Проблемы Эволюции

Васильева Л. Н.

ЭCCЕНЦИАЛИЗМ В ПРОБЛЕМЕ ВИДА

Биолого-почвенный институт ДВО РАН, Владивосток

e-mail: vasilyeva@ibss.dvo.ru  

 © Л.Н.Васильева, 2005. Данная веб-страница является официальной электронной публикацией.

          Резюме. Проблема вида в прошедшем веке стала ареной борьбы между так называемым 'типологическим' и популяционным мышлением, между 'постоянным' видом таксономистов и изменчивым видом эволюционистов, между защитниками ‘видов-классов’ и 'видов-индивидуумов'. В этой борьбе то и дело доминировали односторонние взгляды, искажающие и запутывающие и без того сложную ситуацию в дискуссиях вокруг таких понятий, как тип или сущность. Фактически, 'проблема вида' в классификации живых организмов может быть решена только в рамках более широкой проблемы построения иерархии отличий между организмами. Иерархизм системы неизбежно связан с эссенциализмом или признанием разнокачественных сущностей на разных уровнях в классификации. Опровержение классификационного эссенциализма проводилось в истории биологии на самых различных, но равно несостоятельных, основаниях. Для этого опровержения привлекался тезис о равном весе всех признаков, что противоречит иерархической модели эволюции. Линейная модель эволюции, допускающая превращение видов «друг в друга», также сыграла свою негативную роль. Отсутствие дискриминации между интенсиональным и экстенсиональным аспектами вида обусловило множество неверных представлений о сущностях таксонов. Нереальность типов морфологической типологии бросила тень на «эйдосы» Платона, являющиеся истоком классификационной теории. Столь же неприятные последствия произошли от путницы между классификационным и «партикуляристическим» эссенциализмом. Из-за этой путаницы редкие попытки возрождения сущностей в систематике заводят ее снова в тупик. Однако классификационный эссенциализм может стать успешной методологической программой.

Введение

Эссенциализм, как известно, есть учение о сущности (Шаталкин, 1996 : 124), возникшее еще в античные времена. Однако сам термин ‘эссенциализм’ (точнее ‘методологический эссенциализм’) был введен К. Поппером (Поппер, 1992, I : 63), причем явно в отрицательном смысле. “Развитие мысли после Аристотеля, - писал К. Поппер (1992, II : 16-17, курсив мой - Л. В.), - можно, как мне кажется, резюмировать следующим образом: каждая дисциплина, как только она начинала использовать аристотелевский метод определений, останавливалась в своем развитии... и, наоборот, степень, в которой различные науки оказывались способны к прогрессу, зависела от того, насколько они смогли избавиться от аристотелевского эссенциального метода.”

Данная критическая линия была продолжена Д. Халлом в биологии, написавшим по поводу приведенного высказывания К. Поппера, что “ни в одной другой науке это утверждение не является столь справедливым, как в таксономии, ибо ни в одной другой науке определение не является столь важным, как в таксономии” (Hull, 1965 : 315). Кроме того, “ни в одной другой науке не было так много пустого многословия о значении слова, как в таксономии по поводу слова ‘вид’” (там же), и ситуация улучшилась, по мнению Д. Халла, только тогда, когда “Дарвин положил всему этому конец” (там же). С тех пор имя Дарвина неоднократно повторялось в связи с победой над эссенциализмом (Stafleu, 1971 : 26; Brooks et al., 1986 : 646; Falk, 1988 : 460; Stevens, 1994 : 7), но была ли в самом деле победа?

Взгляды К. Поппера - это разговор особый, он критиковал эссенциализм из тех перспектив, где он не имеет приложения, но что же биологи-таксономисты нашли плохого в эссенциализме, если “аристотелевский метод определений” имеет силу как раз и только в классификации? “Идеал эссенциалистской классификации, - писал Э. Майр (1971 : 87) состоял в том, чтобы открыть (а не создать!) Естественную Систему”, но, по его мнению, “такой вещи, как Естественная Система, не существует”. А почему, собственно, не существует? Идеал не так уж и фантастичен, во всяком случае, есть цель, к которой можно (и нужно) стремиться. Кроме того, если учесть то, что К. Поппер (1992, I : 268) ввел термин ‘эссенциализм’ в противоположность ‘номинализму’, чтобы заменить многозначное слово ‘реализм’, а также то, что Э. Майр (1971 : 87-88) не жаловал номинализм (“Согласно этой философии существуют только особи” и “эта философия... игнорирует тот факт, что группы организмов, родственных по своему происхождению, обладают единством...”), эссенциализм (как и ‘реализм’) в противопоставлении номинализму выглядит как-то более привлекательно. Не менее знаменательно, что такие эссенциалисты, как К. Линней и Л. Агассиц, названы ‘реалистами’ в их отношении к группам и рангам выше уровня вида (и, как всегда, положительная позиция более плодотворна), тогда как Дарвин указан среди ‘иерархических номиналистов’ (Stevens, 1994 : 177).

Что же именно сделал Ч. Дарвин, чтобы ‘победить’ эссенциализм? Во многих изложениях его теории обычно и намека нет на то, что она имеет какое-то отношение к аристотелевскому методу определений<![if !supportFootnotes]>[1]<![endif]>. Единственный раз в своей книге Ч. Дарвин (1952 : 447, курсив мой - Л. В.) употребил слово ‘сущность’ в следующем контексте: “мы будем относиться к видам таким же образом, как относятся к родам те натуралисты, которые допускают, что роды только искусственные сочетания, придуманные ради удобства; может быть, это не очень утешительная перспектива, но зато мы навсегда освободимся от тщетных поисков за неуловленной до сих пор и неуловимой сущностью слова ‘вид’”. В данном вопросе Ч. Дарвин выступает номиналистом и критикуется Э. Майром (1971 : 41) с позиций реальности вида, хотя в другой работе (Mayr, 1963 : 6) отмечается, что “Дарвин... часто скатывался к типологическому мышлению, например, в его обсуждении разновидностей и видов”. Другими словами, взгляды Ч. Дарвина рисуются как весьма противоречивые, поскольку номинализм и типологическое мышление не согласуются между собой.

Вероятно, более справедливо мнение (Griffiths, 1999 : 209) о том, что настоящая борьба с эссенциализмом в биологии была начата Э. Майром (1957), но, как ни парадоксально, этот выдающийся биолог занимал наиболее эссенциалистскую - хотя и весьма одностороннюю - позицию в биологической систематике, будучи лидером движения к ‘биологическому виду’, которое характеризовалось поиском некоего ‘видового абсолюта’ или ‘сущности’ видового уровня в таксономической иерархии. Уже было предположение (Frost, Kluge, 1994 : 287), что концепция биологического вида должна быть отвергнута как “запачканная эссенциализмом” (хотя это единственное ее достоинство!), и такое же мнение высказывалось относительно концепции эволюционного вида (Minelli, 1993 : 67). Поэтому мало сказать, что “призрак эссенциализма продолжает преследовать таксономиста” (Hull, 1965 : 315) даже после принятия взглядов Дарвина на эволюцию; нужно допустить, что эссенциализм вовсе не призрак и что этот термин обозначает нечто глубокое и реальное, имеющее первостепенное значение для классификации организмов.

Корни неприятия эссенциализма

Фактически, не с теорией эволюции началось негативное отношение к эссенциализму. Как отмечает Д. Халл (Hull, 1965: 319), французский ботаник М. Адансон “отбросил принципы эссенциализма до эволюционной теории”. М. Адансон был противником иерархии К. Линнея (Воронцов, 1999 : 187), и его последователи отвергали соподчинение признаков (Stevens, 1994 : 124). Из этих сопоставлений следует, что иерархизм системы и эссенциализм взаимосвязаны, хотя существует мнение, что “метафизика эссенциализма” не имеет отношения к иерархии Линнея, которая “может быть использована просто как средство репрезентации” (De Queiroz, 1997 : 132). Последнее утверждение справедливо лишь частично в том смысле, что иерархия Линнея служит таксономии более двух веков даже без четко разработанного метода взвешивания признаков (вернее, эта иерархия держится на части интуитивно правильно ранжированных признаков), но построение естественной системы требует ‘метафизики эссенциализма’ или поиска ‘сущностей’ таксонов.

М. Адансон считал, что всем признакам в классификации нужно придавать равный вес и что “нет инвариантных и существенных признаков” (Stevens, 1994 : 45, курсив мой - Л. В.). Самое парадоксальное состоит в том, что эти тезисы М. Адансона можно опровергнуть только с привлечением эволюционных идей, поскольку понятие существенности признака или его таксономического веса (ср. Воронцов, 1999 : 214) непосредственно связано с его положением в таксономической иерархии, а последняя есть отражение эволюционного развития биоты на Земле. Однако, напротив, привлечение эволюционных идей не опровергло, а усилило начатую анти-эссенциалистскую линию. Это могло случиться только потому, что теория Ч. Дарвина часто интерпретировалась как линейное развитие - в отличие от объемного образования иерархической структуры включенных друг в друга групп разного ранга, и некоторые биологи даже думают, что “ортодоксальный дарвинизм” есть “не-иерархическое представление” (Gayon, 1996 : 220), хотя высказывались и другие точки зрения: “Дарвин представлял паттерн органического разнообразия как иерархически организованный” (Eldredge, Cracraft, 1980 : 152).

В основе линейной трактовки эволюции Ч. Дарвина лежала идея о превращении видов друг в друга (Kitts, Kitts, 1979 : 620; Loevtrup, 1987 : 166), и как раз эта неудачная идея была использована для якобы успешной борьбы с эссенциализмом: "Единственная основа естественной классификации - эволюционная теория, но, согласно эволюционной теории, виды развиваются постепенно, превращаясь друг в друга. Если виды эволюируют столь постепенно, их нельзя разграничить с помощью одного или нескольких признаков. Если виды нельзя таким образом разграничить, тогда названия видов не могут быть определены в классической манере [через определенные совокупности признаков - Л. В.]. Если названия нельзя определить к классической манере, их совсем нельзя определить. Если их совсем нельзя определить, тогда виды не могут быть реальными. Если виды не являются реальными, тогда... классификация совершенно произвольна" (Hull, 1965 : 320, курсив мой - Л. В.). 

Таким образом, два обстоятельства - отсутствие всякой эволюционности в тезисе о равном весе таксономических признаков и линейное понимание эволюционности - считаются достаточными для опровержения эссенциализма, который связан с иерархией сущностей и требует совсем другую - иерархическую - модель эволюции (cм. Васильева, 1998; Vasilyeva, 1999). Еще хуже обстоит дело с философским обоснованием этого опровержения. Например, Д. Халл интерпретирует (достаточно вольно) некоторые высказывания А. Кэйна (Cain, 1958) как критику современных филогенетиков, использующих диагностические свойства и практикующих взвешивание, “при котором некоторые свойства являются более весомыми, чем другие, из-за различного филогенетического значения” (Hull, 1965 : 316). По мнению Д. Халла, А. Кэйн считает, что “взвешивание свойств согласно их филогенетическому значению есть развитие Аристотелевой логики” (там же). В сущности, Аристотелева логика от такого сравнения могла бы осветиться очень выгодно, так как, действительно, иерархия признаков, будучи особой филогенией (последовательностью возникновения отличий во времени), отражает неравноценность признаков по филогенетическому значению (различие по уровню). Однако такая привязка, скорее, дискредитировала дифференциальное филогенетическое взвешивание, поскольку А. Кэйн “подчеркивает, что Аристотелевское определение видовых названий вызвало много трудностей в концепции вида” (там  же). Здесь можно только удивляться огульному неприятию философии Аристотеля и отрицанию всех хороших идей (даже логики, которой очень не хватает теперь биологам!) только потому, что с определением видов возникли некоторые трудности (а ведь они возникли из-за негативного отношения к неравноценности признаков и неумения оценивать).

Еще более любопытно, что Д. Халл, отвергая дифференциальное взвешивание, полагает (там же), что оно, напротив, несовместимо со взглядами Аристотеля и “находится в прямой оппозиции к Аристотелевой теории сущностей”: “Согласно Аристотелю, признак либо существен, либо нет; один признак не может быть более существенным, чем другой”. Однако данная интерпретация теории сущности Аристотеля вовсе не противоречит существованию разных по весу признаков, что и делает их ‘сущностями’ разных уровней классификационной системы. Положения Д. Халла справедливы в различных аспектах: в тезисе “один признак не может быть более существенным, чем другой” отражается равноправие всех признаков: все признаки существенны для таксономиста, но только их надо выстроить в особую последовательность, так как существенны они на разных уровнях иерархии, и эту неравноценность выражает другой тезис “признак либо существен, либо нет” - на каком-то уровне.

‘Хороший’ и ‘плохой’ эссенциализм

Еще больше отрицательных интерпретаций выпало на долю философии Платона. В частности, отмечалось, что эссенциализм есть “учение Платона о неизменных идеях, которые соотносятся с явлениями чувственного мира, как пламя свечи с его тенью на стенах пещеры” (Красилов, 1977 : 5; см. также Delbruck, 1971 : 52). Однако при описании пещеры в “Государстве” Платона ‘идеи’ или ‘формы’ даже не упоминаются. Метафора пещеры, скорее, связана с размышлениями о способности человека вообще познать явления чувственного мира, и ей созвучна притча о слепых, которые ощупывают разные части слона и спорят о том, что же такое слон. Что касается ‘теории идей’, то она имеет смысл только как пробный набросок теории классификации: впервые слово ‘сущность’ употребляется в том же контексте, что и слово ‘идея’ в диалоге Платона “Евтифрон”, и оба термина связаны с различением групп<![if !supportFootnotes]>[2]<![endif]>.

Смысл ‘идей’ или ‘cущностей’ Платона как отличающих признаков сохранился частично у Аристотеля<![if !supportFootnotes]>[3]<![endif]>, что подчеркивалось рядом биологов: “Философия эссенциализма, возникшая у Платона и Аристотеля, утверждала, что группу объектов можно определить как совокупность (называемую ими ‘видом’), в которой каждый член имеет одну и ту же сущность [не совсем верно, потому что рассматривается не ‘сущность члена’, а сущность группы, сущность совершенно особого индивидуального объекта - Л. В.]... Определением сущности, в таком случае, был список общих свойств - сходств, - которые оправдывали применение названия к совокупности объектов. Сущности рассматривались как реально существующие в природе...” (Eldredge, Cracraft, 1980 : 147, курсив в оригинале). Отмечалось также (Sober, 1980 : 356, 359), что “один лишь факт эволюции не говорит о том, что виды не имеют сущностей” и “если эссенциализм - это просто представление о том, что виды имеют существенные свойства, ... тогда эта доктрина остается нетронутой [ее противниками - Л. В.].” 

В таком случае, учитывая, что именно первоначальная версия эссенциализма вполне приемлема для биологической систематики, остается допустить, что биологи критиковали какие-то другие версии. Так, Э. Собер (там же : 370, курсив мой - Л. В.) считал, что эссенциалистские теории о видах потому несостоятельны, что они “рассматривали отдельные организмы как сущности, обладающие инвариантными свойствами”. Однако подобная интерпретация - очень неточная, поскольку эссенциалисты не игнорируют изменчивость и эволюцию (Van Valen, 1988 : 52). Изменчивость вещей чувственного мира (включая организмы) всегда подчеркивалась Платоном<![if !supportFootnotes]>[4]<![endif]>; даже инвариантность ‘идеи’ (как сущности, различающей две группы объектов) состоит только в том, что это одна и та же идея, несмотря на изменчивость состояний, которые - особенно в таких признаках, как “размер”, “количество”, “цвет” - представляют чаще всего определенные амплитуды изменчивости у разных видов.

Некоторые биологи (Caplan, Bock, 1988 : 446) различают “хороший” и “плохой” эссенциализм. Наиболее замечательно то, что ‘хороший’ эссенциализм ассоциируется с определением сущностей через совокупности признаков, тогда как ‘плохой’ - или “типологический” - эссенциализм связан с ‘типовыми’ образцами. Путаница двух типологий (как и двух разновидностей эссенциализма) в биологической систематике достигла своего апогея в наши дни, и поэтому требует серьезного внимания. Нужно сказать, что обе типологии не исключают друг друга и обе могут быть достаточно хорошими - каждая в своей области, жаль только, что разные вещи обозначаются одним термином. С одной стороны, есть типы таксонов как совокупности отличающих признаков; эти типы имеют отношение к построению естественной системы. С другой стороны, есть ‘тип таксона’ как ‘типовой’ экземпляр или один из членов группы, и эти ‘типы’ имеют отношение только к номенклатуре. Другими словами, если настоящие типы таксонов выражают порядок иерархической системы организмов, то номенлатурные типы имеют целью упорядочивание или координацию работы систематиков.        

Cмешение двух ‘типов’ заставляла многих биологов привязывать типологию Платона к типовым образцам. Например, некоторые авторы обвиняли платоновских эссенциалистов в том, что “типовой образец должен быть ‘типичным’ представителем вида” (Grantham, 1993 : 465). Другие - очевидно, по ассоциации с учением Платона об ‘идеях’ - писали, путая ‘идею’ и ‘идеал’, что эссенциализм требует существования ‘идеального’ организма (De Queiroz, 1994 : 501)<![if !supportFootnotes]>[5]<![endif]>. Однако были также биологи, правильно отделяющие практику типовых образцов от типологии Платона, которую можно было бы назвать ‘эйдологией’ (от термина ‘эйдос’ или ‘идея’), если бы, с одной стороны, она не была шире учения о виде, рассматривая ‘идеи’ любого уровня, и, если бы, с другой стороны, она не была более узкой, чем эйдология в смысле К. М. Завадского (1968), так как теория Платона относится только к отличиям (или к интенсиональному аспекту таксонов). Эти другие биологи, при том же негативном отношении к Платону, считали, напротив, хорошим всё, что связано с типовыми образцами. В частности, ‘тезис индивидуальности’, выдвинутый против классификационного эссенциализма и утверждающий, что вид есть индививидуум, а не класс (Ghiselin, 1974; Mayr, 1976; Hull, 1976, 1978), иногда формулируется на основе практики типовых образцов. Например, есть мнение, что первый из трех аргументов “в пользу утверждения, что виды являются индивидуумами” состоит в том, что “названия видов применяются скорее к типовым образцам, чем к видам” (Williams, 1985 : 579): “Очевидно, что названия применяются к видам не с помощью интенсиональных определений, а с помощью остенсивных определений. Биолог указывает на типовой образец и объявляет, что название вида, частью которого является этот образец, - такое-то. Гизелин (Ghiselin) говорит по этому поводу, что вид именутся с помощью крещения, а не определения” (там же).

Дело дошло до того, что современные философы науки полагают, что “взгляд на виды как индивидуумы, развитый Гизелиным и Халлом, был предложен в качестве объяснения роли типовых образцов в таксономии” (Levine, 2001 : 325). В такой искаженно-утилитарной трактовке тезис ‘виды есть индивидуумы’ выглядит совсем посторонним эссенциалистским дебатам, но, тем не менее, продолжает быть оружием против типологии Платона, поскольку утверждается, что “номенклатурные типы позволяют освободить систематику от типологии” (Liden, Oxelman, 1996 : 183, курсив мой - Л. В.). Подобное высказывание не только меняет знак в соотношении “плохого” и “хорошего” эссенциализма (см. выше), но и рисует хороший практический ‘метод типов’ (очень важный в вопросах приоритета названий) как нечто враждебное и противоположное самой основе классификации.

Тип таксона

Как же биологи и философы биологии оказались в таком тупике? И почему номенклатурные ‘типы’ все время ‘путаются под ногами’, когда речь на самом деле идет о борьбе разновидностей эссенциализма? Частично причина кроется в том, что представление о ‘типе’ таксона как организме и тезис индивидуальности видов в противоположность видам-классам развивались в одном и том же русле, которое можно назвать анти-классификационным. При этом в центре внимания находится изолированный таксон (тогда как классификационные типы появляются только в процессе сравнения таксонов и взвешивания отличий).

Начиная свою книгу “История морфологического типа”, И. И. Канаев (1966 : 3) писал, что понятие ‘тип’ связано с областью философии, рассматривающей проблему диалектики части и целого. Сразу можно понять, что он подразумевал понятие типа, не имеющее ничего общего с типологией (или эссенциализмом) Платона, хотя и можно сказать, что тип конкретного таксона (совокупность отдельных признаковых состояний) есть частичное воплощение целого содержания иерархического типа (совокупности признаков во всем разнообразии состояний) данного уровня. Развитие представлений о ‘морфологическом типе’, где ‘тип’ представлялся ‘частью группы’, всегда колебалось между абсолютно нереальными и схематичными изображениями типичного организма (включая ‘идеальное существо’; там же : 128) и указаниями на конкретный организм или группу организмов. Нужно сказать, что, хотя критика Д. Халла (Hull,  1965), направленная против эссенциализма, философски слаба и основана на узкой трактовке эволюции, он совершенно прав, связывая “идеальный тип” с “идеалистическими морфологами” (Hull, 1998 : 587). Разумеется, словосочетание ‘идеалистическая морфология’, разрабатывавшая понятие ‘морфологического типа’ или ‘архетипа’, звучит достаточно странно (почему же морфология ‘идеалистична’?), но можно сказать, что данное направление заслужило упреки, представляя галерею фантастических образов и утверждая, что “тип вида никогда не показывается нашим глазам; он является только нашему духу”; “тип это не какое-то единство, материально реализованное в таких-то индивидуумах..., это модель, по которой все они образованы и к которой они приближаются, одни больше, другие меньше” (Канаев, 1966 : 13).

К сожалению, самые непримиримые враги типологии не смогли принести больше вреда реальным классификационным типам, чем морфологическая типология, которая пыталась описать тип таксона, подразумевая нереальную ‘модель’ - ‘тип’ организма или члена таксона. Более того, именно это направление скопрометировало вообще ‘типологическое мышление’, при котором, по мнению Э. Майра, “типы организмов имели онтологический и объяснительный приоритет нал конкретным индивидуумом” (Griffiths, 1999 : 209, курсив мой - Л. В.). Есть подозрение, что склонность человека в первую очередь видеть вещи, а не связи между вещами (в некоторых связях - сходствах и различиях - и обитают классификационные ‘сущности’), заставило многих комментаторов грубо интерпретировать ‘идею’ Платона как “вечно существующий образец, несовершенными копиями которого являются отдельные вещи” (Hammen, 1981 : 7, курсив мой - Л. В.). В результате такой интерпретации ‘идея’ тоже предстает как вещь, только ‘идеальная’ (cр. Любарский, 1996 : 14) и неизвестно где существующая. Однако ‘идеи’ Платона - не вещи и не модели вещей, а отличия вещей (ср. Флоренский, 1999 : 126-127); его теория появилась как попытка найти что-то устойчивое в вечно изменчивом мире вещей и явлений (Hegel, 1995 : 211), причем Платон не предполагал, что это устойчивое является чем-то трансцендентным по отношению к изменчивой реальности, это должен был быть равноправный аспект бытия в нашем мире, а не где-то в заоблачных высотах.

Конечно, идеи как отличия групп вещей в какой-то степени “являются нашему духу”, в частности духу таксономиста, потому что необходимы определенные классификационные усилия, чтобы разглядеть эти ‘идеи’, но нельзя сказать, что “тип вида никогда не показывается нашим глазам”, потому что любой опытный таксономист скажет хотя бы приблизительно, какие признаки выделяют виды в изучаемой им группе, а какие - роды. Можно даже сказать, что эти признаки есть образец, на который таксономисты смотрят при сравнении коллекций, но нельзя сказать, что тип вида (или рода) не обеспечивает единства группы. Если учесть тот факт, что эволюция видов состоит в увеличении их внутреннего разнообразия, которое сопровождается тенденциями к дезинтеграции (обособлению популяций), то правильно отмечено (Stamos, 1996 : 186), что “целостность (‘сцепленность’ - cоhesion) вида часто обеспечивается не репродуктивными факторами”. Более того, поскольку, согласно иерархической модели эволюции, виды эволюируют в высшие таксоны (а не превращаются друг в друга), они постепенно утрачивают “один тип сцепленности” (Frost, Kluge, 1994 : 262), но сохраняют другой тип сцепленности, содержащейся в признаках (Nixon, Wheeler, 1990 : 220). Именно признаки - не любые, конечно, а образующие ‘cущность’ конкретного вида - объединяют разрозненный состав (ср. Schwartz, 1981 : 301), поддерживая индивидуальность и целостность естественного таксона, обеспечивая его монофилию.

Э. Майр атаковал концепцию ‘видов-классов’ с нескольких сторон. Сначала он утверждал (Mayr, 1963 : 20-21, курсив мой - Л. В.), что эта концепция “рассматривает виды как случайные совокупности особей, которые имеют общие существенные свойства типа вида”. Однако если речь идет о ‘сущностях’ естественных видов, то не может быть и речи о случайных совокупностях. Справедливо, что “таксоны есть классы организмов, но классы организмов - не обязательно таксоны” (Loevtrup, 1987 : 159), т. е. тот факт, что наши классификации переполнены искусственными группами (случайными совокупностями или теми классами, которые не являются таксонами), не исключает возможного существования естественных классов. Позднее Э. Майр (Mayr, 1987 : 145, 156) писал категорически, что “биологические виды... не имеют сущности”, поскольку “самой яркой характеристикой сущности является ее неизменное постоянство”, и, по его мнению, “именно вариабельность видовых популяций привела к популяционному мышлению - драматическому отходу от эссенциализма”. Он также писал, что “переход от ‘видов-классов’ к ‘видам-индивидуумам’ был неизбежным побочным продуктом перехода от эссенциализма к популяционному мышлению” (там же : 156). Однако это был не отход от эссенциализма, а переключение внимания с одного (интенсионального) аспекта видов на другой (экстенсиональный) аспект - внутренний полиморфизм или взаимоотношения компонентов. Когда говорят, что “эссенциализм в отношении видов не совместим с современной эволюционной мыслью” (Grantham, 1993 : 464), это может быть справедливо только в том узком смысле, что аспекты вида, обычно рассматриваемые классификацией и теорией эволюции, действительно ‘несовместимы’, будучи разными аспектами, но нельзя отбросить какой-нибудь один аспект, да еще с помощью другого, поскольку это аспекты одного и каждого вида. Кроме того, в интенсиональном аспекте также наблюдается изменчивость, поскольку признаки развиваются в состояниях, и как раз эта изменчивость лежит в основании построения всех классических филогенетических рядов. В определенном смысле можно сказать, что иерархические типы есть совокупности филогенетических отношений.

Двойственность эссенциализма Аристотеля

Противопоставление индивидов и классов часто описывается, исходя из соображений локализации во времени и пространстве. Например, отмечено, что “биологические виды традиционно рассматривались как классы, не имеющие ограничения во времени и пространстве” (Hull, 1978 : 335), и здесь затрагивается только интенсиональный аспект, связанный с признаками (традиционный аспект ‘класса’, хотя именно здесь коренится индивидуальность). С другой стороны, Э. Майр (1971 : 41) также характеризует биологический вид таким образом, что один из его аспектов - уже экстенсиональный - оказывается безграничным во времени и пространстве, тогда как ‘классовый’ аспект, обеспечивающий дискретность, становится ограничением: “Биологический вид объединяет в себе дискретность локального вида в данный момент времени и эволюционную потенцию к непрерывным изменениям”.

Приведенная характеристика вида - одна из лучших в работах Э. Майра, однако - в обоих аспектах - виды одновременно ограничены и не ограничены во времени и пространстве. Интенсионально, ‘cущность’ вида кажется как будто ‘неограниченной во времени и пространстве’ (особи вида рождаются и умирают, а она остается), однако эта сущность возникает во времени (в момент видообразования) и определяет вполне конкретный таксон, живущий определенное время на конкретной территории. Еще более ‘трансцендентной’ выглядит иерархическая сущность, относящаяся ко всем таксонам данного уровня, типы которых есть ее частные воплощения, поскольку отдельные виды могут исчезать, а иерархический тип существует значительно дольше. Однако даже иерархическая сущность возникает во времени в ходе повышения разнообразия биоты на земле. Экстенсионально (в популяционном составе), вид как будто привязан ко времени и пространству, но его почти безграничная внутренняя изменчивость (хотя бы в отношении числа особей) соответствует “не ограниченному временем и пространством характеру эволюционной теории” (там же : 354). Получается, что эволюционная теория и сущности имеют один и тот же характер.

‘Тезис индивидуальности’ при разрыве с эссенциализмом характеризовался исключительным сужением горизонта до рассмотрения внутреннего полиморфизма таксонов и отношений их членов, поэтому почти все рассуждения биологов о сущности страдали односторонностью. Например, предполагалось, что “сущность вида накладывает ограничения на возможную изменчивость внутри данного вида” (Wilson, 1996 : 407). С одной стороны, это неверно: сущность группы (ее отличия от групп того же ранга) не очень влияет на внутреннюю изменчивоcть группы во время ее эволюции (можно сравнить, например, видовой состав царства растений или животных в девонский период и в наши дни), но, с другой стороны, ‘сущность’ в определенной степени направляет внутреннюю изменчивость (очевидно, что от существенных различий между животными и растениями в типе питания, клеточных оболочках и т. п. зависели и разные потенции для эволюции состава). Именно это обстоятельство служит объяснением тому, что “классы могут изменяться только в определенных пределах” (Ridley, 1989 : 14), хотя они остаются развивающимися индивидуумами.

Таким образом, именно ‘сущности’ делают эссенциалистские ‘виды-классы’ одновременно ‘видами-индивидуумами’ (ср. также Kruskal, 1981 : 295; Van Valen, 1988 : 55), но тогда что это за лозунг “от эссенциализма к индивидуализму” (Griffiths, 1999) доминирует в проблеме вида? На самом деле, учитывая вышеизложенную историю ‘отхода’ от классификационных сущностей, происходит не движение “от эссенциализма к индивидуализму”, а движение от классификационного эссенциализма к другой - анти-классификационной - разновидности эссенциализма, который был назван организменным (Васильева, 1997), но может быть также назван ‘партикуляристическим’ (от английского слова particular, обозначающего также ‘индивидуум’: Wilson, 1999 : 191). Если эту историю перевести на философский язык, то она случилась много лет назад в метафизике Аристотеля.

Платон был преимущественно философом ‘универсалий’, тогда как эссенциализм Аристотеля - гораздо более сложный и двойственный. Хотя Аристотель “резал рыб с мыслями Платона в голове”  (Whitehead, 1933 : 136), он так высмеивал эйдосы Платона, что А. Ф. Лосев (1994 : 565) написал: “Аристотель совершенно не понимал Платона”. Термин же ‘сущность’ (в русских переводах обычно ‘суть бытия’) у Аристотеля гораздо чаще ассоциировался, иногда даже отождествлялся, с ‘вещью’<![if !supportFootnotes]>[6]<![endif]>. Другими словами, когда Аристотель обсуждал понятия вида и рода, когда занимался классификацией, он следовал классификационному эссенциализму Платона. При этом Аристотель не употреблял испорченное им понятие эйдоса, но платонизм явно проступает в следующей характеристике его деятельности: “он пытался свести разнообразие живого мира к единству некоторого рода” и “фактически, присутствие moria за разнообразием живых существ сделало зоологию возможной” (Pellegrin, 1985 : 106, курсив мой - Л. В.). Это намерение найти единство в разнообразии соответствует определению ‘идеи’ у Платона как “единству во множестве” (ср. Флоренский, 1999 : 74).  

К сожалению, классификационный эссенциализм Аристотеля почти не отделялся комментаторами от его ‘партикуляристического’ эссенциализма, в котором ‘cущность’ привязана к ‘вещи’. Этот ‘вещевизм’ (cр. Поздняков, 1994) испортил не только хорошие классификационные понятия Аристотеля, но также и платонические корни систематики: даже у П. А. Флоренского (1999 : 91), хорошо писавшего о теории идей Платона, встречается высказывание, что “живое существо - это наиболее наглядное проявление идеи”. Какой только идеи? В рамках систематики можно сказать, что идея живого существа (любого) есть отличие живого от неживого, но ведь почти никто на ‘живое существо’ так не смотрит: взгляд упирается в конкретное существо, а ‘идея’ представляется как нечто его моделирующее, как “идея устройства объекта” (Шаталкин, 1993 : 247). Именно это смещенное видение заставляет некоторых биологов рассматривать генотип или ДНК в качестве ‘аристотелевой сущности’ (Delbruck, 1971; Hammen, 1981) и полагать, что это очень хорошие сущности, не содержащие в себе “ничего метафизического” (Schwartz, 1981 : 302).

Однако опять хочется спросить: если генотип - сущность, то сущность чего? данного конкретного организма? это спорно в некоторых отношениях (конкретная человеческая личность может даже оскорбиться), но, впрочем, не это главное. Хуже всего то, что говорят о генотипе как о ‘cущности вида’ (Mayr, 1987; Khalil, 1997; Stamos, 1998), хотя генотип (как и фенотип) содержит состояния признаков всех уровней иерархии. Гораздо лучше биологическая концепция вида, в которой рассматриваются не компоненты вида, а отношения между ними (интербридинг): уже хорошо, что отношения, как и в классификационном эссенциализме, но плохо то, что отношения между частями не определяют целое, т. е. отношения между популяциями не определяют конкретный вид, а значит ничего и не говорят о его сущности.

Возможность синтеза

Некоторые современные биологи правильно указывают, что “на самом деле, традиционная и индивидуалистическая позиции не находятся в конфликте”: “их синтез представляет последовательную позицию” и “сохраняет традиционное утверждение, согласно которому названия таксонов [не названия, а сами таксоны - Л. Н.] должны быть определены в терминах необходимых и достаточных свойств” (De Queiroz, 1995 : 226). Даже странно это слышать от столь активного противника иерархии Линнея и эссенциализма (De Queiroz, 1992, 1997), но когда видишь, в чем заключается ‘синтез’, становится понятно, что ничего традиционного в нем не осталось. Было предложено “переопределить” определяющие свойства: “Определяющие свойства названий таксонов - это не черты организмов (organismal traits), это биологические взаимоотношения, объединяющие организмы в виды и клады” (De Queiroz, 1995 : 227). Таким образом, как и в биологической концепции вида, внимание сосредоточено на отношениях компонентов, хотя здесь это не интербридинг, а генеалогия. Предложение неудачное, и, если говорить о синтезе, то он возможен только при сохранении традиционного значения определяющих (отличающих) свойств, но при этом нужно учесть, что черты организмов в таксономических сравнениях есть частные состояния отличающих признаков, выступающих как биологические отношения - и тогда, когда состояния сменяют друг друга, обеспечивая генеалогические отношения, и тогда, когда состояния появляются одновременно.

Путь к синтезу, однако, требует выхода из бесконечных оппозиций, в которых то одно перевешивает, то другое. В другую крайность впадают противники тезиса ‘виды-есть-индивидуумы’, считающие, что Гизелин в этом вопросе был “абсолютно неправ” (Ruse, 1981 : 299), и что данный тезис - “однo из наименее обещающих предложений в современной философии науки” (Kitcher, 1986 : 649). К сожалению, в их критике преобладает такая же односторонность, как и в критике ‘видов-классов’. Так, “если линии асексуальных организмов, которые, согласно Гизелину и Халлу, не являются настоящими видами-индивидуумами, могут, тем не менее, согласно Гизелину и Халлу, эволюировать, тогда неизбежен вывод, что современная эволюционная теория не требует, чтобы виды были индивидуумами” (Stamos, 1998 : 456, курсив в оригинале). Довольно интересное соображение, но вывод опять неудачен, а следующее заключение даже хуже: эволюционная теория “не требует видов вообще, только линий [от предков к потомкам - Л. В.]” (там же). Опять одни линии в эволюции - просто закмнутый круг какой-то: когда-то линейную эволюцию использовали против эссенциализма, теперь же - против тезиса индивидуальности, выдвинутого для борьбы с эссенциализмом.

Здесь хотелось бы привести слова Н. А. Бердяева (1991 : 28) о том, что “лишь в иерархии возможны разнокачественные индивидуальности”, в ходе доказательства, что современная теория эволюции требует видов (не просто ‘линий’) и требует, чтобы виды были индивидуумами<![if !supportFootnotes]>[7]<![endif]>. Можно согласиться с тем, что “виды есть индивидуумы в эволюционной теории” (Williams, 1985 : 578), и что “перспектива виды-есть-индивидуумы победит” (Sober, 1984 : 335). Эти высказывания соответствует иерархической модели эволюции, но, парадоксальным образом, победа тезиса индивидуальности невозможна без классификационного эссенциализма. Соподчиненные биологические таксоны в естественной системе - это именно те индивидуумы, которые имеют ‘сущности’<![if !supportFootnotes]>[8]<![endif]>. Однако неоднократные попытки возродить эссенциализм в систематике (Kitts, Kitts, 1979; Caplan, 1981; Schwartz, 1981; Kitts, 1983, 1984, Bernier, 1984; Grene, 1989) правильно охарактеризованы Д. Халлом (Hull, 1984 : 110-111) как неудачные: они насаждают совсем не тот эссенциализм, который нужен систематике. Особенно это касается так называемых ‘естественных родов’ (‘natural kinds’), в обсуждении которых особенно запутана терминология классификационного и ‘партикуляристического’ эссенциализма.

Например, недавно (Wilson, 1999 : 187, курсив мой - Л. В.) отмечалось, что ‘естественные роды’ “являются индивидуумами благодаря сущностям, которые могут состоять из ненаблюдаемых (или “теоретических”) свойств”. Что это еще за ненаблюдаемые свойства? - очень похоже на ‘тип’ в идеалистической морфологии, который “никогда не показывается нашим глазам” (см. выше). Неужели опять в классификацию влезает организменный тип? - так и есть: ‘естественные роды’ прямо связываются с типом организма (Griffiths, 1999 : 213), но при этом они рассматриваются в контексте классификации. Наверное, нет ничего хуже ситуации, когда направление по терминологии кажется соответствующим классификационному эссенциализму, а по сути является совершенно непригодным.

Больше всего в заблуждение вводит разговор о сущности ‘естественных родов’ как общих свойствах объектов (Griffiths, 1999 : 209), что соответствует также сущности таксонов в классификационном эссенциализме. Однако опять внимание направлено не туда: “члены вида Canis familiaris имеют некоторые общие свойства, ... такие как четыре ноги, хвост, два глаза, верхние и нижние зубы, каждое из которых необходимо и все вместе достаточны для членства в этом ‘естественном роде’. Эти существенные свойства обеспечивают бытие членов вида Сanis familiaris” (Wilson, 1999 : 190, курсив мой - Л. В.). Однако, если без этих свойств конкретная собака не может жить, и они обеспечивают ее ‘бытие’, то ‘бытие вида’ обеспечивается совсем иначе. Если эти свойства рассматривать как существенные в классификационном смысле, то существенны они на уровнях значительно более высоких (например, четыре ноги - в группе Tetrapoda), а сущностью рассматриваемого вида являются его отличия от других видов в пределах рода Canis.

Интересно, что А. И. Шаталкин (1996 : 143) критикует “практику отождествления свойств с сущностью” в ‘естественных родах’, но эта критика ведется со стороны “существенной природы”, понимаемой как структура объекта (там же : 141). Классификационные сущности вызывают возражения на том основании, что “практически все свойства будут существенными” (там же : 143). Действительно, как отмечено выше, все свойства объектов существенны в классификации, хотя и на разных уровнях, и если кажется, что “такое понимание ничего не дает” (там же), то очевидно, что понимание сущности связано исключительно с организменным эссенциализмом Аристотеля, не имеющего отношения к классификации. Не удивительно, что при этом подчеркивается несопоставимость “эйдосов природных объектов” [вещей] и платоновских ‘идей’, которые есть классификационные сущности. И хотя последние построены “по аналогии с эйдосами искусственных вещей [на самом деле групп вещей - Л. В.]” (там же), вполне возможно - с помощью разработки метода ранговой оценки признаков - наблюдать эйдосы естественных групп.

Заключение

Что, собственно, дает понимание сущностей как групповых отличий? Значение классификационных сущностей кажется гораздо более эвристическим по сравнению с утверждением Аристотеля, что вещь и ее сущность - это одно и то же (зачем тогда сущность?). Например, если проанализировать множество видов в каком-либо роде, можно обнаружить, что часть из них описана на первых попавшихся отличиях, которые, на самом деле, относятся к внутривидовой изменчивости. Такая ситуация часто описывалась в связи с обсуждением преимуществ биологической концепции вида, и поэтому данная концепция может рассматриваться как важный этап в развитии апостериорной оценки отличий. Однако, как уже отмечалось (Васильева, 2002), биологическая концепция не удержалась на высоте тестирующего инструмента для предварительно описанных видов и скатилась к такому же хаотическому описанию ‘видов’ (особенно видов-двойников) на всевозможных несопоставимых отличиях при отрицательном тесте на скрещиваемость. Чтобы сделать виды интенсионально сопоставимыми, то есть отнести совершенно неравноценные экстенсионально группы (с разным внутренним содержимым, разными тенденциями к интеграции и дизинтеграции, разными ареалами и т. д.) к одному уровню, необходимо в хаосе использованных отличий найти наиболее часто и регулярно участвующие в разграничении признаки - в таком количестве, чтобы комбинации их состояний характеризовали группы, традиционно считающиеся видами или родами (Vasilyeva, 1999). Тогда все остальные ‘виды’, чаще всего вызывающие споры между таксономистами, окажутся либо внутривидовыми подразделениями, либо ‘уйдут’ в другие группы из-за ошибочного размещения.

Выявленная совокупность отличающих признаков будет ‘cущностью’ видового или родового (при апостериорной оценке родовых отличий) уровня. Эта cущность может служить арбитром между мнениями разных таксономистов, она позволяет оценивать разные классификационные схемы, обычно комбинирующие хорошие и плохие взгляды на таксоны. Эта сущность не позволяет описывать виды или роды произвольно и, тем не менее, достаточно гибка для описания множества новых таксонов, если обнаруживаются новые состояния существенных признаков или новые комбинации состояний. Такая сущность на каждом уровне обладает высочайшей прогностичностью, возможной в естественной системе, обеспечивая ту номотетику в систематике, о которой столько писал А. А. Любищев (1982). Очевидно, что классификационный эссенциализм - с такими практическими выгодами - может быть вполне “методологически приемлемой исследовательской программой” (Stamos, 1996 : 179) в противоположность многолетнему некритическому отталкиванию.

Список литературы

Бердяев Н. А. Философия неравенства // Русское зарубежье. Л., 1991. С. 7-242.

Васильева Л. Н.   Некоторые замечания по поводу мерономии // Журн. общ. биологии. 1997. Т. 58, N 2. C. 80-99.

Васильева Л. Н. Иерархическая модель эволюции // Журн. общ. биологии. 1998. Т. 59. N 1. C. 5-23.

Васильева Л. Н. Кризис проблемы вида: причины и следствия // Стегний В. Н. (ред.). Эволюционная биология. Томск, 2002. Т. 2 (в печати).

Воронцов Н. Н. Развитие эволюционных идей в биологии. М., 1999. 640 с.

Дарвин Ч. Происхождение видов. М., 1952. 483 с.

Завадский К. М. Вид и видообразование. Л., 1968. 396 с.

Канаев И. И. Очерки из истории проблемы морфологического типа от Дарвина до наших дней. Л.; М., 1966. 210 с.

Красилов В. А. Эволюция и биостратиграфия. М., 1977. 256 с.

Лосев А. Ф. Миф, число, сущность. М., 1994. 919 с.

Любарский Г. Ю. Архетип, стиль и ранг в биологической систематике. М., 1996. 436 c.

Любищев А. А. Проблемы формы, систематики и эволюции

организмов. М., 1982. 278 с.

Майр Э. Принципы зоологической систематики. М., 1971. 454 с.

Поздняков А. А. Об индивидной природе видов // Журн. общ. биологии. 1994. Т. 55. N 4-5. С. 389-397.

Поппер К. Открытое общество и его враги. М., 1992. Т. 1. 448 с. Т. 2. 528 с.

Флоренский П. А. Смысл идеализма // Сочинения. М., 1999. Т. 3(2). С. 68-144.

Хорган Д. Конец науки. СПб., 2001. 479 с.

Шаталкин А. И. Аристотель и систематика. К вопросу об основаниях типологии // Журн. общ. биологии. 1993. Т. 52. N 2. С. 243-252.

Шаталкин А. И. Эссенциализм и типология // Сб. тр. Зоол. муз. МГУ. 1996. Т. 34. С. 123-154.

Bernier R. The species as an individual: facing essentialism // Syst. Zool. 1984. Vol. 33. N 4. P. 460-469.

Brooks D. R., Collier J., Wiley E. O. Definitions of terms and the essence of theories: a reply to J. S. Wicken // Syst. Zool. 1986. Vol. 35. N 4. P. 640-647.

Cain А. Logic and memory in Linnaeus’s system of taxonomy // Proc. Linn. Soc. London. 1958. Vol. 169. P. 144-163.

Caplan A. L. Back to class: a note on the ontology of species // Philos. Sci.  1981. Vol. 48. P. 130-140.

Caplan A. L., Bock W. J. Haunt me no longer // Biol. and Philos. 1988. Vol. 3. N 4. P. 443-454.  

De Queiroz K. Phylogenetic definitions and taxonomic philosophy // Biol. and Philos. 1992. Vol. 7. N 3. P. 295-313.

De Queiroz K. Replacement of an essentialistic perspective on taxonomic definitions as exemplified by the definition of "Mammalia" // Syst. Biol. 1994. Vol. 43. P. 497-510.

De Queiroz K. The definition of species and clade names: a reply to Ghiselin // Biol. and Philos. 1995. Vol. 10. N 2. P. 223-228. 

De Queiroz K. The Linnaean hierarchy and the evolutionization of taxonomy, with emphasis on the problem of nomenclature // Aliso. 1997. Vol. 15. N 2. P. 125-144.

Delbrück M. Aristotle-totle-totle // Monod J., Borek E. (eds.) Of microbes and life. New York; London, 1971. P. 50-55.

Eldredge N., Cracraft J. Phylogenetic patterns and the evolutionary process. New York, 1980. 349 p.

Falk R. Species as individuals // Biol. and Philos. 1988. Vol. 3. N 4. P. 455-462.

Frost D. R., Kluge A. G. A consideration of epistemology in systematic biology, with special reference to species // Cladistics. 1994. Vol. 10. N 3. P. 259-294.  

Gayon J. The individuality of the species: a Darwinian theory? - From Buffon to Ghiselin, and back to Darwin // Biol. and Philos. 1996. Vol. 11. N 2. P. 215-244.  

Ghiselin M. T. A radical solution to the species problem // Syst. Zool. 1974. Vol. 23. N 4. 536-554.   

Grantham T. A. Beyond 'individuality' and 'pluralism': a review of Ereshefsky's Units of Evolution: Essays on the Nature of Species // Biol. and Philos. 1993. Vol. 8. N 4. P. 457-468.

Grene M. A defense of David Kitts // Biol. Philos. 1989. Vol. 4. N 1. P. 69-72.  

Griffiths P. E. Squaring the circle: natural kinds with historical essences // Wilson R. A. (ed.) Species: new interdisciplinary essays. Cambridge, 1999. P. 209-228.

Hammen L.  Type-concept, higher classification and evolution // Acta Biotheor. 1981. Vol. 30. N 1. P. 3-48.  

Hegel G. W. F. Lectures on the History of Philosophy. Vol. 1. Lincoln & London, 1995. 487 p. 

Hull D. L. The effect of essentialism on taxonomy - two thousand years of stasis // Brit. J. Philos. Sci. 1965. Vol. 15. P. 314-326. Vol. 16. P. 1-18. 

Hull D. L. Are species really individuals? // Syst. Zool. 1976. Vol. 25. N 2. P. 174-191.

Hull D. L. A matter of individuality // Philos. Sci. 1978. Vol. 45. P. 335-360. 

Hull D. L. Can Kripke alone save essentialism? A reply to Kitts // Syst. Zool. 1984. Vol. 33. N 1. P. 110-112.  

Hull D. L. A clash of paradigms or the sound of one hand clapping // Biol. and Philos. 1998. Vol. 13. N 4. P. 587-595.

Khalil E. L. Economics, biology, and naturalism: three problems concerning the question of individuality // Biol. and Philos. 1997. Vol.12. N 2. P. 185-206.

Kitcher P. Bewitchment of the biologist // Nature. 1986. Vol. 320. P. 649-650.

Kitts D. B. Can baptism alone save a species? // Syst. Zool. 1983. Vol. 32. N 1. P. 27-33.  

Kitts D. B. The names of species: a reply to Hull // Syst. Zool. 1984. Vol. 33. N 1. P. 112-115. 

Kitts, D. B., Kitts D. J. Biological species as natural kinds // Philos. Sci. 1979. Vol. 46. P. 613-622. 

Kruskal J. B. What does Ghiselin mean by 'individual'? // Behav. Brain Sci. 1981. Vol. 4. P. 294-295.

Levin A. Individualism, type specimens, and the scrutability of species membership // Biol. and Philos. 2001. Vol. 16. N 3. P. 325-338.

Liden M., Oxelman B. Do we need phylogenetic taxonomy? // Zool. Scripta. 1996. Vol. 25. N 2. P. 183-185.

Loevtrup S. On species and other taxa // Cladistics. 1987. Vol. 3. N 2. P. 157-177.

Mayr E. Species concepts and definitions // Amer. Assoc. Adv. Sci. Publ. 1957. N 50. P. 1-22.

Mayr E. Animal species and evolution. Cambridge, 1963. 797 p.  

Mayr E. Is the species a class or an individual? // Syst. Zool. 1976. Vol. 5. N 2. P. 192.   

Mayr E. The ontological status of species: scientific progress and philosophical terminology // Biol. and Philos. 1987. Vol. 2. N 2. P. 145-166. 

Minelli A. Biological systematics. London, 1993. 387 p. 

Mishler B. D. Getting rid of species? // Wilson R. A. (ed.) Species: New interdisciplinary essays. Cambridge, 1999. P. 307-315.

Nixon K. C., Wheeler Q. D. An amplification of the phylogenetic species concept // Cladistics. 1990. Vol. 6. N 3. P. 211-223.

Pellegrin P. Aristotle: a zoology without species // Gotthelf A. (ed). Aristotle on nature and living things. Pittsburg; Bristol, 1985. P. 95-115.

Ridley M. The cladistic solution to the species problem // Biol. and Philos. 1989. Vol. 4. N 1. P. 1-16.

Ruse M. Species as individuals: logical, biological, and philosophical problems // Behav. Brain Sci. 1981. Vol. 4. P. 299-300. 

Schwartz S. P.  Natural kinds // Behav. Brain Sci. 1981. Vol. 4. P. 301-302. 

Sober E. Evolution, population thinking, and essentialism // Philos. Sci. 1980. Vol. 47. P. 350-383.  

Sober E. Sets, species, and evolution: comments on Philip Kitcher's "Species" // Philos. Sci. 1984. Vol. 51. P. 334-341.  

Stafleu F. A. Linnaeus and the Linnaeans. Utrecht, 1971. 386 p.

Stamos D. N. Popper, falsifiability, and evolutionary biology // Biol. and Philos. 1996. Vol. 11. N 2. P. 161-191. 

Stamos D. N. Buffon, Darwin, and the non-individuality of species - A reply to Jean Gayon // Biol. and Philos. 1998. Vol. 13. N 3. P. 443-470.

Stevens P. F. The development of biological systematics. New York, 1994. 616 p.  

Van Valen L. M. Species, sets, and the derivative nature of philosophy // Biol. and Philos. 1988. Vol. 3. N 1. P. 49-66.

Vasilyeva L. N. Systematics in mycology // Bibl. Mycol. 1999. Bd. 178. P. 1-253.

Whitehead A. N. Adventures of ideas. New York, 1933. 392 p. 

Williams M. B. Species are individuals: theoretical foundations for the claim // Philos. Sci. 1985. Vol. 52. P. 578-590. 

Wilson B. E. Changing conceptions of species // Biol. and Philos. 1996. Vol. 11. N 3. P. 405-420. 

Wilson R. A. Realism, essence, and kind: resuscitating species essentialism? // Wilson R. A. (ed.) Species: new interdisciplinary essays. Cambridge, 1999. P. 187-207.