то зачастую и позволяют духовному сословию выжить во время спада и обновиться, сохраняя преемственность. Упадок духовного сословия, как и светского, наблюдается с промежутками примерно в 350 лет. В пору упадка духовное сословие переживает смуту: его захлёстывают волны ересей, безверия, прежних верований, почитания "второстепенных" святых и богов - и зачастую оно вытесняется иным духовным сословием. Одновременно в собственной среде духовенства звучат обличения роскоши, раздаются призывы "опроститься", "уйти от мирской власти", "вернуться к истокам", к бедности и самопожертвованию.

Возьмём, к примеру, историю жреческого сословия Древнего Рима. В пятом и четвёртом веке до нашей эры эллинское религиозное влияние среди римлян окончательно победило этрусское. Через три или четыре столетия, в эпоху поздней республики, римское духовенство пережило глубокий упадок. Распространилось почитание новых богов; в Риме расцвели разнообразные культы, пришедшие с Востока - из Египта, Сирии, Малой Азии. Древние обряды вызывали невольный смех у самих священнослужителей (именно тогда родилось крылатое выражение относительно "улыбки авгуров"). С другой стороны, нарастало движение за возвращение к "отеческим ценностям" в религии, победившее в эпоху ранней империи. Вергилий в "Энеиде" изобразил битву римских и египетских богов:

Против Нептуна царя, Венеры и против Минервы

Спустя три столетия это положение повторилось. Римские солдаты, позабыв отеческую веру, ставили алтари персидскому богу Митре и другим божествам покорённых народов. "Почти вся тогдашняя римская знать чтила младенца Озириса, Рим молился тем, кого победил", - рассказывал епископ Августин 454. Широко распространились новые верования; началась и борьба за возрождение старинной религии, включая суровые преследования христиан. В IV веке нашей эры император Константин введением христианства подвёл черту под этой эпохой упадка...

Рассмотрим также историю христианского духовенства Западной Европы. Первый упадок и ослабление своего влияния римская церковь пережила, как известно, в VII-VIII веках, спустя три-четыре столетия после реформ Константина. Пустовали епископские престолы, в некоторых местах население обращалось к прежней языческой вере. В ходе преобразований в монастырях утверждался строгий бенедиктинский устав, ограничивалась роскошь духовенства и его участие в светской жизни.

Второй спад наблюдался в XI-XII веках. Стремление к "очищению" и "духовным подвигам" вылилось тогда в крестовые походы, движение нищенствующих монахов и отшельников. В церковной жизни было утверждено безбрачие духовенства. Развитие "великих ересей", нашедших благодатную почву, привёло к ожесточённой борьбе с ними, первым кострам еретиков, и впоследствии породило инквизицию. Следующий, уже третий по счёту спад наступил в XVI веке, в эпоху Реформации. Родилась новая, протестантская вера, а сама римская церковь пережила обновление в ходе Контрреформации. Преследование "ведьм", получившее широчайший размах после 1484 года, без сомнения, стало одной из составляющих этого процесса. Четвёртый спад, начавшийся в конце XVIII столетия и завершившийся лишь в XX веке, породил массовое неверие, и среди прочего позволил французским якобинцам вводить культы Разума и Верховного Существа... В течение этого спада нередко создавалось стойкое впечатление, что религия в "просвещённых странах" доживает свои последние дни. "Во всей Франции, - писал в 1793 году Георг Форстер, - словно каким-то волшебством, по воле народа исчезло католическое язычество и наступило царство Разума" 455.

Обратимся теперь к истории русского духовенства. Конец X века - принятие христианства. (Характерно, что великий князь Владимир Святославич вначале попытался укрепить прежнее, языческое вероучение. Он приглашал к себе и расспрашивал о вере мусульманское, римское, иудейское духовенство. Таким образом, эпоха поставила вопрос широко: об обновлении духовного сословия...).

Вторая половина XIV века - расцвет пустыннического движения, мощная волна аскетического обновления церкви. "Приблизительно на полтора столетия хватило этого высокого духовного подъёма", - отмечал Е. Трубецкой 456. XVII век - раскол: борьба патриарха Никона с духовной независимостью пастырей, движение старообрядцев... Несмотря на непримиримую вражду, оба направления по-своему обновляли церковь. Характерно, что вожди раскола - Никон и Аввакум - входили первоначально в единый кружок ревнителей благочестия. Оживление языческих традиций в эту эпоху привело, в частности, к ожесточённой борьбе со скоморошеством. Степан Разин презрительно спрашивал в те годы: "На что церкви? К чему попы? Венчать, что ли? Да не всё ли равно: станьте в паре подле дерева, да пропляшите вокруг него - вот и повенчались!" 457.

Следующий упадок русская православная церковь пережила, как известно, в XX веке. Григорий Распутин в 1915 году писал о положении церкви: "В настоящее время, как у греков (перед падением Византии. - Прим. автора), все епископы грамотные и боголепие соблюдают и служат, но нищеты духа нет, а народ только и идёт за нищетой духа, толпами пойдёт за ней, потому что боголепие высоко, а нищета духа выше. Без нищеты епископ заплачет, если креста не дадут, а если она есть в нём, то и худая ряса приятна - и за худой рясой пойдёт толпа... А почему теперь уходят в разные вероисповедания? Потому что в храме духа нет, а буквы много - храм и пуст" 458. "Трудно в миру приобрести спасение, - замечал он, - наипаче в настоящее время. Все следят за тем, кто ищет спасения, как за каким-то разбойником и все стремятся его осмеять". В храме на усердных богомольцев смотрят "с каким-то удивлением", как будто те "пришли сделать святотатство". Над ними смеются "псаломщики, дьякон и все священники" 459.

Упадок церкви в ХХ веке сопровождался почти полным уничтожением духовенства и в то же время создал условия для его последующего возрождения. Заметим, что в этом случае промежуток между духовными смутами оказался короче, чем обычно - около 250 лет. Возможно, потому, что здесь речь шла не только о собственном развитии духовенства.

Оппонент. Но всё-таки далеко не во всех странах и не всегда смена высших сословий происходила с промежутком около 350 лет. Даже при отсутствии внешнего вмешательства. Возьмём, к примеру, историю Англии. Между победой норманнской знати и победой нового дворянства действительно прошло около 400 лет. Но следующую революционную эпоху отделяет от этого времени менее двух столетий.

Автор. Вопрос в том, что считать "внешним вмешательством". Такому внешнему вмешательству, как завоевание иноземцами, молодое сословие способно сопротивляться. Сплочённость сословий маленького народа зачастую позволяет успешно противостоять могучим завоевателям. Это хорошо понимал ещё Ликург, который на вопрос сограждан: "Как нам отвратить от себя вторжение неприятеля?" - давал такой неожиданный ответ: "Оставайтесь бедными, и пусть никто не тщится стать могущественнее другого" 460. Хотя, конечно, столкновение с более молодым сословием может оборвать жизнь сословия задолго до достижения им полной зрелости.

Непреодолимые внешние обстоятельства - это события, не зависящие от самого сословия. К примеру, развитие скотоводства, земледелия, техники, которое определяющим образом влияет на смену "низших" сословий. Колебания на нижних ступенях общественной пирамиды, естественно, распространяются и на верхние уровни. В Англии именно развитие техники и промышленности оборвало правильное чередование прежних знатных сословий.

То же мы наблюдаем и в иных случаях развития. Мы уже говорили, что экономические подъёмы и спады, мода на промышленные изделия, "волны жизни" в сообществах живых организмов также имеют собственную частоту. Однако непредвиденные "внешние" события всегда могут её нарушить.

Оппонент. Если частота собственных колебаний в развитии высших сословий составляет около 350 лет, то почему век профессиональных революционеров в России и Китае оказался так недолог - всего 17-20 лет?

Автор. Думаю, причина в том, что они заняли ниши обоих высших сословий - и духовного, и светского, экономического. Но ведь нельзя долго устоять на двух лошадях одновременно! В особенности если лошади скачут в разных направлениях. Не случайно духовенство в истории почти всегда стремилось избегать подобного сочетания. И раздражение "низших" сословий "сеньорами в рясе" достигало особенного накала.

Разграничить же духовную и светскую власть в Советском Союзе 30-х годов было явно невозможно. Впрочем, позднее кое-что в этом направлении сделали. С конца 50-х годов в СССР за уцелевшими старыми большевиками прочно закрепили духовное влияние в обществе, а к "светской" власти их старались не подпускать.

Оппонент. А есть ли какие-то колебания в развитии "низших" сословий?

Автор. "Низшее" сословие обыкновенно живёт в условиях большего или меньшего "голодания" - недостатка жизненных средств. Здесь чёткие границы жизнелюбию и разобщённости ставит сама природа. Поэтому "низшее" сословие всегда в той или иной степени молодо. Однако известные колебания в сторону зрелости всё же происходят. Наиболее благоприятная эпоха для "низшего" сословия наступает перед сменой высших сословий, а также сразу после неё. Об этом говорит пословица: "В те поры холопу время, когда господину безвременье".

Е. Трубецкой с осуждением вспоминал события 1917 года в России: "Когда началось у нас постыдное бегство с фронта, открывшее врагу дорогу в центр России, калужане говорили: "мы калужские, нам моря не нужны", а в то же время и саратовские утешали себя тем, что "до Саратова немец не дойдёт". И, что всего ужаснее, в эти дни крушения родины настроение народных масс было праздничное, ликующее, народ радовался "завоеваниям революции"... Невольно вспоминается... характеристика, данная римскому обществу в век падения Западной империи, в дни вторжения в неё варваров. По словам Сальвиана - писателя того времени - "римский народ умирает и хохочет"... Не у нас одних наблюдалось это радостное настроение..." 461.

Новое высшее сословие, приходя к власти в союзе с "низшим" сословием, первое время идёт навстречу его требованиям. Но затем совершается коренной поворот: развёртывается жёсткое наступление на былые вольности и завоевания "низшего" сословия. По мере созревания высшего сословия его натиск несколько ослабевает. Законы смягчаются, как внутри высшего сословия, так и в обществе в целом. Начинаются, с одной стороны, уступки, с другой, бунты, "жакерии" и восстания.

Оппонент. Нельзя ли пояснить сказанное примерами?

Автор. Рассмотрим историю русского крестьянства в XVII-XX веках. После Смутного времени молодое дворянство вело планомерное и успешное наступление, усиливая личную зависимость крестьян. В XIX столетии, напротив, началось отступление, венцом которого стала отмена крепостного права. Крестьяне, однако, потребовали большего, - земли. В ходе гражданской войны они добились своего: дворянство было разгромлено, а земля перешла в пользование общины. Однако "золотой век" общинного крестьянства длился недолго. Спустя несколько лет, в год "великого перелома" (1929 год), молодое высшее сословие развернуло мощное наступление на крестьянство. Новый земельный строй недовольные крестьяне назвали "вторым крепостным правом (большевиков)"...

Оппонент. Итак, каждые 300-350 лет сословие переживает упадок, сопровождающийся смутами, войнами, революциями... А чем, интересно, современники событий объясняли эти явления?

Автор. Само зрелое сословие чаще всего видело события примерно так: всё было благополучно, но вдруг неизвестно откуда появились "враги" (завоеватели, еретики, смутьяны - одним словом, молодое сословие) и опрокинули весь этот веками устоявшийся порядок.

Однако другие участники событий обычно искали причину в самом зрелом сословии. В его междоусобицах (это суждение мы уже разбирали). В утрате им качеств молодости - аскетизма, сплочённости, гибкости... Конфуций, например, на первое место ставил рассредоточение власти. Он замечал: "Когда в Поднебесной царит дао, ритуал, музыка, приказы на карательные походы исходят от сына неба. Когда в Поднебесной нет дао, музыки, ритуала, приказы на карательные походы исходят от чжухоу (правителей уделов. - Прим. автора). Когда они исходят от чжухоу, редкий случай, чтобы власть не была утрачена в течение жизни десяти поколений. Если же они исходят от высших сановников, то редкий случай, чтобы власть не была утрачена в течение жизни пяти поколений. Если же судьба государства оказывается в руках мелких чиновников, то редкий случай, чтобы власть не была утрачена в течение жизни трёх поколений" 462.

Глава XIV. Сословие и общество

Автор. В исторической эволюции, как и в других процессах развития, из планов формируются сообщества. До сих пор мы говорили в основном о жизни однородных сообществ - сословий. А сообщество сословий, то есть разнородных планов, - это, очевидно, то, что мы называем обществом.

Оппонент. Но иногда это понятие отождествляют с нацией, иногда - с государством.

Автор. Понятие "нация" - совсем недавнего происхождения. А сообщества сословий возникли раньше любого государства. Уже в первобытных племенах имелись рядовые охотники, шаманы, военные вожди... Правда, трудно сказать, были ли они частью различных сословий или единого, но чрезвычайно разрозненного сословия. Впрочем, явной границы здесь и нет. Ясно, что когда-то, на заре человечества, все люди принадлежали к одному "сословию"!

Оппонент. И всё-таки, является ли государство орудием подавления одного сословия (класса) другим?

Автор. Говорить, что государство служит только одному сословию, так же неточно, как утверждать, что экологическое сообщество служит лишь одному или нескольким видам (допустим, хищникам). Действительно, деятельную роль в государстве обычно играют одно-два сословия. Но любое государство всегда держится на молчаливой поддержке большинства. Между прочим, И. Сталин по этому поводу замечал: "Товарищи, это особый фактор в нашем развитии: молчаливое сочувствие, его никто не видит и не слышит, но оно решает всё" 463. Если это молчаливое согласие исчезает, сообщество сословий распадается и на его месте возникает другое.

Допустим, если одно сословие (располагающее "властью") переступает границы неписанного общественного соглашения, то эта власть быстро разрушается. И суровые "меры устрашения" с её стороны только ускорят процесс. Вспомним, чем закончился террор 1793-1794 годов для якобинцев-идеалистов! Обожествление власти, представления о всемогуществе "железной руки" - одна из форм сословного подражания. Призванная скрыть тот факт, что никакая власть и шагу не может ступить без согласия сословий.

Оппонент. Что же, этот факт сознательно скрывается?

Автор. Конечно, нет. Иногда сами носители власти искренне верят в своё всемогущество. Л. Троцкий вспоминал: "В 1923-1924 гг. я натыкался в Кремле на подобный афоризм: "Если политические режимы до сих пор падали, то только потому, что правящие не решались применять необходимое насилие"" 464.

Оппонент. Идея "доброго" правителя, "доброго царя" - тоже сословное подражание?

Автор. Когда люди говорят, что какой-то исторический деятель был "добрым", не следует понимать их буквально. В действительности речь идёт не о личной доброте, а о близости сословных планов. С точки зрения многих крестьян, Стенька Разин, к примеру, был "добрым". "Добрым" может быть и представитель другого сословия, если он аскетичен и целиком посвящает себя "служению низшим сословиям".

Оппонент. И всё-таки обожествление высшей власти тоже выражает, как мне кажется, соглашение сословий.

Автор. Да, обожествление - это как раз тот случай, когда сословное подражание постепенно изменяет существо явления. С одной стороны, высшее сословие обожествляет своего вождя, чтобы он выглядел "своим" для "низших" сословий, удерживал их в повиновении. С другой стороны, любой правитель желает по возможности ослабить чересчур тесную опеку со стороны своего сословия. Получить возможность в крайнем случае поднять народ на бунт против собственного, высшего сословия, как это делали Иван Грозный, Мао и многие другие правители. Лучшее средство к этому - обожествление высшей власти. Или - в эпоху античности и в новое время - всенародное голосование за неё. Так что не следует в "культе личности" видеть обязательно непомерное честолюбие правителя. Дело тут, как правило, совершенно в ином.

Наконец, обожествление власти подталкивается и снизу, поскольку "низшие" сословия также бессознательно стремятся избавить "государя" от излишней опеки сверху, приблизить его к себе. Поэтому обожествление "государя" снизу тем больше, чем сильнее неприязнь и ненависть к высшему сословию в целом. И встретить любовь к верховному правителю можно в самой "неожиданной" как будто общественной среде - например, среди воровского сословия.

В идеале обожествлённый правитель стремится казаться в равной степени близким всем сословиям, каждому человеку. (Потому в обращении к нему и сохраняется обычно форма "ты"). А. Твардовский писал в 1952 году:

"Если бы крестьяне были предоставлены сами себе, - писал Степняк-Кравчинский, - и были вольны воплотить в жизнь свои удивительные идеалы, они велели бы Белому царю оставаться на престоле, но прогнали бы и, наверно, перебили бы всех губернаторов, полицейских и чиновников" 466. Противоположное отношение к "государю" и "государевым людям" зрелого сословия отразилось в пословицах: "Царь гладит, а бояре скребут", "Царские милости в боярское решето сеются", "Царю застят, народ напастят". Обожествление верховной власти, таким образом, по мере созревания высшего сословия превращается из его опоры в заложенную под него мину. В России такая "мина" взрывалась неоднократно, - при введении опричнины, в начале революции 1905 года... После убийства императора Павла в 1801 году ликующие офицеры-дворяне поздравляли солдат: "Радуйтесь, братцы, тиран умер". Солдаты на это отвечали: "Для нас он был не тиран, а отец"... 467

А после 1917 года в советском обществе различие новых "верхов" и "низов" общества делалось всё более явным. Одновременно нарастало и почитание в народе главы высшей власти (ярко проявившееся после смерти Ленина, в дни его похорон). Самого председателя Совнаркома это искренне удивляло. По воспоминаниям Владимира Бонч-Бруевича, он говорил: "Смотрите - что пишут в газетах?.. Читать стыдно... Пишут обо мне, что я такой, сякой, всё преувеличивают, называют меня гением, каким-то особым человеком, а вот здесь какая-то мистика... Коллективно хотят, требуют, желают, чтобы я был здоров... Так, чего доброго, пожалуй, доберутся до молебнов за моё здоровье... Ведь это ужасно!.. И откуда это? Всю жизнь мы идейно боролись против возвеличивания личности, отдельного человека, давно порешили с вопросом героев... Это никуда не годится. Я такой же, как и все..." 468. Как видим, даже нежелание самого вождя сословия превращаться из "старшего товарища" в "земное полубожество" мало что меняет.

Более ранняя ступень подобного процесса отражена в воспоминаниях Нестора Махно: "Мне лично казалось и странным, и неудобным слышать обращение ко мне крестьян и повстанцев, вместо "товарищ Махно", Батько Махно, а иногда - "товарищ Батько Махно". Но эпитет "Батько", помимо моей воли, прилип к моей фамилии... Он стал передаваться крестьянами, крестьянками и даже детьми из уст в уста... Я часто спрашивал себя: честно ли допускать до того, чтобы меня так возвышали, чтобы... мои братья-труженики мною так благодарственно восторгались... Я говорил об этом со своими лучшими друзьями в движении. И они мне говорили: "За вами идут массы! Они дали вам это имя, и вы его не отбрасывайте..."" 469.

Сочетание тех же доводов в пользу возвышения вождя (желание народа, интересы высшего сословия) мы видим и в иных случаях. Вячеслав Молотов вспоминал: "Сталин мне говорил после Тегеранской конференции... что, мол, обожествляют Сталина, святых людей нет, такого человека, как Сталин, конечно, нет, но если люди создали такого, если верят в него, значит, это нужно в интересах пролетариата, и нужно поддерживать" 470.

Оппонент. Мы уже говорили, что обожествление верховной власти может обернуться против высшего сословия. Поэтому, вероятно, зрелое сословие как-то с этим борется?

Автор. Да, и таких возможностей несколько. Преклонение перед государем может несколько ограничиваться. Конфуций так говорил о положении, сложившемся в современную ему эпоху: "В соответствии с ритуалом государя следует приветствовать у входа в залу. Но теперь приветствуют после того, как он уже вошёл в залу. Это - проявление заносчивости. И хотя я иду против всех, я приветствую, стоя у входа в залу" 471. Нередко также зрелое сословие начинает высмеивать "государя": подчёркиваются и выставляются на всеобщее обозрение его физические недостатки, болезни, слабости. Почитанию придаются нелепые, смешные в глазах народа формы. С другой стороны, обожествление отчасти переносится "вниз", на местных вождей сословия. Вокруг этого вопроса в сословии обычно разгорается нешуточная борьба: верховная власть строго напоминает наместникам о скромности. В 70-е годы в Советском Союзе руководителям областей не разрешалось помещать в печати свои фотоснимки, кроме строго определённых случаев...

Однако наместники, шаг за шагом завоёвывая "право на обожествление", в конце концов добиваются своего. Н. Пржевальский вспоминал свою встречу в 1867 году с начальником корейского города Кыген-Пу: "Спустя ещё немного времени в крепости вдруг раздалось пение - знак шествия начальника... Впереди шло несколько полицейских, которые своими длинными и узкими палочками или скорее линейками разгоняли народ; потом четыре мальчика, исполняющие должность прислужников; за ними ехал на плечах своих подчинённых сам начальник города и, наконец, человек десять солдат заключали шествие. Всё это пело или, лучше сказать, кричало во всю глотку, что, вероятно, у корейцев делается всегда, когда только куда-нибудь несут начальника. Сам он сидел сложа руки и совершенно неподвижно на деревянном кресле, приделанном к носилкам и покрытом тигровой шкурой. Вся толпа, до сих пор шумная, лишь только увидала шествие, мигом отхлынула прочь и, образовав проход, почтительно стала по бокам дороги; несколько человек даже поверглись ниц" 472. (Ясно, что и здесь основной мотив поклонения - поиск защиты от "младшего начальства").

В молодом сословии вождь (как и все его соратники) прост и доступен для людей из всех кругов общества. "Полезное я рад слушать и от последнего подданного, - говорил Пётр I. - Доступ ко мне свободен, лишь бы не отнимали у меня времени бездельем" 473.

По мере созревания высшего сословия свободное общение "простого человека" с вождём всё более переходит в разряд народных мечтаний, сказок.

Отсюда столь распространённый в истории и народном творчестве мотив "неузнанности государя", его перевоплощений и переодеваний. (Нарицательным в этом отношении стало имя халифа Харуна ар-Рашида). Николай Гоголь отмечал: "Гарун умел ускорить весь административный государственный ход и исполнение повелений страхом своей вездесущности. Наместники и эмиры, из которых каждый обыкновенно стремится быть деспотом, опасались встретить всезрящего, переодетого калифа..." 475.

Зрелое высшее сословие старается оградить своего вождя от общения с людьми всех иных сословий, окружает его непроницаемой завесой. Увидеть или послушать его ещё можно, но сказать ему что-то уже чрезвычайно трудно.

Поэтому столь революционно выглядело одно из действий Павла I, о котором писал Николай Саблуков: "Спустя несколько дней после вступления Павла на престол во дворце было устроено обширное окно, в которое всякий имел право опустить своё прошение на имя императора... Павел сам хранил у себя ключ от комнаты, в которой находилось это окно. Каждое утро, в седьмом часу, император отправлялся туда, собирал прошения... и затем прочитывал их..." 476. "Народ был счастлив, - добавлял другой современник эпохи, Август Коцебу... - Вельможи не смели обращаться с ним с обычною надменностью; они знали, что всякому возможно было писать прямо государю, и что государь читал каждое письмо" 477.

Свободное общение верховного правителя с простонародьем - нечто опасное и недопустимое, с точки зрения высшего сословия. От такого общения перед ним живо встают (и, надо сказать, не без оснований) призраки гонений, массовых арестов и казней. Понятно и негодование, которое вызвала у русского дворянства уже в XX веке дружба императора Николая II с крестьянином Г. Распутиным. "Последний дворянин" Пётр Столыпин однажды стал упрекать Николая за это знакомство. Тот ответил: "Но почему, собственно, это вас интересует? Ведь это моё личное дело... Разве мы, я и моя жена, не можем иметь своих личных знакомых? Разве мы не можем встречаться со всеми, кто нас интересует?". Александр Герасимов рассказывал далее об этом разговоре: "Столыпин, тронутый беспомощностью царя, представил ему свои соображения о том, что повелитель России не может даже и в личной жизни делать то, что ему вздумается"... 478

Оппонент. Итак, обожествление высшей власти, как и её всенародное избрание - формы соглашения сословий. Неясно только, от чего зависит выбор той или иной формы?

Автор. Вплоть до нового времени прямые выборы верховной власти могли происходить только на малых территориях. Поэтому наибольшее развитие прямое народовластие получило в городах-государствах античного Средиземноморья, торговых республиках средневековья (в России - Новгороде и Пскове). В обширных же государствах народовластие (вернее, соглашение сословий) неизбежно отливалось в форму обожествления верховной власти. Александр Македонский, возглавив огромную империю, поневоле прибегнул к обожествлению, за что терпел постоянные колкости соотечественников. Требование отдавать царю земной поклон вызвало ожесточённое сопротивление эллинов...

Недюжинная смелость потребовалась в XVIII веке отцам-основателям США для перехода к выборной верховной власти. Казалось, стоит лишить высшую власть её божественного ореола, и она слишком отдалится от народа, а государство рассыпется на мелкие враждующие уделы. (Не случайно Джорджу Вашингтону предлагали провозгласить себя монархом).

В наше время общепринятым является положение о том, что "власть должна принадлежать всему народу". Такие мысли, как "государство - это я" или "я - не защитник народа, я - сам народ" обычно воспринимаются как противоположные по смыслу. Но в действительности все перечисленные формулы для своего времени звучали почти равнозначно! Они возражали вовсе не друг другу, а совершенно иной идее, которая выражается примерно в следующих словах: "вся власть должна принадлежать благородным людям, соли земли (дворянам, защитникам народа и т. д.)".

Рядом с божественной или всенародно избранной верховной властью уживается и такая форма соглашения сословий, как сословное представительство. Оно возникало обычно в тот момент, когда высшее сословие стремилось ограничить верховную власть, а верховная власть искала новую опору в обществе. Так было, скажем, в России в 1550 году, когда Иван Грозный созвал первый Земской собор. Или во Франции 1789 года, когда Людовик XVI после почти двухвекового перерыва созвал Генеральные штаты.

Когда новое молодое сословие одерживало окончательную победу, представительские учреждения обычно отмирали. Пётр I уже не нуждался в созывах Земского собора, Людовик XIV и Наполеон Бонапарт - в Генеральных штатах, Оливер Кромвель - в парламенте...

Оппонент. Но если соглашение между сословиями возможно, то почему же защиту отдельным лицом или сословием таких "высоких принципов", как "права человека", "закон" и т. п. следует считать сословным подражанием?

Автор. Сословие по определению неспособно защищать чужой сословный план. Для интеллигенции первостепенны одни "права человека", а, скажем, для заключённых - совсем другие. Конечно, в любом соглашении сословие будет отстаивать то, что ему близко. Но никак не всё соглашение в целом.

Оппонент. Что же, все законы общества основываются на подобных неустойчивых соглашениях между сословиями?

Автор. Да, в законах отражается "линия фронта", проходящая между различными сословиями. (Точно также граница отражает "линию фронта" между соседними обществами). Меняется реальная линия фронта - меняется и закон (или его применение). Иначе говоря, закон указывает предел, за которым наступление сословия оборачивается против него. Так, спартанский закон под страхом проклятия запрещал требовать с илотов больше определённой доли урожая.

Но этим роль законов не ограничивается. Они вводят в определённые рамки и борьбу внутри сословий: ограничивают "право сильного". Мы уже говорили, что такие права, как "право на жизнь", "право собственности" и иные - говоря обобщённо, право плана занимать известный участок жизненного пространства, - можно увидеть в самых различных сообществах однородных планов. В частности, в живой природе.

Наконец, законы способствуют выживанию сословий в борьбе с внешними, стихийными силами.

Оппонент. Видимо, меньше всего законов должна признавать борьба сословий, занимающих в обществе одну и ту же нишу.

Автор. Да, здесь уповать на законы не приходится. В этой борьбе любые законы, кодексы и правила "честной игры" очень скоро оказываются отброшены. Действует, пожалуй, только одно твёрдое правило: недопустимо уничтожение сословия-соперника ценой собственной гибели. Это правило, видимо, предотвратило мировую войну в эпоху после изобретения атомной бомбы.

Оппонент. Мы привыкли делить общество на высшие и "низшие" классы. В чём, строго говоря, их различие?

Автор. Мы уже затрагивали вопрос об "общественной пирамиде". В сообществе сословий, как и в других сообществах планов, выстраивается пирамида зависимости. Высшие сословия занимают в этой пирамиде верхние ступени, "низшие" сословия - нижние ступени.

Оппонент. Следовательно, высшие сословия легче и быстрее поддаются отклонениям, менее устойчивы и развиваются быстрее, чем "низшие"?

Автор. Несомненно. Одним из следствий этого является то, что высших сословий в истории человечества известно по меньшей мере на порядок больше, чем "низших".

Оппонент. Получается, что воры, нищие и пираты неожиданно оказываются в рядах высших сословий?

Оппонент. А может ли высшее сословие со временем превратиться в "низшее"?

Автор. Вполне, если условия (развитие техники и ремёсел, в основном) позволят ему перейти к самообеспечению. Например, рабочее сословие родилось как одно из высших. Крестьяне, жившие натуральным хозяйством, вполне могли обойтись и без рабочих. Позднее в ряде стран рабочие "спустились вниз по сословной лестнице". Сейчас, по мере развития техники, такое же "схождение вниз" постепенно совершает интеллигенция.

Вообще, общественная пирамида имеет много этажей, и над высшим сословием может стоять ещё одно, "высочайшее". Степени их зрелости при этом могут совершенно не совпадать. Над боярством домонгольской Руси, например, возвышалась княжеская братия... Государи соседних стран нередко определяют свои отношения как "братство", также образуя своеобразное сословие.

Оппонент. Вероятно, в отношениях общества и сословия применим уже высказанный выше принцип: "план поддерживает сообщество до тех пор, пока оно повышает его жизнеспособность. Если же пребывание в сообществе начинает снижать жизнеспособность плана, он немедленно начинает разрушать сообщество".

Оппонент. Тогда существует ли вообще такое явление, как патриотизм?

Автор. Если под патриотизмом подразумевать поддержку сословием своего сообщества, - то, бесспорно, существует. Однако самое патриотичное сословие мгновенно превращается в пораженческое, если общество обращается против него. И наоборот.

Автор. Сословие, оказавшееся в противостоянии с остальным обществом, неизбежно будет антипатриотичным. Таково, скажем, воровское сословие, для которого антипатриотизм - естественная часть мировоззрения. Пораженческую позицию занимает при своём рождении сословие профессиональных революционеров, а также раннее духовенство. Однако когда сословие закрепляет своё положение в обществе, его "пораженчество" неизбежно сменяется патриотизмом.

Не меньше и противоположных примеров. Куда исчез патриотизм французского дворянства в годы Великой революции? Правда, само понятие патриотизма тогда ещё только родилось. Или куда исчез патриотизм российской интеллигенции после Октября 1917 года? Лозунг "война до победного конца!" немедленно сменился напряжённым ожиданием: "скорей бы пришли немцы". "Вся Москва бредила их приходом", - как замечал Иван Бунин 479. А тремя столетиями раньше русские бояре с тем же чувством говорили, что лучше уж присягать царю-поляку, чем быть битыми собственными холопами...

Или вот размышления православного священника-эмигранта Александра Киселёва 22 июня 1941 года: "Я услышал сообщение по радио о начавшейся войне с Россией. Боже мой, ведь там уже льётся русская кровь! Сколько новых страданий принесёт война... и как встречная волна моего сознания: но ведь только этой кровью может прийти освобождение от того моря крови и мук, которые претерпевал народ наш под коммунистической властью. Конечно! Какие могут быть сомнения? Может ли война унести столько жизней, сколько два десятилетия коммунизма? Господи, спаси Россию!" 480. Правда, другая часть духовенства, остававшаяся на родине, связала свои надежды на большую свободу веры с советской властью.

Оппонент. И всё-таки в случае войны общенациональные интересы часто берут верх над сословными.

Автор. Ничего подобного. Просто интересы большинства сословий данной нации временно совпадают, и они действуют сообща. А если это не так, никакие "общенациональные интересы" не помогут. Стоит патриотизму обратиться против сословных интересов, как он будет моментально и без колебаний отброшен.

Оппонент. Но в чём-то интересы всех сословий одной нации совпадают. Ведь все или почти все сословия желают сохранить в неприкосновенности национальный язык, традиционную религию, культуру?

Автор. Даже в этом, как ни странно, нет полного совпадения. Для духовенства, например, первостепенное значение имеет религия. Для интеллигенции - национальный язык и культура. Не случайно Анна Ахматова в своих знаменитых стихах в "Правде" выделила именно этот момент как ключевой для её патриотизма:

В. Вернадский записал в свой дневник: "29. VI. 1941 года появилось в газетах воззвание Академии наук "К ученым всех стран", которое и я подписал. Это первое воззвание, которое не содержит раболепных официальных восхвалений: "вокруг своего правительства, вокруг И. В. Сталина"; говорится о фашизме: "фашистский солдатский сапог угрожает задавить во всём мире яркий свет человечества - свободу человеческой мысли, право народов самостоятельно развивать свою культуру". Выдержано так до конца" 482.

А глава Русской Православной Церкви митрополит Сергий в ноябре того же 1941 года подчёркивал: "Прогрессивное человечество объявило Гитлеру священную борьбу за христианскую цивилизацию, за свободу совести и веру" 483.

В общем, каждое сословие защищает в понятии "отечество" свои, присущие ему интересы. А внесословный, "общенациональный" патриотизм - всего лишь форма сословного подражания. Блестящая обёртка, в которую каждое сословие (вполне искренне, впрочем) заворачивает собственные интересы. Характерно, что высшее сословие очень часто объясняет свои действия защитой других сословий от внешней угрозы. Так, в Советском Союзе все важнейшие повороты в политике (коллективизация, борьба с "врагами народа" и т. д.) обосновывались именно внешней опасностью. Сталин, между прочим, даже посмеивался над слишком частым - по любому случаю - употреблением этого довода. Отмену "сухого закона" в 20-е годы он не без иронии обосновывал так: "Что лучше: кабала заграничного капитала или введение водки, - так стоял вопрос перед нами. Ясно, что мы остановились на водке..." 484.

Оппонент. Мы уже видели, как исчезает патриотизм дворянства, боярства, крестьянства, интеллигенции и т. д., когда сообщество обращается против них. Значит, доля истины в обвинениях любого терпящего поражение сословия в непатриотизме имеется.

Автор. Верно, однако если бы все внешние воздействия и угрозы исчезли, борьба с таким сословием шла бы по-прежнему. Поэтому ссылки на внешнего врага - всего лишь сословное подражание.

Оппонент. Слова о патриотизме, видимо, не всегда следует понимать буквально. Белогвардейцы-патриоты в гражданскую войну приглашали в Россию войска союзников: англичан, французов, американцев, японцев... Как же выяснить, насколько реален патриотизм того или иного сословия?

Автор. Степень действительного патриотизма любого сословия (то есть его верности сообществу) можно точно предугадать, выяснив его взаимоотношения со своим сообществом. Причём существенное значение имеет не только положение сословия в данный момент, но и его надежды на будущее или отсутствие таких надежд. Так, православное духовенство поддержало Сталина против Гитлера, рассчитывая на большую свободу веры. Крестьянство - воочию увидев гитлеровские колхозы и надеясь на их роспуск после победы над Германией. А в ходе Первой мировой войны патриотизм российского крестьянства угас, когда стало ясно, что особых изменений в положении сословия война не принесёт.

Российская интеллигенция в начале XX века настойчиво добивалась расширения гражданских свобод. Естественно, она заняла не слишком патриотическую позицию в русско-японской войне. Спустя полвека ситуация повторилась. Новое поколение интеллигенции требовало творческих и гражданских свобод. И конечно, оно не поддерживало такие меры, как военные походы в Венгрию, Чехословакию, Афганистан. В 1966 году Леонид Брежнев заявил: "К сожалению, встречаются и такие ремесленники от искусства, которые вместо помощи народу избирают своей специальностью очернение нашего строя, клевету на наш героический народ... Они ни в коей мере не выражают чувств и дум нашей творческой интеллигенции... Отщепенцам не дорого самое святое для каждого советского человека - интересы социалистической Родины" 485. То есть руководителям страны пришлось признать рождение новой "недостаточно патриотической" интеллигенции внутри советского общества. Между тем предсказать это событие было нетрудно, исходя из общего положения интеллигенции в Советском Союзе.

Автор. Вероятно, настало время поставить какую-то точку в нашем разговоре.

Оппонент. Может быть, в заключение стоит признать, что многие из вопросов, о которых мы говорили, нами далеко ещё не решены?

Автор. Было бы странным противоречием всему содержанию нашей беседы признать, что возможно их окончательное и бесповоротное решение. Разве течение времени не опровергало с неизбежностью самые бесспорные истины?

1 Булгаков Михаил. "Правительству СССР". - Новый мир, 1987, 8. Стр. 196.

2 Мандельштам Надежда. "Воспоминания". Нью-Йорк, 1970. Стр. 351-352.

3 Шаламов Варлам. "Выходной день" - в сборнике: Шаламов Варлам. "Колымские рассказы". Москва, 1992. Книга I. Стр. 110.

4 Мандельштам Надежда. "Воспоминания". Нью-Йорк, 1970.

5 Абрамкин Валерий, Чижов Юрий. "Как выжить в советской тюрьме". Красноярск, 1992. Стр. 89. (Глава II, раздел 4).

6 Волков Олег. "Погружение во тьму". Москва, 1989. Стр. 330-331. (Глава VIII).

7 Шейнис Зиновий. "Конец врангелевской авантюры". -

8 Коллонтай Александра. "Рабочая оппозиция". Москва, 1921. Стр. 19.

9 Хрущёв Никита. "Воспоминания". - Вопросы истории,

10 Гинзбург Евгения. "Крутой маршрут". Рига, 1989. Том 1, стр. 13. (Часть I, глава IV).

12 Трифонов Юрий. "Дом на набережной". - Собрание сочинений. Том 2. Москва, 1986. Стр. 417.

13 Бакунин Михаил. "Кнуто-Германская Империя и Социальная Революция" (второй выпуск). - Избранные сочинения. Том II. Москва, 1919. Стр. 275-276.

14 Лоренц Конрад. "Эволюция ритуала в биологической и

15 Лоренц Конрад. "Эволюция ритуала в биологической и культурной сферах". - Природа, 1969, 11. Стр. 48.

16 Жорес Жан. "Социалистическая история Французской

революции". Том 1, книга первая. Москва, 1976. Стр. 351. (Глава III).

17 Чернов Виктор. "Перед бурей". Москва, 1993. Стр. 53. (Глава III).

19 Грибоедов Александр. "Горе от ума". - Избранное. Москва,

20 Демичев Иван. "Как мы посылали крестьянских девушек на учёбу". - Юность, 1968, 10. Стр. 68.

21 Шаламов Варлам. "Жульническая кровь" - в сборнике:

Шаламов Варлам. "Колымские рассказы". Москва, 1992. Книга II. Стр. 13.

22 Дудинцев Владимир. "Белые одежды". Москва, 1988. Стр. 295-296. (Часть II, глава VII).

23 Грибоедов Александр. "Горе от ума". - Избранное. Москва,

24 Рютин Мартемьян. "Ко всем членам ВКП(б)" - в сборнике: "На колени не стану". Москва, 1992. Стр. 255-256.

25 Вернадский Владимир. ""Коренные изменения неизбежны...". Из дневников 1941 года". - Литературная газета, 16 марта 1988. Стр. 13. (Запись от 2 ноября 1941 года). Также: Вернадский Владимир. "Из дневников 1918-1943 годов" - в сборнике: "Владимир Вернадский. Жизнеописание. Избранные труды. Воспоминания современников. Суждения потомков". Москва, 1943. Стр. 245. (Запись от 28 ноября 1941 года).

26 Распутин Григорий. "Житие опытного странника" - в сборнике: Распутин Григорий. "Духовное наследие". Галич, 1994. Стр. 23.

27 Засулич Вера. "Нечаевское дело" - в сборнике: Засулич

28 Шнейдеров Владимир. "Эль Иемен". Москва, 1931. Стр. 176. (Глава V).

29 Минуций Феликс Марк. "Октавий" - в сборнике: "Раннехристианские церковные писатели". Москва, 1990. Стр. 206. (Глава IX).

30 Нечаев Сергей. "Катехизис революционера" - приводится

по тексту: Маркс Карл и Энгельс Фридрих. Сочинения. Том 18. Москва, 1961. Стр. 416. (Параграф 6).

31 Горький Максим. "Мать". - Собрание сочинений. Том IV.

33 Ломоносов Михаил. "Письмо Григорию Теплову". - Полное

собрание сочинений. Том 10. Москва-Ленинград, 1957. Стр. 554.

34 Гюго Виктор. "Отверженные". - Собрание сочинений... Том 8. Москва, 1955. Стр. 9. (Часть V, книга I, глава I).

35 Буковский Владимир. "И возвращается ветер...". - Театр, 1990, 2. Стр. 177.

36 Фейхтвангер Лион. "Москва 1937. Отчёт о поездке для моих друзей". Москва, 1937. Стр. 34-35. (Глава II).

37 Коллонтай Александра. "Рабочая оппозиция". Москва,

"Художественная открытка". Москва, 1993. Стр. 181.

39 Бунин Иван. "Окаянные дни". Москва, 1991. Стр. 56.

40 Приводится по тексту: Тарле Евгений. "Жерминаль и прериаль". Москва, 1957. Стр. 205. (Глава VIII).

41 Мао Цзедун. "Великие стратегические установки" - в

сборнике: "Выступления Мао Цзэдуна, ранее не публиковавшиеся в китайской печати". Выпуск 6. Москва, 1976. Стр. 220.

42 Мао Цзедун. "Огонь по штабам! (Моя дацзыбао)". - в

сборнике: "Выступления Мао Цзэдуна, ранее не публиковавшиеся в китайской печати". Выпуск 5. Москва, 1976. Стр. 93.

43 Солженицын Александр. "Архипелаг ГУЛАГ". Москва, 1989. Том 1, стр. 76. (Часть I, глава II).

45 Мао Цзедун. "Великие стратегические установки" - в сборнике: "Выступления Мао Цзэдуна, ранее не публиковавшиеся в китайской печати". Выпуск 6. Москва, 1976. Стр. 223.

46 Чернышевский Николай. "Что делать?". Москва, 1947. Стр. 278. (Глава III, XXIX).

47 Нечаев Сергей. "Катехизис революционера" - приводится

по тексту: Маркс Карл и Энгельс Фридрих. Сочинения. Том 18. Москва, 1961. Стр. 417. (Параграф 14).

48 "Судебный отчёт по делу антисоветского троцкистского

центра...". Москва, 1937. Стр. 98. (Вечернее заседание 25 января).

49 Шрейдер Михаил. "НКВД изнутри. Записки чекиста".

50 "Судебный отчёт по делу антисоветского троцкистского

центра...". Москва, 1937. Стр. 228-229. (Утреннее заседание 29 января).

51 Фейхтвангер Лион. "Москва 1937. Отчёт о поездке для

52 Горький Максим. "О русском крестьянстве". Берлин, 1922. Стр. 36.

53 Бухарин Николай. "Судьбы русской интеллигенции" - в

сборнике: Бухарин Николай. "Путь к социализму". Новосибирск, 1990. Стр. 103, 105. (Раздел I).

54 Пушкин Александр. "История Пугачёва". - Полное собрание сочинений. Том 8. Москва-Ленинград, 1950. Стр. 165. (Глава II).

56 "Материалы для биографии С. Г. Нечаева". - Вестник

57 Мандельштам Осип. "Шум времени". - Собрание сочинений в четырёх томах. Москва, 1991. Том 2. Стр. 97-98. (Глава "Семья Синани").

58 Троцкий Лев. "Преданная революция". Москва, 1991. Стр. 252-253. ("Приложение").

59 Приводится по тексту: Вересаев Викентий. "Пушкин в жизни". Москва-Ленинград, 1932. Том 2, стр. 302. (Глава XVII).

60 Августин Аврелий. "Исповедь". Москва, 1992. Стр. 56.

61 Маяковский Владимир. "Владимир Ильич Ленин". - Полное собрание сочинений. Том 6. Москва, 1957. Стр. 257.

62 Макаренко Антон. "Педагогическая поэма". Москва, 1953.

63 Пушкин Александр. "История Пугачёва". - Полное собрание сочинений. Том 8. Москва-Ленинград, 1950. Стр. 258. (Глава VIII).

64 Ломоносов Михаил. "Явление Венеры на Солнце...". -

Полное собрание сочинений. Том 4. Москва-Ленинград, 1955. Стр. 370.

65 Приводится по тексту: Аршинов Пётр. "История махновского движения". Берлин, 1923. Стр. 56. (Глава III).

66 Солженицын Александр. "Архипелаг ГУЛАГ". Москва,

67 Иванов Георгий. "Россия тридцать лет живёт в

тюрьме..." - в сборнике: Иванов Георгий. "Собрание стихотворений". Вюрцбург, 1975. Стр. 269.

68 Валентинов Николай. "Встречи с Лениным". Нью-Йорк, 1953. Стр. 108.

69 Приводится по тексту: Фрунзе Михаил. Избранные сочинения. Москва, 1951. Стр. 325.

70 Чернышевский Николай. "Что делать?". Москва, 1947.

71 Лоренц Конрад. "Эволюция ритуала в биологической и

72 Твен Марк. "Приключения Гекльберри Финна". - Собрание сочинений... Том 6. Москва, 1960. Стр. 233. (Глава XXXII).

73 Фукс Эдуард. "Иллюстрированная история нравов". Том 2

74 Шаламов Варлам. "Красный Крест" - в сборнике:

Шаламов Варлам. "Колымские рассказы". Москва, 1992. Книга I. Стр. 137.

75 Шаламов Варлам. Переписка с Борисом Пастернаком. -

Юность. 1988, 10. Стр. 65. (Письмо от 8 января 1956 года).

76 Гинзбург Евгения. "Крутой маршрут". Рига, 1989. Том 2,

77 Горький Максим. "О русском крестьянстве". Берлин,

78 Марк Аврелий. "К себе самому". Москва, 1998. Стр. 81.

79 Троцкий Лев. "Литература и революция". Москва, 1923.

80 "Линьцзи-лу", раздел 10 - приводится по тексту:

Дюмулен Генрих. "История Дзэн-буддизма. Индия и Китай". Санкт-Петербург, 1994. Стр. 206. (Глава X).

81 Рютин Мартемьян. "Ко всем членам ВКП(б)" - в сборнике: "На колени не стану". Москва, 1992. Стр. 257.

82 "Нерушимое единство партии и народа. Встреча

избирателей с тов. Ю. В. Андроповым". - Известия, 10 июня 1975. Стр. 2.

83 Чернышевский Николай. "Что делать?". Москва, 1947. Стр. 266-267. (Глава III, XXIX).

84 Даётся в переводе на современный язык. - Епифаний Премудрый. "Житие Сергия Радонежского" - в сборнике: "Памятники литературы Древней Руси. XIV - середина XV века". Москва, 1981. Стр. 353.

85 Трубецкой Евгений. "Гоголь и Россия" - в сборнике: Трубецкой Евгений. "Два зверя. (Старое и новое)". Москва, 1918. Стр. 46.

86 "Линьцзи-лу", раздел 12 - приводится по тексту:

Дюмулен Генрих. "История Дзэн-буддизма. Индия и Китай". Санкт-Петербург, 1994. Стр. 213. (Глава X).

87 Стурлусон Снорри. "Сага об Инглингах" - в сборнике:

Стурлусон С. "Круг земной". Москва, 1980. Стр. 28. (Глава XXX).

88 "Цветочки святого Франциска Ассизского". Москва, 1913.

89 Даётся в переводе на современный язык. - "Повесть

временных лет" - в сборнике: "Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII века". Москва, 1978. Стр. 78-79.

90 Аввакум. "Житие протопопа Аввакума..." - в сборнике: "Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения". Москва, 1934. Стр. 123.

91 Приводится по тексту: "Неизвестная Россия. ХХ век".

92 Послания Святого Игнатия Антиохийского - в сборнике: "Раннехристианские церковные писатели". Москва, 1990. Стр. 89-90, 100, 71. ("К римлянам", главы IV-V; "К смирнянам", глава IV; "К ефесянам", глава XI).

93 Тургенев Иван. "Гамлет и Дон Кихот". - Собрание сочинений... Том 11. Москва, 1956. Стр. 169, 171.

94 Даётся в переводе на современный язык. - Нестор.

"Житие Феодосия Печерского" - в сборнике: "Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII века". Москва, 1978. Стр. 333.

95 Чернышевский Николай. "Что делать?". Москва, 1947.

96 Марченко Анатолий. "Мои показания". Москва, 1991. Стр. 63-65.

97 "Цветочки святого Франциска Ассизского". Москва, 1913. Стр. 60. (Глава XVII).

98 Распутин Григорий. "Житие опытного странника" - в сборнике: Распутин Григорий. "Духовное наследие". Галич, 1994. Стр. 19.

99 Ключевский Василий. "Значение преподобного Сергия для русского народа и государства" - в сборнике: Ключевский Василий. "Исторические портреты". Москва, 1990. Стр. 70.

100 Щербатов Михаил. "О повреждении нравов в России". Лондон, 1858. Стр. 18.

101 Фонвизин Денис. "Недоросль". - Полное собрание

сочинений. Москва, 1830. Часть I, стр. 168. (Действие III, явление I).

102 Федотов Георгий. "Carmen saeculare" - в сборнике: Федотов Георгий. "Лицо России. Статьи 1918-1930". Париж, 1988. Стр. 202-203.

104 "Илья Муромец в изгнании и Идолище". - "Библиотека русского фольклора". Том 1 ("Былины"). Москва, 1988. Стр. 154.

105 Гладков Александр. "Виктор Кин и его время" (глава II) -

в сборнике: Гладков Александр. "Поздние вечера". Москва, 1986. Стр. 23.

106 Хрущёв Никита. "Воспоминания". - Вопросы истории,

107 Желоховцев Алексей. ""Культурная революция" с близкого расстояния". Москва, 1973. Стр. 84-85. Также: Новый мир, 1968, 2. Стр. 223. (Глава III).

108 Приводится по тексту: Яковлев М. "Люди модели Мао".

109 Вергилий Публий Марон. "Энеида", книга IX, 614-616.

110 Цветаева Анастасия. "Воспоминания". Москва, 1983.

111 "Дхаммапада". Москва, 1960. Стр. 69, 107. (Глава V, 62 и глава XX, 287).

stima..." - в сборнике: Микеланджело. "Стихотворения". Москва, 1992. Стр. 159.

113 Солженицын Александр. "Один день Ивана Денисовича". Москва, 1963. Стр. 44.

114 Шаламов Варлам. Письма Александру Солженицыну. -

115 Приводится по тексту: Пименова Эмилия. "Франциск

Ассизский. Его жизнь и общественная деятельность". Санкт-Петербург, 1896. Стр. 63. (Глава V).

116 "Дхаммапада". Москва, 1960. Стр. 91. (Глава XIV, 187).

117 Приводится по тексту: Пименова Эмилия. "Франциск

Ассизский. Его жизнь и общественная деятельность". Санкт-Петербург, 1896. Стр. 63. (Глава V).

118 Приводится по тексту: "Цветочки святого Франциска

119 Достоевский Фёдор. "Братья Карамазовы". - Собрание

сочинений. Том 9. Москва, 1958. Стр. 72. (Часть I, книга II, глава 4).

120 Приводится по тексту: Абаев Николай. "Чань-буддизм и культурно-психологические традиции в средневековом Китае". Новосибирск, 1989. Стр. 93. (Глава III).

121 Новый Завет. Второе послание к коринфянам. 6, 10.

122 Приводится по тексту: Сабатье Поль. "Жизнь

Франциска Ассизского". Москва, 1895. Стр. 339. (Глава XIX).

123 Приводится по тексту: Абаев Николай. "Чань-буддизм и

культурно-психологические традиции в средневековом Китае". Новосибирск, 1989. Стр. 96. (Глава III).

124 Новый Завет. Первое послание к коринфянам. 6, 12.

125 "Дхаммапада". Москва, 1960. Стр. 74. (Глава VII, 94).

126 "Линьцзи-лу", раздел 13 - приводится по тексту:

Дюмулен Генрих. "История Дзэн-буддизма. Индия и Китай". Санкт-Петербург, 1994. Стр. 214. (Глава X).

127 Джованни Боккаччо. "Декамерон". Ленинград, 1930. Том 1. Стр. 14, 16. (День первый).

128 Солженицын Александр. "Один день Ивана Денисовича". Москва, 1963. Стр. 71.

129 "Записи Цун Чина бесед дзэнского мастера Хуэй Хая, известного также под именем Прекрасный Жемчуг", раздел 7 - в сборнике: "Бодхидхарма. "Трактат о созерцании ума". Учение Дзэн Хуэй Хая о мгновенном пробуждении". Москва, 1996. Стр. 66-67.

130 Чернышевский Николай. "Что делать?". Москва, 1947. Стр. 266. (Глава III, XXIX).

131 Трубецкой Евгений. "Иное царство и его искатели в

русской народной сказке". Москва, 1922. Стр. 20. (Глава III).

132 Форстер Георг. "Парижские очерки". - Избранные произведения. Москва, 1960. Стр. 573, 594. (Письма III и VII).

133 "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина". Москва,

134 Тагор Рабиндранат. "Письма о России". - Сочинения.

135 Блок Александр. "Крушение гуманизма" - Собрание

сочинений. Том 6. Москва-Ленинград, 1962. Стр. 103. (Глава IV).

136 Вергилий Публий Марон. "Буколики", эклога IV, 21-44.

137 Маяковский Владимир. "Мистерия-буфф" (второй вариант). - Полное собрание сочинений. Том 2. Москва, 1956. Стр. 297-298. (Действие II).

138 Трубецкой Евгений. "Умозрение в красках" - в сборнике: Трубецкой Евгений. "Три очерка о русской иконе". Москва, 1991. Стр. 28. (Раздел IV).

139 Сабатье Поль. "Жизнь Франциска Ассизского". Москва, 1895. Стр. 186. (Глава X).

140 "Цветочки святого Франциска Ассизского". Москва, 1913.

141 Даётся в переводе на современный язык. - Епифаний

Премудрый. "Житие Сергия Радонежского" - в сборнике: "Памятники литературы Древней Руси. XIV - середина XV века". Москва, 1981. Стр. 312-313.

142 "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина". Москва, 1934. Стр. 62, 258. (Главы II, VI).

143 Твардовский Александр. "Страна Муравия". - "Поэмы". Москва, 1947. Стр. 19-20. (Глава IV).

145 Робеспьер Максимилиан. "Об отношении религиозных и моральных идей к республиканским принципам и о национальных праздниках". Речь в Конвенте 18 флореаля II года Республики - 7 мая 1794 года - Избранные произведения... Том 3. Москва, 1965. Стр. 162-163.

146 Жид Андре. "Возвращение из СССР" - в сборнике: "Два

взгляда из-за рубежа". Москва, 1990. Стр. 133. (Поправки, VIII).

147 Бахтин Михаил. "Творчество Франсуа Рабле и народная

культура средневековья и Ренессанса". Москва, 1965. Стр. 10.

148 Фонвизин Денис. "Недоросль". - Полное собрание сочинений. Москва, 1830. Часть I, стр. 164. (Действие III, явление I).

149 Щербатов Михаил. "О повреждении нравов в России".

150 Плутарх. "Сравнительные жизнеописания". Москва, 1994.

151 Плутарх. "Сравнительные жизнеописания". Москва, 1994. Том 1, стр. 61. (Глава "Ликург", 19).

152 Даётся в переводе на современный язык. - Иван IV.

"Послание в Кирилло-Белозёрский монастырь" - в сборнике: "Послания Ивана Грозного". Москва-Ленинград, 1951. Стр. 356.

153 Даётся в переводе на современный язык. - Приводится по

тексту: "Царские вопросы и соборные ответы о многоразличных церковных чинах. (Стоглав)". Москва, 1890. Стр. 51 (ИА).

154 Аввакум. "Книга бесед" - в сборнике: "Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения". Москва, 1934. Стр. 209-210, 217-218. (Беседы IV и V).

155 Приводится по тексту: Сабатье Поль. "Жизнь

Франциска Ассизского". Москва, 1895. Стр. 285. (Глава XVI).

156 Пикер Генри. "Застольные разговоры Гитлера". Смоленск,

157 Блок Александр. "Интеллигенция и революция" -

Собрание сочинений. Том 6. Москва-Ленинград, 1962. Стр. 15.

159 Жид Андре. "Возвращение из СССР" - в сборнике: "Два

взгляда из-за рубежа". Москва, 1990. Стр. 146. (Поправки; "Из записной книжки").

160 Хрущёв Никита. "Воспоминания". - Вопросы истории, 1990, 3. Стр. 68.

161 Аджубей Алексей. "Те десять лет". Москва, 1989.

162 Троцкий Лев. "Преданная революция". Москва, 1991.

164 Фонвизин Денис. "Письмо к Г. Сочинителю Былей и

небылиц...". - Полное собрание сочинений. Москва, 1830. Часть IV, стр. 84.

165 Лисянский Юрий. "Путешествие вокруг света в

1803. 4. 5. и 1806 годах... на корабле Неве". Санкт-Петербург, 1812. Часть II. Стр. 131, 116-117. (Глава IV).

166 Лютер Мартин. "К христианскому дворянству немецкой

нации об исправлении христианства" - в сборнике: Лютер Мартин. "Время молчания прошло". Харьков, 1992. Стр. 43-44.

167 Плутарх. "Сравнительные жизнеописания". Москва, 1994.

168 Приводится по тексту: Сабатье Поль. "Жизнь Франциска Ассизского". Москва, 1895. Стр. 255-256. (Глава XIV).

169 Приводится по тексту: Светоний Гай Транквилл.

170 Пу И. "Первая половина моей жизни". Москва, 1968. Стр. 76. (Глава II).

172 Брежнев Леонид. "Слово к французскому читателю". -

173 Вергилий Марон Публий. "Георгики", эклога 2, 458-474.

174 Чернышевский Николай. "Что делать?". Москва, 1947.

175 Ливингстон Давид. "Путешествия по Южной Африке". Москва, 1947. Стр. 101. (Глава X).

176 Приводится по тексту: Ле Гофф Жак. "Цивилизация

средневекового Запада". Москва, 1992. Стр. 202. (Часть II, глава VII).

177 Дашкова Екатерина. "Записки 1743-1810". Ленинград, 1985. Стр. 127-128. (Часть I).

178 Приводится по тексту: Виппер Роберт. "Учебник

Древней истории". Москва, 1913. Стр. 27-28. (Глава II).

179 Иван IV. "Первое послание Курбскому" - в сборнике:

"Послания Ивана Грозного". Москва-Ленинград, 1951. Стр. 47.

180 Даётся в переводе на современный язык. - Иван IV. "Второе послание шведскому королю Иоганну III" - в сборнике: "Послания Ивана Грозного". Москва-Ленинград, 1951. Стр. 442.

181 "Вопросы фон Визина и ответы Императрицы Екатерины

Второй". - Фонвизин Денис. Полное собрание сочинений. Москва, 1830. Часть IV, стр. 80.

182 Мао Цзедун. "Указания о великой культурной революции" - в сборнике: "Выступления Мао Цзэдуна, ранее не публиковавшиеся в китайской печати". Выпуск 5. Москва, 1976. Стр. 104.

183 Гельвеций Клод Адриан. "Счастье", песнь третья - в

сборнике: Гельвеций Клод Адриан. "Счастье". Москва, 1987. Стр. 151.

184 Маяковский Владимир. "Ешь ананасы". - Полное собрание

185 Писарев Дмитрий. "Мыслящий пролетариат" - в сборнике: Писарев Дмитрий. "Литературно-критические статьи". Москва, 1940. Стр. 345.

186 Мельгунов Сергей. "Трагедия Адмирала Колчака". Часть III, том 1. "Конституционная диктатура". Белград, 1930. Стр. 36, 32. (Глава I, раздел 1).

188 Пушкин Александр. "Капитанская дочка". - Полное

собрание сочинений. Том 6. Москва-Ленинград, 1950. Стр. 393. (Глава I).

189 Федотов Георгий. "Carmen saeculare" - в сборнике: Федотов Георгий. "Лицо России. Статьи 1918-1930". Париж, 1988. Стр. 203.

190 Кальвин Жан. "О христианской жизни". Москва, 1995. Стр. 37. (Глава II).

191 Нечаев Сергей. "Катехизис революционера" - приводится

по тексту: Маркс Карл и Энгельс Фридрих. Сочинения. Том 18. Москва, 1961. Стр. 415. (Параграф 1).

192 Юдзан Дайдодзи. "Будосёсинсю" ("Наставления

вступающему на Путь Воина") - в сборнике: "Идеалы самураев". Санкт-Петербург, 1999. Стр. 201. (Глава I).

193 Приводится по тексту: Костомаров Николай. "Русская

история в жизнеописаниях её главнейших деятелей". Москва, 1993. Стр. 424. (Глава XXX).

194 Желоховцев Алексей. ""Культурная революция" с близкого расстояния". - Новый мир, 1968, 1. Стр. 101-102. (Глава I).

195 Расмуссен Кнуд. "Великий санный путь". Москва, 1958. Стр. 46-47.

196 Степняк-Кравчинский Сергей. "Россия под властью царей". Москва, 1965. Стр. 34-35. (Часть I, глава I).

197 Гинзбург Евгения. "Крутой маршрут". Рига, 1989. Том 1,

198 Приводится по тексту: Логинова Екатерина. "Великое напутствие". Москва, 1965. Стр. 9.

199 "Культура или безобразие?". - Известия, 12 сентября 1924. Стр. 4.

200 Бержерак Сирано де. "Иной свет или государства и империи Луны". Москва-Ленинград, 1931. Стр. 257.

201 Бахтин Михаил. "Творчество Франсуа Рабле и народная

культура средневековья и Ренессанса". Москва, 1965. Стр. 31-32.

203 Бахтин Михаил. "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса". Москва, 1965. Стр. 35.

204 Аввакум. "Книга бесед", беседа четвёртая - в сборнике:

"Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения". Москва, 1934. Стр. 210. (Беседа IV).

205 Фукс Эдуард. "Иллюстрированная история нравов". Том 2

206 Бахтин Михаил. "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса". Москва, 1965. Стр. 382. (Глава V).

207 Троцкий Лев. "Вопросы быта". Москва, 1923. Стр. 67-68.

208 Монтень Мишель де. "Опыты". Москва, 1991. Стр. 383. (Книга III, глава V).

209 Троцкий Лев. "Вопросы быта". Москва, 1923. Стр. 47.

210 Солженицын Александр. "Один день Ивана Денисовича".

211 Витте Сергей. "Воспоминания". Москва, 1960. Том 2,

212 Савинков Борис. "Воспоминания террориста". Москва, 1991. Стр. 38. (Часть I, глава I, раздел VII).

213 Джилас Милован. "Новый класс". Нью-Йорк, 1957.

214 Горький Максим. "Товарищ!". - Собрание сочинений. Том IV. Москва, 1941. Стр. 165.

215 Приводится по тексту: Логинова Екатерина. "Великое напутствие". Москва, 1965. Стр. 24.

216 Сталин Иосиф. "Выступление по радио...". - Правда,

217 Лакшин Владимир. "Булгакиада" - в сборнике: Лакшин

Владимир. "Открытая дверь". Москва, 1989. Стр. 428. (Глава IV).

218 Фонвизин Денис. "Недоросль". - Полное собрание

сочинений. Москва, 1830. Часть I, стр. 163-164. (Действие III, явление I).

219 Малори Жан. "Загадочный Туле". Москва, 1973. Стр. 250-251.

220 Плутарх. "Сравнительные жизнеописания". Москва, 1994. Том 2, стр. 144. (Глава "Александр", 42).

221 Герье Владимир. "Франциск Ассизский, апостол

222 Светоний Гай Транквилл. "Жизнь двенадцати цезарей".

223 Аввакум. "Письма к боярыне Феодосии Морозовой" - в сборнике: "Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения". Москва, 1934. Стр. 306. (Письмо II).

224 Плутарх. "Сравнительные жизнеописания". Москва, 1994. Том 1, стр. 54. (Глава "Ликург", 10).

провинциям Российской империи". Часть I. Санкт-Петербург, 1773. Стр. 458. (Запись от 1-12 августа 1769 года).

226 Новый Завет. Первое послание к коринфянам. 11, 21-33.

227 Ливингстон Давид. "Путешествия по Южной Африке". Москва, 1947. Стр. 108, 110. (Глава XI).

228 Пржевальский Николай. "Путешествие в Уссурийском

229 Лебедев-Кумач Василий. "Песня о родине". - Избранное.

230 Шаламов Варлам. "Тюремная пайка" - в сборнике:

Шаламов Варлам. "Колымские рассказы". Москва, 1992. Книга II. Стр. 54.

231 Серошевский Вацлав. "Якуты. Опыт этнографического исследования". Москва, 1993. Стр. 421-425. (Глава X).

233 Авербах Ида. "От преступления к труду". Москва, 1936.

Стр. 157-158, 56. (Часть IV, глава III и часть II, глава III).

234 "Ирландские саги". Москва-Ленинград, 1929. Стр. 97-98, 104.

235 Достоевский Фёдор. "Записки из Мёртвого дома". - Собрание сочинений. Том 3. Москва, 1956. Стр. 531. (Часть I, глава X).

236 Григорий Турский. "История франков". Глава II, 27.

238 Желоховцев Алексей. ""Культурная революция" с близкого расстояния". - Новый мир, 1968, 1. Стр. 109. (Глава I).

239 Фукс Эдуард. "Иллюстрированная история нравов". Том 2 ("Галантный век"). Москва, 1994. Стр. 119-121. (Глава III).

240 Светоний Гай Транквилл. "Жизнь двенадцати цезарей".

241 Пу И. "Первая половина моей жизни". Москва, 1968. Стр. 77-78. (Глава II).

242 Малори Жан. "Загадочный Туле". Москва, 1973. Стр. 251.

243 "Старшая Эдда". Москва-Ленинград, 1963. Стр. 93.

244 Малори Жан. "Загадочный Туле". Москва, 1973. Стр. 87.

245 Серошевский Вацлав. "Якуты. Опыт этнографического

247 Плутарх. "Сравнительные жизнеописания". Москва, 1994. Том 1, стр. 53. (Глава "Ликург", 8).

248 "Ли цзи" (глава IX) - в сборнике "Древнекитайская

249 Вергилий Марон Публий. "Георгики", эклога 1, 125.

250 "Из-за острова на стрежень...". - Розанов Иван. "Русские песни". Москва, 1952. Стр. 377.

251 Приводится по тексту: Агаев Семён. "Иран: рождение республики". Москва, 1984. Стр. 329.

252 Коллонтай Александра. "Новая мораль и рабочий класс".

Москва, 1919. Стр. 53. (Глава III - "Отношение между полами и классовая борьба").

253 Троцкий Лев. "Вопросы быта". Москва, 1923. Стр. 53.

254 Райх Вильгельм. "Сексуальная революция. Борьба за

"новую жизнь" в Советском Союзе". Тверь, 1992. Стр. 9. (Глава I).

255 Троцкий Лев. "Вопросы быта". Москва, 1923. Стр. 35.

256 Адуев Николай. "Справедливый гнев". - "Красный перец".

257 Пушкин Александр. "История Пугачёва". - Полное собрание сочинений. Том 8. Москва-Ленинград, 1950. Стр. 147. (Глава I).

258 Жид Андре. "Возвращение из СССР" - в сборнике: "Два взгляда из-за рубежа". Москва, 1990. Стр. 85. (Глава III).

259 Троцкий Лев. "Преданная революция". Москва, 1991.

260 "Кодекс законов о браке, семье и опеке РСФСР". Москва,

261 Коллонтай Александра. "Новая мораль и рабочий класс". Москва, 1919. Стр. 60. (Глава III - "Отношение между полами и классовая борьба").

262 Гоголь Николай. "Тарас Бульба". - Собрание сочинений.

263 Эренбург Илья. "Люди, годы, жизнь" (Книги V и VI). Москва, 1966. Стр. 640. (Книга VI, глава XXVIII).

264 Ключевский Василий. "О взгляде художника на

обстановку..." - в сборнике: Ключевский Василий. "Исторические портреты". Москва, 1990. Стр. 35-36.

265 Цыбиков Гомбожаб. "Буддист-паломник у святынь

Тибета". - Избранные труды. Новосибирск, 1991. Том 1. Стр. 98. (Глава 5, раздел 4).

266 Миклухо-Маклай Николай. "Дневники путешествий. Берег Маклая на Новой Гвинее". - Собрание сочинений. Том 1. Москва-Ленинград, 1950. Стр. 181. (Запись от 21 февраля 1872 года).

267 Репин Илья. "Далёкое близкое". Москва, 1953. Стр. 348.

(Глава "Валентин Александрович Серов", раздел 1).

268 Маккол Рене. "Только что из России". Москва, 1956.

269 Приводится по тексту: Ключевский Василий. "Пётр Великий среди своих сотрудников" - в сборнике: Ключевский Василий. "Исторические портреты". Москва, 1990. Стр. 225. (Глава VI).

271 Даётся в переводе на современный язык. - Епифаний Премудрый. "Житие Сергия Радонежского" - в сборнике: "Памятники литературы Древней Руси. XIV - середина XV века". Москва, 1981. Стр. 339, 321-323.

272 Шульц Джеймс Виллард. "Моя жизнь среди индейцев".

273 Абрамкин Валерий, Чижов Юрий. "Как выжить в советской тюрьме". Красноярск, 1992. Стр. 93. (Глава II, раздел 5).

274 Цицерон Марк Туллий. "Об обязанностях". Книга I, 150.

275 Репин Илья. "Далёкое близкое". Москва, 1953. Стр. 65.

276 Ключевский Василий. "Курс русской истории". - Сочинения. Том II. Москва, 1957. Стр. 282-283. (Лекция XXXV).

277 Приводится по тексту: Дюмулен Генрих. "История

Дзэн-буддизма. Индия и Китай". Санкт-Петербург, 1994. Стр. 186. (Глава IX).

278 Даётся в переводе на современный язык. - Иван IV. "Послание в Кирилло-Белозёрский монастырь" - в сборнике: "Послания Ивана Грозного". Москва-Ленинград, 1951. Стр. 358.

279 Вергилий Публий Марон. "Энеида", книга VIII, 176-178.

281 Рабле Франсуа. "Гаргантюа и Пантагрюэль". Ленинград, 1938. Стр. 106. (Книга I, глава LVII).

282 Степняк-Кравчинский Сергей. "Россия под властью царей". Москва, 1965. Стр. 32-33. (Часть I, глава I).

283 Хрущёв Никита. "Воспоминания". - Знамя, 1989, 9. Стр. 15.

284 Кузнецов Анатолий. "Бабий Яр". Москва, 1967. Стр. 29.

"Воспоминания террориста". Москва, 1991. Стр. 53. (Часть I, глава I, раздел X).

286 Крылов Иван. "Орёл и Пчела". - Сочинения... Москва, 1984. Том II, стр. 43.

287 Серошевский Вацлав. "Якуты. Опыт этнографического

288 Громыко Марина. "Мир русской деревни". Москва, 1991. Стр. 39-40. (Глава I).

289 Лебедев-Кумач Василий. "Песня о родине". - Избранное. Москва, 1949. Стр. 7.

290 Достоевский Фёдор. "Записки из Мёртвого дома". - Собрание сочинений. Том 3. Москва, 1956. Стр. 398. (Часть I, глава I).

291 Троцкий Лев. "Преданная революция". Москва, 1991. Стр. 239. (Глава XI).

292 Орлов Александр. "Тайная история сталинских преступлений". Санкт-Петербург, 1991. Стр. 238.

293 Мальков Павел. "Записки коменданта Московского Кремля". Москва, 1959. Стр. 119-120. (Часть II, глава "Комендант Кремля").

294 Даётся в переводе на современный язык. - Епифаний

Премудрый. "Житие Сергия Радонежского" - в сборнике: "Памятники литературы Древней Руси. XIV - середина XV века". Москва, 1981. Стр. 355.

295 Сталин Иосиф. "О Ленине". - Сочинения. Том 6. Москва,

296 "Линьцзи-лу", раздел 23 - приводится по тексту: Абаев Николай. "Чань-буддизм и культурно-психологические традиции в средневековом Китае". Новосибирск, 1989. Стр. 239-240.

297 Сабатье Поль. "Жизнь Франциска Ассизского". Москва,

298 Приводится по тексту: Светоний Гай Транквилл. "Жизнь двенадцати цезарей". Книга I, 51.

299 Бахтин Михаил. "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса". Москва, 1965. Стр. 458. (Глава VI).

300 Даётся в переводе на современный язык. - Епифаний Премудрый. "Житие Сергия Радонежского" - в сборнике: "Памятники литературы Древней Руси. XIV - середина XV века". Москва, 1981. Стр. 327.

301 Даётся в переводе на современный язык. - "Слово о

князьях" - в сборнике: "Памятники литературы Древней Руси: XII век". Москва, 1980. Стр. 338-339.

302 Сталин Иосиф. "Заключительное слово по политическому

отчёту ЦК". - Сочинения. Том 7. Москва, 1952. Стр. 391. (Раздел 12).

303 Талейран Шарль Морис. "Мемуары". Москва, 1959. Стр. 115. (Глава I).

304 Даётся в переводе на современный язык. - Иван IV.

"Первое послание Курбскому" - в сборнике: "Послания Ивана Грозного". Москва-Ленинград, 1951. Стр. 38, 309.

305 Даётся в переводе на современный язык. - Иван IV.

"Второе послание Курбскому" - в сборнике: "Послания Ивана Грозного". Москва-Ленинград, 1951. Стр. 386.

306 Даётся в переводе на современный язык. - Иван IV.

"Первое послание Курбскому" - в сборнике: "Послания Ивана Грозного". Москва-Ленинград, 1951. Стр. 327.

307 Приводится по тексту: Ленин Владимир. Полное собрание сочинений. Том 45. Москва, 1982. Стр. 710.

308 Аллилуева Светлана. "Двадцать писем к другу". Москва,

309 Греч Николай. "Записки о моей жизни". Москва-Ленинград, 1930. Стр. 147-148. (Часть I).

312 "Так называемая царственная книга". - Полное собрание

русских летописей. Том 13, вторая половина. Санкт-Петербург, 1906. Стр. 525.

313 Мао Цзедун. "Великие стратегические установки" - в

сборнике: "Выступления Мао Цзэдуна, ранее не публиковавшиеся в китайской печати". Выпуск 6. Москва, 1976. Стр. 218.

314 Троцкий Лев. "Начало конца". - Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1937, 58-59.

315 Даётся в переводе на современный язык. - "Духовное

завещание царя Иоанна Васильевича". - "Дополнения к Актам Историческим". Том 1. Санкт-Петербург, 1846. Стр. 371.

316 Сноу Эдгар. "Беседа с Мао Цзэдуном". - Литературная

317 Фонвизин Денис. "Опыт Российского Сословника". - Полное собрание сочинений. Москва, 1830. Часть IV, стр. 60.

318 Крылов Иван. "Гуси". - Сочинения... Москва, 1984. Том II, стр. 69.

319 Дашкова Екатерина. "Записки 1743-1810". Ленинград, 1985. Стр. 38. (Часть I).

320 Пушкин Александр. "Капитанская дочка". - Полное собрание сочинений. Том 6. Москва-Ленинград, 1950. Стр. 440. (Глава V).

321 Эйдельман Натан. "Твой восемнадцатый век...". Москва,

322 Млынарж Зденек. "Мороз ударил из Кремля". Москва, 1992. Стр. 37-39, 41. (Глава I).

323 Дашкова Екатерина. "Записки 1743-1810". Ленинград, 1985. Стр. 127. (Часть I).

324 Нечаев Сергей. "Катехизис революционера" - приводится

по тексту: Маркс Карл и Энгельс Фридрих. Сочинения. Том 18. Москва, 1961. Стр. 416. (Параграф 7).

325 Вергилий Публий Марон. "Энеида", книга VI, 460-464.

326 Чернышевский Николай. "Что делать?". Москва, 1947. Стр. 276. (Глава III, XXIX).

327 Махно Нестор. "Русская революция на Украине". Книга I.

328 "Заявление г-на Герберта Моррисона...". - Правда, 1 августа 1951. Стр. 2.

330 Даётся в переводе на современный язык. - Нестор. "Житие Феодосия Печерского" - в сборнике: "Памятники литературы Древней Руси. XI - начало XII века". Москва, 1978. Стр. 365.

333 "Илья Муромец и разбойники". - "Библиотека русского

фольклора". Том 1 ("Былины"). Москва, 1988. Стр. 205.

334 Ливингстон Давид. "Путешествия по Южной Африке". Москва, 1947. Стр. 222-223. (Глава ХХI).

338 Копелев Лев. "И сотворил себе кумира...". Анн-Арбор,

339 Гоголь Николай. "Об архитектуре нынешнего времени". -

340 Приводится по тексту: Тарле Евгений. "Талейран".

341 Аверченко Аркадий. "Усадьба и городская квартира" - в сборнике: Аверченко Аркадий. "Осколки разбитого вдребезги". Москва-Ленинград, 1926. Стр. 55, 57.

342 Фукс Эдуард. "Иллюстрированная история нравов". Том 2

343 Блок Александр. "Крушение гуманизма" - Собрание сочинений. Том 6. Москва-Ленинград, 1962. Стр. 103-104, 106-107. (Глава V).

344 Щербатов Михаил. "О повреждении нравов в России". Лондон, 1858. Стр. 4-5.

345 Гоголь Николай. "Об архитектуре нынешнего времени". -

346 Блок Александр. "Крушение гуманизма" - Собрание

сочинений. Том 6. Москва-Ленинград, 1962. Стр. 111. (Глава VII).

347 Лютер Мартин. "Могут ли воины обрести царство небесное" - в сборнике: Лютер Мартин. "Время молчания прошло". Харьков, 1992. Стр. 214.

348 Робеспьер Максимилиан. "Об атеизме и политике в вопросах религии". Речь в Обществе друзей свободы и равенства 1 фримера II года Республики - 21 ноября 1793 года - Избранные произведения... Том 3. Москва, 1965. Стр. 72-72.

349 Приводится по тексту: Абаев Николай. "Чань-буддизм и культурно-психологические традиции в средневековом Китае". Новосибирск, 1989. Стр. 26. (Глава I).

350 Розанов Василий. "Уединённое". - Сочинения. Москва, 1990. Стр. 64. (Запись от 23 июля 1911 года).

351 Рид Джон. "Десять дней, которые потрясли мир". Москва, 1958. Стр. 208. (Глава X).

352 Распутин Григорий. "Духовное наследие". Галич, 1994. Стр. 65-66.

354 Фукс Эдуард. "Иллюстрированная история нравов". Том 1 ("Эпоха Ренессанса"). Москва, 1993. Стр. 32. (Глава I).

355 Там же. Том 2 ("Галантный век"). Москва, 1994. Стр. 171. (Глава IV).

356 Филипченко Юрий. "Изменчивость и методы её

изучения". Москва-Петроград, 1923. Стр. 225. (Глава VIII).

357 Мандельштам Надежда. "Воспоминания". Нью-Йорк, 1970. Стр. 318.

358 Сталин Иосиф. "Речь на похоронах М. В. Фрунзе". -

359 Герцен Александр. "С того берега". - Собрание сочинений. Москва, 1955. Том 6. Стр. 137. (Глава VIII).

360 Тургенев Иван. "Отцы и дети". - Собрание сочинений.

361 Дюмулен Генрих. "История Дзэн-буддизма. Индия и Китай". Санкт-Петербург, 1994. Стр. 187. (Глава IX).

362 Приводится по тексту: Васильев Леонид. "Культы,

религии, традиции в Китае". Москва, 1970. Стр. 339. (Глава V).

363 "Линьцзи-лу", раздел 23 - приводится по тексту: Абаев

Николай. "Чань-буддизм и культурно-психологические традиции в средневековом Китае". Новосибирск, 1989. Стр. 240.

364 Приводится по тексту: Абаев Николай. "Чань-буддизм и

культурно-психологические традиции в средневековом Китае". Новосибирск, 1989. Стр. 102. (Глава III).

365 Бахтин Михаил. "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса". Москва, 1965. Стр. 106. (Глава I).

366 "Линьцзи-лу", раздел 13 - приводится по тексту: Абаев

Николай. "Чань-буддизм и культурно-психологические традиции в средневековом Китае". Новосибирск, 1989. Стр. 230.

368 Димитрий Ростовский. "Жития святых". Книга II (октябрь). Москва, 1992. Стр. 496. ("Память святого равноапостольного Аверкия, епископа Иерапольского").

369 Там же. Стр. 164-165. ("Память святых мучеников

370 "Беломорско-Балтийский канал имени Сталина". Москва, 1934. Стр. 140, 250. (Главы IV, VI).

371 Маяковский Владимир. "Умер Александр Блок". - Полное

собрание сочинений. Том 12. Москва, 1959. Стр. 21-22.

372 Лютер Мартин. "К христианскому дворянству немецкой

нации об исправлении христианства" - в сборнике: Лютер Мартин. "Время молчания прошло". Харьков, 1992. Стр. 68.

373 Аметистов Иван. "Показание..." - в сборнике: Козьмин

Борис. "Нечаев и нечаевцы. Сборник материалов". Москва-Ленинград, 1931. Стр. 57.

374 Приводится по тексту: Поснов Михаил. "История

Христианской Церкви (до разделения Церквей - 1054 г.)". Брюссель, 1964. Стр. 89. (Часть I. Глава II).

375 Уэллс Герберт. "Россия во мгле". Москва, 1958. Стр. 52.

376 Кириллов Владимир. "Мы" - в сборнике: Кириллов

Владимир. "Стихотворения". Петербург, 1918. Стр. 9.

377 Августин Аврелий. "О граде Божием". - Избранные

сочинения... Москва, 1786. Часть I. Стр. 344-345. (Книга IV, глава IV).

378 Робеспьер Максимилиан. "Об отношении религиозных и

моральных идей к республиканским принципам и о национальных праздниках". Речь в Конвенте 18 флореаля II года - 7 мая 1794 года - Избранные произведения... Том 3. Москва, 1965. Стр. 164.

379 Минуций Феликс Марк. "Октавий" - в сборнике:

"Раннехристианские церковные писатели". Москва, 1990. Стр. 225-226. (Глава XXV)

380 Гёте Иоганн Вольфганг. "Путешествие в Италию". -

Собрание сочинений... Том 11. Москва, 1935. Стр. 516. (Часть III ("Второе пребывание в Риме"), глава "Римский карнавал").

381 Бахтин Михаил. "Творчество Франсуа Рабле и народная

культура средневековья и Ренессанса". Москва, 1965. Стр. 17.

382 Приводится по тексту: Курбский Андрей. "История о великом князе Московском". - "Русская историческая библиотека". Том 31. Санкт-Петербург, 1914. Стр. 279.

383 Толстой Алексей Константинович. "Князь Серебряный". - Полное собрание сочинений. Том 3. Санкт-Петербург, 1907. Стр. 414. (Глава XXXIV).

384 Гёте Иоганн Вольфганг. "Путешествие в Италию". -

Собрание сочинений... Том XI. Москва, 1935. Стр. 527.

385 Тураев Борис. "История Древнего Востока". Ленинград,

386 Ганзелка Иржи, Зикмунд Мирослав. "От Аргентины до Мексики". Книга II. Ленинград, 1961. Стр. 153-154. (Часть I, глава XIII).

387 "Линьцзи-лу", раздел 29 - приводится по тексту: Абаев

Николай. "Чань-буддизм и культурно-психологические традиции в средневековом Китае". Новосибирск, 1989. Стр. 90. (Глава III).

388 Иван IV. "Послание в Кирилло-Белозёрский монастырь" -

в сборнике: "Послания Ивана Грозного". Москва-Ле�

Проблемы Эволюции

Развитие в природе, культуре и истории. Часть 2. Развитие в истории общества.

Александр Майсурян

РАЗВИТИЕ В ПРИРОДЕ, КУЛЬТУРЕ И ИСТОРИИ

М.: Книжный клуб "XXI век", 2000. Рецензент Б.М.Медников

Часть I

Часть II

РАЗВИТИЕ В ИСТОРИИ ОБЩЕСТВА

Глава I. План в историческом развитии

Глава II. Происхождение новых сословий

Глава III. Устойчивость

Глава IV. Соревнование

Глава V. Сословное подражание

Глава VI. Духовное влияние сословия

Глава VII. Аскетизм и жизнелюбие сословия

Глава VIII. Личность и сословие

Глава IX. Отрицание и преемственность

Глава X. Воинственность и миролюбие

Глава XI. Гибкость и неизменность

Глава XII. Открытость и замкнутость

Глава XIII. Собственные колебания

Глава XIV. Сословие и общество